Страница 4 из 70
Одинцов вышел из автобуса на предпоследней остановке, торопливо пробежал под дождем к хлебному магазину. Покупать хлеб было его ежедневной обязанностью. Одинцов занял очередь за невысоким мужчиной. Тот стоял к нему в профиль, и Николай узнал его: кажется, когда-то он приходил пломбировать зуб. А вот имя и фамилия начисто вылетели из головы. Что-то птичье. Мужчина, почувствовав на себе взгляд, повернулся, карие глаза цепко схватили Одинцова, и тоже узнал его:
— Здравствуйте, доктор.
— Добрый вечер, Гусев, — Николай обрадовался, что вспомнил фамилию пациента. — Ну, как моя пломба?
— Вы знаете, отлично! Изумительная работа. Почти три года прошло, а я словно с ней родился. Вы молодец. И память у вас — позавидуешь.
— Ну, что вы, — смутился Одинцов, — не стоит. Хотя знать, что сработал хорошо, всегда приятно. А что это вы в нашу булочную завернули?
— Вообще-то у меня по магазинам больше жена ходит, а сегодня она не успела.
— Понятно. Заходите, если будет нужно.
— Спасибо за приглашение, до свидания. — Гусев положил в полиэтиленовый пакет батон и половинку черного и вышел из магазина.
Метров за двадцать до своего дома Одинцов заметил, что у окна большой комнаты сидит Танюшка и, сплющив носик о стекло, смотрит на улицу. Она увидела отца и тотчас исчезла, наверняка побежала открывать дверь, а ее место занял пятилетний Сережка, радостно забарабанивший кулачками по стеклу. Когда-нибудь он его расколет, усмехнулся Одинцов, глядя, как над сыном возникла Наталья, махнула ему рукой и оттащила Сережку в глубь комнаты.
— Держи, только не урони, — Николай протянул дочери газетный кулек. — Здесь пирожное. На каждого по одному.
В тесный коридор вышла Наталья в цветастом халате до пят со школьной формой и недошитым белым кружевным воротничком в руках, подставила щеку. Николай чмокнул жену:
— Добрый вечер. Жуткая погода, дождь еще сильней, ну и бабье лето нынче!
— Ничего, Коля, бабье лето впереди, будут светлые дни. — Жена ушла в комнату, присела на диван, склонилась над формой.
— Татьяна, — Одинцов шутливо нахмурил брови, — пора бы самой воротнички пришивать, ты ведь уже первоклассница.
— Зато я стирала грязный, — ответила дочь с полным ртом пирожного. — А сегодня пришить хотела и палец уколола, целая капля крови была. И мама меня поругала.
После ужина Одинцов, смотревший футбол, со вздохом переключил телевизор на вторую программу, и дети тут же утихли, глядя передачу «Спокойной ночи, малыши!». Наталья сидела за столом над тетрадью, сочиняла сценарий очередного вечера в своей музыкальной школе. Одинцов быстро выкурил сигарету на лестничной площадке, вернулся домой, присел около жены:
— Я сегодня триста рублей снял с книжки.
— Но это же последние, — Наталья оторвалась от тетради. — Или что-нибудь сверхнужное?
— Мне один парень предложил пятнадцать граммов золота.
— Ты знаешь этого человека?
— Сегодня первый раз увидел.
— Чудак! — Она посмотрела на детей и понизила голос: — А если он из милиции? Если тебя нарочно проверяют?
— Не похоже. И не похоже, что золото ворованное. Скорее всего наследство.
— Коля, а зачем тебе рисковать?
— А ты послушай меня. Всего пятнадцать граммов. Матери коронки сделаю, и еще останется. Чистая прибыль — двести рублей. Это мой маленький бизнес.
— Ты что, кино не смотришь или «Человек и закон» не читаешь? Таких бизнесменов в каталажку быстренько определяют. И правильно делают.
— Меня? За что? Я же не ворую. Я куплю металл, буду работать с ним, за эту работу получу деньги. Так что все в норме. Если ты, разумеется, не пойдешь и не скажешь, что я занимаюсь золотом.
— Что за глупости, Коля? Никуда я не пойду. Я только не советую тебе его покупать. Ведь у тебя разрешения нет, его надо добиваться.
— Пока нет, но будет со временем, не все сразу. А практика мне нужна. Я, может, тебя как куколку хочу одевать, в ресторан с тобой ходить ужинать. Разве моих ста тридцати и твоих двухсот нам так уж много?
— Ну, знаешь, денег не хватает даже миллиардерам, они из-за этого глотки друг другу грызут. А лично мне на деньги плевать. Одеты, обуты — что еще? Жили мы без этого, и проживем. Обручальное кольцо есть, серьги тоже, цепочку с кулоном купили. Хватит. Ты вспомни, как мы на четвертом курсе жили после свадьбы, на две стипендии. И ничего, живые, счастливые.
— Да-да, ничего. Только если бы мама моя нам из деревни продуктов не подбрасывала, мы бы с тобой недолго протянули. Да и после нашей учебы вон на «Москвича» дала. А ей который год несколько несчастных коронок не могу поставить. Тоже — сын называюсь! Да пусть она хоть на старости лет пожует мясо в свое удовольствие. Неужели это плохо, Наташ?
— Поступай как решил. Я знаю, что муж у меня — человек с головой и очевидных глупостей делать не станет. Только чтобы все у нас было как прежде: открыто и честно. «Малыши» кончились. Смотри свой футбол, а я детей начну укладывать.
Одинцов переключил телевизор на первую программу. «Спартак» проигрывал. Эх, не надо было говорить Наталье про золото. Сама сомневается и меня в тоску вводит. И всего-то ей в жизни хватает, вот чудачка! Другие жены каждый день точат своих: зарабатывай, зарабатывай! А моя хоть бы упрекнула раз, что меньше ее домой приношу. С другой стороны — тоже неплохо, на душе спокойнее. Но я буду просто дурак, если откажусь от покупки. Резина на «Москвиче» совсем лысая, а задаром ее никто не даст. Да и мне пора всерьез с металлом работать. Я же не барахло, у меня же талант есть. Вон у Гусева моя пломба три года держится — и нормально. Да разве у одного этого Гусева? Лени во мне много, вот что! Если бы Наташке побольше злости на меня, а мне самолюбия, ко мне бы давно в очередь на протезирование записывались. Тридцать лет. Хватит баклуши бить. Тем более что случай очень удобный.
В четыре часа дня к одному из домов на улице Октябрьской подъехал красный «Москвич» в грузовом исполнении. Из машины вышел молодой светловолосый человек и, нерешительно постояв, направился к столику, за которым несколько стариков и старушек играли в лото,
— Здравствуйте, — молодой человек развернул в руке клочок бумаги. — Мне нужен Сергей Дементьевич. Где я могу его найти?
Пожилой мужчина, державший на коленях мешочек с фишками, встрепенулся:
— Так это же ко мне, ребята! Марья Алексеевна прислала за телевизором. Слышь, Петровна, — мужчина положил мешочек на стол и взялся за костыль, прислоненный к тонкой липе, — ты покричи за меня, а я пойду. — Он оперся на костыль и, перекинув через скамейку единственную ногу, быстро пошел впереди приехавшего водителя, оглядываясь на него и бормоча: — Вот спасибо, сынок, а то я уж все жданки прождал. Сломался мой телевизор, прах его побери. Всего-то месяц поработал, а потом хлоп, щелк — и ни гугу! Цветной, правда, но ведь жалко, мне его сын на День Победы подарил. Олег у меня офицер, в небе летает. Как же мы, милый, вдвоем такую громадину с пятого этажа понесем? Может, кого из соседей позвать?
— Ничего, Сергей Дементьевич, как-нибудь справлюсь. Если две не очень новые простыни найдете, я и один донесу.
Старик остановился, внимательно посмотрел на молодого человека, на его широкие плечи, кивнул, но сомнение в глазах не исчезло:
— Простыни-то я найду, а вот не грохнул бы ты его на лестнице. Я все-таки позову соседа, он пришел со смены. — Старик позвонил в боковую дверь. На звонок вышел мужчина в майке и брюках:
— Минуточку, только рубаху надену.
С перекурами, отдуваясь и крякая, водитель и сосед старика вынесли телевизор на улицу, с трудом всунули в «Москвич». Старик, держа скомканные простыни под мышкой, шагнул к водителю:
— Тебя как звать-то, парень?
— Павлов Александр. А что?
— Да то, Саша, что хоть и племянница мне Марья Алексеевна, начальница твоя, а ты все равно уважь меня, возьми на бутылочку винца за труды, — он достал три рубля. — А когда из ремонта привезешь, я тебе еще и стопочку налью.