Страница 4 из 29
- Но вы же понимаете...
- Я все понимаю, дражайший Леонид Андреевич - и именно поэтому считаю арест делом даже не преждевременным, а вовсе ненужным. Во-первых, нам нужен вычислительный центр, а он встанет...
- Что вы, Евгений Илларионович. Штолле прекрасно справится.
- Вот тут вы ошибаетесь, Леонид Андреевич. - Генерал-майор, по мнению секретаря, точно соответствовал образу жандарма из плохой фильмы о начале прошлого века: мягкий, медленный, ласковый и очень-очень страшный. - Александр Демидович Штолле - в высшей степени достойный ученый и прекрасно бы справился, если бы на земле царил мир, а в человецех - благоволение. А поскольку дело обстоит иначе, то сохранить лабораторию он не сможет. А мы будем заняты делами более насущными, и лаборатория Павловского повторит судьбу Пулкова и нашего основного вычислительного центра, что будет весьма горько.
Начальник департамента полиции морщится всем своим длинным лицом. Секретарь понимает: слишком уж привыкли полагаться на математиков. Во всем: от расчета расходов топлива до выявления домов с незамерзшими трубами - для подселения.
- Они нам, увы, нужны. Это первое. Далее - сотрудничество с генерал-губернатором и, в особенности, с нами весьма компрометирует Владимира Антоновича в глазах его более... свободолюбивых друзей. А это - желательное развитие событий. Кроме того, - тут Парфенов понижает голос, не до шепота, но за дверью уже не слышно, ни за той, ни за другой, - как успели сообщить мои московские коллеги, во время тамошних событий наш Владимир Антонович был как-то очень короток с Лихаревым. А Лихарев, как вы знаете, в новое правительство не вошел и вообще никуда не вошел, и, по слухам, собирался к нам, если уже не в городе. Согласитесь, что в этих условиях арест - мера немыслимая.
- Короток? - если Леониду Андреевичу неприятно, что его обошли с новостями, то по лицу и голосу того не прочесть. А может, даже и не обошли.
- Ходит слух, что они - друзья детства. По приюту.
Теперь морщатся оба.
- Скверная история, да, - сам себе кивает Парфенов. - Вернее, была скверной тогда. Сейчас-то... В любом случае, как мне кажется, одной возможности найти Лихарева, прежде чем он что-нибудь у нас учудит, достаточно, чтобы ограничиться наблюдением. Это если не вспоминать о том, что Владимир Антонович как он есть составляет славу российской науки.
Секретарь не замер, не пытается слиться с обстановкой. Сидит себе, работает с бумагами, слушает, раз говорят. Есть люди, которые не видят курьеров, техников, или как там в старом рассказе, почтальонов. Леонид Андреевич - из их числа. А вот Евгений Илларионович - нет. Он всех нарочно замечает и со всеми вежлив. И если он, войдя в приемную, не поздоровался и служебные тайны обсуждает, как будто вокруг северный полюс и от белого медведя до медведя за семь лет не доскачешь, то, значит, не забылся, а имеет свои виды, чтоб им пусто было.
Уже и внутрь давно проследовали, и двери закрылись, и чаю подали - и самому выпить пора, время, и дел еще столько, а все сидишь, как журавль с мытой шеей, думаешь - это Евгений Илларионович директора Рыжего предупреждал или, наоборот, провоцировал? Или даже не Рыжего, а вовсе - самого секретаря? И что теперь прикажете делать?
Связной кудахтал над бабушкой. Маша убивала ледяные узоры на стекле.
Пальцы быстро замерзали. Связной Канонира приходил сюда к бабушке. Все знали, что бабушка - не его. Бабушка некогда служила лаборанткой у профессора Павловского, а преемник Павловского теперь за ней приглядывает. Нашел молодую скромную квартирантку, чтобы та заботилась о старухе.
Старуха еще, в общем, была не старая, но из-за Альцхаймера немощная, нуждалась в присмотре. Маша жила в Петрограде четвертый год вполне легально, в войну закончила сестринские курсы. Слежки за ней не было.
Сегодня Екатерина Алексеевна пребывала почти что в добром здравии - Володеньку своего ненаглядного узнала, чашку в трясущихся руках держала крепко и даже не облилась. Отвечала разумно. Такие "светлые" дни приходили к бабушке все реже. Чаще она никого не узнавала, дремала в кресле или брюзгливо ворчала на коллег, наверное, давно померших. Ни "желтуха" - гепатолитическая лихорадка Эбола-Кравца, ни голод и холод ее не коснулись. До темной квартирки с окнами во двор-колодец Маша работала в госпитале, пока не заболела сама, и поняла: так всегда бывает. Всегда есть младенцы или старики, которые выживают там, где мрут молодые и сильные. Почему-то. Как попы говорят - неисповедимы пути Господни.
Этого связного Канонира Маша без злости видеть не могла. Господин профессор Владимир Антонович Рыжий, он же - "Домик", он же - известный всему черному рынку Петрограда, а, как говорили, и от Одессы до Ростова, Вова Мандарин. Пижон, губернаторский баловень, авантюрист. "Но голова у нас, какой в России нету, не надо называть, узнаешь по портрету: ночной разбойник, дуэлист, в Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и крепко на руку нечист; да умный человек не может быть не плутом..." - словно про него писано. На Камчатке или в Сибири не побывал только по случайности и недосмотру властей.
Маша не терпела, презирала тех, кто якшался с блатными и был у них вроде как за своего.
Старуха выпила чашку чая, настоящего, с медом, и задремала.
- Мария Никитична, пожалуйте и вы чай пить.
- А вы не подавитесь со мной чай пить? - Она отвернулась от окна, взглянула прямо. Вся правая половина лица у нее была - родимое пятно густого винного цвета. Пламенеющий невус. Лечится только пересадкой кожи.
У доктора мудреных наук во взгляде не было тех деланных слепоты и бесстрастия, что у прочих. Хуже: там явственно читались ухарство и готовность прямо сейчас затащить Машу в постель. Вопреки очевидному и благодаря своей неслыханной мужественности. Ей так и хотелось всегда спросить - мол, лапу эскимоске вы уже пожали?
При ее занятиях влюбляться было - хуже, чем при ее роже.
- Как хотите, - буркнул. Переплел пальцы перед грудью, промял с треском. - Слушайте тогда, да я пойду уже. Распоряжения от Канонира: нападения на городские службы временно прекратить. До отмены запрета. По возможности пресекать такие действия, о которых станет известно. Подготовиться к эвакуации, но без команды никуда. Если для этого что нужно по матчасти, составить списки, дать мне.
Маша - псевдо Ромашка - и не Маша, конечно, а Наталья Яковлевна Берлянская, - так и села, забыв про гонор. Прижала холодные ладони к щекам.
- Он что же хочет-то? Нас против бандитов?..
- Мое, Мария Никитична, дело - передать приказ по линии, - развел руками Домик. - А также принять к сведению и осуществить. - Запрокинул голову по-петушиному, острым кадыком вперед. - Мне этот приказ самому - нож по горлу, дорогуша. Только дисциплина, знаете ли...
Маша фыркнула, не таясь: не по горлу нож, а по карману. Днем Владимир Антонович маршруты считает, а ночью дружочки Вовы Мандарина машины на гоп-стоп берут. Домик зло глазами блеснул, пальто с портфелем взял и дверь за собой с нужной стороны прикрыл. Быстро прикрыл, чтобы тепло не терялось.
Леонид Андреевич Анисимов, директор департамента полиции, смотрел на плохонькую, слабую светокопию на своем столе. Листки прислали с Очаковской, от любезнейшего и нестерпимого Евгения Илларионовича. Во время оно, когда Леонид Андреевич был заместителем директора и ведал как раз негласным надзором, ротмистр Петроградского жандармского дивизиона Парфенов сам обращался к нему за сведениями - и не всегда получал желаемое. О чем теперь неустанно напоминал - и словесно, и всеми прочими способами.
"Лихарев Константин Сергеевич, он же "Лист", он же "Электрик", он же "Канонир", из дворян, 1979 года рождения, Петроград, в 1984 ввиду сиротства направлен в [замазано черным] приют, изъят родственниками [замазано черным], в [нечитаемо] закончил с отличием [нечитаемо] филологический факультет Дерптского университета. В университете примыкал к... [нечитаемо] следы теряются."