Страница 37 из 42
Красиво пела птичка по имени Иванов… Вопрос лишь в том, как понимать слово вред.
"Мы хотим научить тебя мыслить, а дальнейшее зависит уже исключительно от тебя. Умение мыслить пригодится тебе независимо от того, куда ты попадешь и кем захочешь стать".
"Куда ты попадешь и кем захочешь стать…" Вот уж радовались они, должно быть, придумавши этот пассаж. Квохтали, курлыкали, стрекотали или как там еще…
И я решил так: прежде чем меня выставят вон, я обязан всё рассказать ребятам. Лучше бы, конечно, сейчас, но спросонья многое кажется страшнее, чем есть на самом деле.
Ладно, пускай поспят. Это я не имею права на сон. Пусть уж будет у меня такая вот зеленая ночка… как устраивают в пионерлагерях перед окончанием смены.
А когда прокричит петушок, я пойду к ребятам и всё расскажу. И про то, как они нас любят, расскажу в первую очередь. Соберу всех ребят…
Нет, лучше поодиночке, а не то поднимется гвалт.
Начну с Олега, потом пойду к Соне.
Потом к Черепашке, она подождет.
Я, Олег, Соня плюс Черепашка — вот уже большинство. Все скопом навалимся на Дениса Дмитриенко — и, скорее всего, уговорим: о не оставит любимую кузиночку-Мариночку в лапах птичьего агента Миши Михайлова.
А вот с Леночкой Кныш — с нею будет труднее.
Как она стрекотала, бедная птичка, как она стрекотала…
Хорошо бы и мне научиться так дивно стрекотать.
То-то Чип удивится.
Тут мозги мои стали мягчеть, наполняться туманом, и я поймал себя на том, что, убейте, не могу вспомнить, кто такой Чип и откуда он вообще взялся.
Вот, значит, как… Они спешат меня нейтрализовать.
— Егор-Горыныч, это подло! — пробормотал я — и крепко заснул.
88
Мне снилось, что я еду в электричке.
Пустой вагон, окна приспущены, над холодными желтыми скамейками полощется сырой ветер с мелкими брызгами дождя.
За окнами летят зеленые дачные перелески.
И громыхают вагонные сцепы: трам-трам, трам-трам…
Красота.
Но что-то уж очень сильно трясет.
И скорость сумасшедшая. Как бы с рельс не соскочить.
Тут тряхануло так, что кресло, в котором я спал, метнулось к стене, отскочило назад, опрокинулось — и я увидел свои ноги в кроссовках, задранные к потолку.
Потолок был странного цвета, не белый, а глухо-красный, как будто раскаленный. На нем плясали огнистые сполохи.
Пожар? Да, этого нам только и не хватало.
Всё еще лежа на полу, я повернул голову к окну — и охнул.
Окно горело ярко-оранжевым, мощным и ровным светом.
Я вскочил как подброшенный, подбежал к окну.
Нет, это был не пожар, а если пожар — то общемировой: весь купол светился огнем.
Вода в бассейне была как жидкое золото — и кипела ключом.
Кусты и деревья, трава и пальмы — всё было чёрное, словно обугленное.
Вдали за стеклом купола над странно изломанным горизонтом стояло черное солнце.
— Ну, нет, друзья, мы так не играем! — громко сказал я.
Громко — оттого что мне стало очень страшно.
Нашарил на стене выключатель и зажег свет.
Лампочка горела вполнакала.
В коридоре слышались приглушенные голоса, звук шагов.
Я отщелкнул задвижку, толкнул коленом дверь — она была как приваренная: заклинило, должно быть, от удара.
— Эй, ребята! — крикнул я. — Посмотрите, что у меня с дверью!
Ответом мне была тишина.
Кто-то, шипя и чертыхаясь, прошлепал по коридору босиком — и снова тихо.
Я что было мочи забарабанил в дверь кулаками.
— Есть там кто-нибудь? Не могу выйти!
Тишина.
Я попробовал открыть дверь силой взгляда — никакого эффекта.
Врубил дистанционку:
"Олег! Соня! Юрка! Где вы там? Что у вас происходит?"
Но в ответ я не услышал ни звука.
Ополоумев от страха, я вновь подбежал к окну.
На дорожке возле бассейна стояли наши учителя. Задравши головы, они рассматривали верхушки пальм. Веерные листья поникли и висели, как тряпки. По кустам и деревьям бегали ярко-белые огоньки.
Лица наставников в этом странном свете были зеленовато-бронзовые, губы темные, как у настоящих инопланетян.
— Эй! — закричал я, стуча по стеклу обеими руками. — Выпустите меня! Выпустите меня!
Директор Иванов повернул голову к общежитию, рассеянно скользнул взглядом по окнам и вновь углубился в созерцание погубленных пальм.
89
Тут я почувствовал, что позади меня стоит кто-то очень холодный.
По спине пробежал неприятный озноб.
Я затаил дыхание. Вот и пришли они за мной, скандалистом… на голенастых ногах, желтоглазые, с застывшими костяными гримасами толстых клювов.
Я медленно обернулся — на пороге стоял Олег.
Не крылатый дракон и не страус двухметрового роста: просто наш стриженый и широкоплечий куратор.
Да еще с черной кожаной папкой в руках.
Ни дать ни взять страховой агент.
— Это ты! — радостно закричал я и бросился к нему. — Ну, наконец-то! Как ты вошел?
— Странный вопрос, — отозвался Олег. — Через дверь.
Дверь была распахнута настежь.
В коридоре, жужжа и мигая, слабо светился потолочный плафон.
— Что это у тебя с лицом? — поинтересовался Олег.
— У меня? — Я машинально взглянул в зеркало.
Да, классно отделала меня Леночка Кныш. Вид у меня был такой, как будто я побывал в когтях у росомахи.
— Так, ерунда, порезался.
Олег склонил голову к плечу, прищурил глаз.
— И всё-то мы врём, всё-то врём. Ну, а в окно для чего барабанишь? Музыкальная пауза?
— Так авария же! И дверь заклинило.
— Ну, во-первых, не авария, а экстренное торможение и разворот. А во-вторых — даже если дверь заклинило, это не причина, чтобы окна бить.
Невозмутимость Олега всегда меня удивляла. Даже сейчас он был в полном параде, застегнутый, обутый, при галстуке.
Не человек, а ходячий саркофаг.
— Что у вас там? — спросил я. — Все живы?
— Все живы — даже в большей степени, чем надо, — спокойно отвечал стриженый. — Леночка в истерике, Юрка беснуется, Денис порезался стеклом и лежит на моей постели, пачкая ее кровью. А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, и жизнь легка.
— Порезался стеклом? — переспросил я, чувствуя, как на плечах у меня, на груди и даже на животе взбухают и пульсируют, поспешно затягиваясь, Динькины порезы. — Как это он?
— Пытался вылететь в окно, тебе подобно. А окно было закрыто.
— Вылететь? Зачем? — спросил я.
— Тоже, наверно, заклинило дверь. Ну, ближе к делу. Надо остановить кровотечение.
Мне совсем не понравилось, что всякие там стриженые знают о моей специализации больше, чем им положено.
— А я-то здесь при чем?
— Да ладно, — сказал Олег. — Не теряй времени. Действуй.
И в эту минуту в мою комнату ворвался Юрка Малинин.
В полосатой пижаме он был похож на беглого каторжника — с той только разницей, что каторжников, по-моему, бреют наголо. Во всяком случае, не дают им отращивать красные перья на голове.
— Вот они где, провокаторы! — заорал Малинин. — Совещаются, портачи! А люди истекают кровью! И воздух кончается!
— Не надо паниковать, — сказал Олег. — Это временные трудности. Всё восстановится.
— Ага, восстановится! — взвыл Юрка. — Держи карман шире! Нет, пацаны, нам хана! Нам кранты, доигрались!
— Спускайся в столовую, — сказал Олег. — И жди меня там.
Эти спокойные слова окончательно вывели Юрку из себя.
— А ты-то мне на что сдался? Ты-то мне чем можешь помочь? — завизжал он — и вдруг, боднув воздух головой, кинулся к стриженому. — Всё из-за тебя, изыскатель!
— Но-но, спокойно, — проговорил Олег и, схватив его за воротник пижамной куртки, ловко вывернул ее наизнанку — так, что Юркины руки оказались прижаты к туловищу.
— А-а, мент позорный! — взвыл Юрка, пинаясь во все стороны ногами.
Я взял на себя Юркин страх — и это было ужасно.