Страница 64 из 68
— Кассету с сегодняшним дублем вы вряд ли успели уничтожить, — продолжал рассуждать Беркович. — У вас не было времени. Вы могли ее только спрятать, чтобы потом забрать, вынести и размагнитить. По идее, она сейчас должна лежать в вашей сумке. В той, что вы поставили у ноги. Подайте, пожалуйста…
Кердман, как загипнотизированный, потянулся к сумке, потом вскочил и бросился к выходу. В двери он столкнулся с Хутиэли и едва не упал.
— Все в порядке, — сказал Беркович. — Это убийца.
— Если бы не Вермеер, все сошло бы ему с рук, — говорил старший инспектор час спустя, когда они уединились в кабинете Хутиэли. — Кердман был любовником девушки год назад, а потом появился Брискин. Оператор задумал покончить с обоими. Выбрал среди дублей тот, где Нехама дергалась в тот момент, когда мимо нее проходил Шай, подмонтировал к началу титр о седьмом дубле, который должен был сниматься сегодня — скорее всего, сам и держал хлопушку перед камерой. А сегодня воспользовался тем, что в студии темно и не видно ничего из того, что происходит за пределами ярко освещенной площадки. Нацепил маску с балахоном, благо артисты, пройдя мимо Нехамы, сбрасывали это тряпье в углу студии, чтобы подготовиться к последующему появлению уже в роли победителей инфляции. Он оставил камеру на полминуты, прошел мимо девушки, изображая статиста, и убил ее ударом стилета. Бросил балахон в общую кучу и вернулся к камере как раз в тот момент, когда дали свет и началась общая пляска. Никто на него внимания не обращал, и он спокойно заменил кассету. Сегодняшнюю спрятал в сумку и, если бы я позволил ему уйти, наверняка размагнитил бы на первом же видеомагнитофоне. Если бы не интуиция Вермеера, на оператора никто бы не подумал, а на кассете осталось бы косвенное доказательство вины Брискина.
— Маловато для суда, — заметил Хутиэли.
— Не уверен, — возразил Беркович. — На ленте все видно очень отчетливо. Брискин проходит, девушка дергается и застывает. Очень убедительная фальшивка.
— Наташа, — сказал Беркович. — Мне нравится такая литература, тебе — нет, разве это причина для того, чтобы нервничать?
— Конечно! — воскликнула Наташа и бросила на стол книгу, купленную мужем. — Я видеть не могу эти страшные оскаленные морды на обложках. У этих книг отрицательная энергетика, они на тебя плохо влияют, разве ты этого сам не замечаешь?
— По-моему, — рассудительно сказал Беркович, — книги о вампирах влияют на меня положительно. Прочитав один-два рассказа, я прекрасно засыпаю. Конечно, Брэм Стокер писал об этой нечисти лучше, чем современные авторы…
— Лучше? — пожала плечами Наташа. — Из человека выпускают кровь, как можно писать об этом лучше или хуже?
— Писать можно обо всем, разве нет? Важно — как. Зильбер, говорят, писал хорошо, хотя я, например, придерживаюсь иного мнения. Но это уже вопрос вкуса.
— Зильбер? — удивилась Наташа внезапной перемене темы. — Какой Зильбер?
— Замечательный писатель, автор исторических романов с криминальным сюжетом.
— Первый раз слышу это имя, — сказала Наташа.
— Естественно, — кивнул Беркович. — Он выпустил всего одну книгу в середине семидесятых годов. Роман назывался “Крестоносцы” — сюжет ясен из названия. Был успех, продали около десяти тысяч экземпляров, собирались сделать перевод с иврита на английский, но… Автор запретил не только переводить роман, но даже делать второе издание. Видимо, немного свихнулся, во всяком случае, так считали родственники. Мог хорошо заработать, но не захотел. Впрочем, у него был другой источник дохода — он был химиком, создавал новые духи и делал это замечательно. “Лунный свет”, к примеру, и “Звезда” получили высшие призы на международных конкурсах.
— Так ты о том Зильбере говоришь? — сказала Наташа. — Известная личность, хотя духи его не в моем вкусе.
— Он хорошо зарабатывал, — продолжал Беркович, — Литература для Зильбера была хобби и не более того. Умер он на прошлой неделе, и в его архиве нашли распечатки рукописей двенадцати неизданных романов. Домочадцы утверждают, что романы великолепны. Это Сенкевич и Фейхтвангер в одном лице.
— Ну, ты преувеличиваешь… — протянула Наташа.
— Марик Дашевский, филолог из Тель-Авивского университета, с родственниками согласен. Во всяком случае, теперь рукописи будут изданы, все ожидают большого успеха, особенно Игаль Зильбер, племянник покойного. Дело в том, что по завещанию права на рукописи отходят именно к этому молодому человеку. И запрет на публикацию снимается, согласно тому же завещанию, после смерти автора.
— Первый раз слышу о писателе, не желавшем прижизненной славы.
— Меня это тоже поразило, но мне объяснили. Видишь ли, он считал писательство игрой, а создание духов — делом жизни. Известности ему хватало, он считал, что слава писателя только повредит его славе парфюмера.
— А почему ты это рассказываешь? — с подозрением спросила Наташа. — Со смертью Зильбера что-то нечисто?
— Умер он в результате несчастного случая. Споткнулся, спускаясь по лестнице, — у Зильбера вилла в Нетании, два этажа, довольно крутые ступени. Он покатился и проломил голову о каменную вазу, стоявшую внизу. Мгновенная смерть. Дело было ночью, грохота от падения никто не слышал, все спали. Тело обнаружили утром.
— А кто еще был в ту ночь на вилле? — спросила Наташа.
— Ронит — это его жена, дочь Лимор и племянник Игаль. Дочь разведена, детей нет. Племянник имеет квартиру в Тель-Авиве, но сейчас там ремонт, и он около месяца жил на вилле дяди. В том, что Зильбер оказался ночью на лестнице, нет ничего необычного — он нередко вставал среди ночи и поднимался в кабинет, чтобы написать главу или хотя бы несколько предложений. В ту ночь была гроза, и произошел перебой в подаче электроэнергии. Час с четвертью район вилл оставался без света. А Зильбер как раз в это время писал свой новый роман — естественно, на компьютере. Свет погас, и он, видимо, решил, что лучше пойти спать. Спальня на первом этаже. На лестнице темно. В общем, не повезло человеку.
— Ты считаешь, что его столкнули? — спросила Наташа.
— Это одна из версий, — уклончиво отозвался Беркович. — Жена утверждает, что слышала в полусне, как муж встал с постели и вышел. Ничего необычного в этом не было, и она спокойно заснула, проспав до утра. Спальня дочери — соседняя с родительской. Лимор вечером приняла снотворное, потому что после развода у нее бессонница. Спала до тех пор, пока ее не разбудил приезд “скорой помощи”. Племянник тоже спал без задних ног и даже не слышал ударов грома.
— И ты, конечно, думаешь, что племянник столкнул дядю.
— Хм… В принципе, да. Он ведь был уверен, что, издав дядины романы, заработает кучу денег. Сам Зильбер говорил племяннику, что тот на его рукописях станет миллионером. В конце концов, Игаль мог в это поверить.
— А что, у него были финансовые проблемы? — поинтересовалась Наташа.
— Сколько угодно. Он игрок. Игаль и сам не отрицает, что долгов у него набирается тысяч на триста. Не может он представить и надежных доказательств того, что всю ночь провел в постели и ничего не слышал. Более того, тапочки Игаля, стоявшие у его кровати, оказались влажными, будто он наступил в мокрое. Где может быть лужа на вилле?
— Ну, он же не идиот, чтобы выходить в тапочках под дождь? — недоверчиво сказала Наташа.
— Нет, конечно. Сам Игаль утверждает, что замочил тапочки утром, когда умывался — это было, по его словам, еще до того, как он вышел в холл и обнаружил дядю мертвым у основания лестницы.
— Но ты этому не веришь…
— Есть сомнения, — кивнул Беркович. — Из головы Зильбера натекла струйка крови, и видно было, что кто-то на эту струйку наступил. Если это сделал племянник и в темноте не заметил, то утром он, конечно, обнаружил следы крови на подошве, понял, чем это грозит, и протер тапочки мокрой тряпкой.
— Он не мог знать, что ночью начнется гроза, свет выключится…
— Заранее знать, конечно, не мог, но когда это произошло, решил воспользоваться случаем.