Страница 32 из 36
XVII
Театральные юбилеи. — Анекдоты про Сосницкого и Самойлова. — Остроты Каратыгина.
При мне справлялось четыре больших юбилея: Ивана Ивановича Сосницкого за 50 и 60 лет службы, Петра Андреевича Каратыгина — за 50 лет и Василия Васильевича Самойлова — за 40 лет.
Пятидесятилетий юбилей Сосницкого прошел без особенной торжественности, но за то шестидесятилетий, пришедшийся на святой недели[11] отпразднован был блестящим образом.
Александринский театр был переполнен изысканною публикой. Все высшее общество было на лице. Государь Александр Николаевич, окруженный многими членами императорской фамилии, присутствовал в большой царской ложе. Весь театральный и литературный Петербург сосредоточился в этом достопамятном вечере в стенах Александринки.
Ветерана русской драмы публика встретила с энтузиазмом. Растроганный старик плакал и долго не мог начать второго действия «Ревизора», в котором он играл городничего.
Отрывок «Ревизора» на юбилейном спектакле имел немаловажное значение, так как ровно за тридцать пять лет[12] до того Иван Иванович в Александринском же театре исполнял роль Сквозника-Дмухановского при первом появлении на сцене этой знаменитой комедии Гоголя. Говорят, что по воле самого автора ему поручена была эта роль, с которой он не расставался до самой смерти. Программа первого представления «Ревизора», как дорогая память минувшего, сохранялась у Сосницкого. Роли распределены были так: городничий — Сосницкий, его жена — Сосницкая, дочь — Асенкова младшая, Хлопов — Хотяинцов, судья — Григорьев, Земляника — Толченов, почтмейстер — Рославский, Добчинский — Крамолей, Бобчинский — Петров[13], Хлестаков — Дюр, Осип — Афанасьев, Держиморда — воспитанник Ахалин, Мишка — воспитанник Марковецкий.
— Хорошо прежде играли «Ревизора», — говаривал Сосницкий, — теперь так его не разыграть.
— Почему?
— Потому что публика по другому настроена была. В те-то времена эта комедия каждого за живое хватала да на мысли наводила, а теперь-то только ради зубоскальства ее смотреть идут!
На юбилейном спектакле шел только один второй акт, — одряхлевшему Сосницкому уже не под силу было сыграть всю комедию. Да и в одном-то этом акте он путался и мешался, не взирая на то, что Сквозника мог бы играть без суфлера: так сильно врезалась в его память эта роль.
В сцене встречи городничего с Хлестаковым Сосницкий после слов: «извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего», — ни с того, ни с сего, сказал, обводя глазами потолок:
— Течь?
— Что? — неудомевающе обратился к нему Хлестаков.
— Я спрашиваю, почему у вас течь?
Публика рассмеялась и живо вообразила себе фигуру начальника отделения из сценки Щигрова «Помолвка в Галерной гавани». Иван Иванович забылся и начал подавать реплики из этого водевиля, почему-то на пол-фразе вообразив, что он играет именно начальника отделения, а не городничего. Однако, он вскоре оправился, опять-таки незаметно для себя вошел в роль Сквозника и окончил акт благополучно.
Его юбилейный спектакль состоял из 2-го действия «Ревизора», одноактной комедии И. С. Тургенева «Завтрак у предводителя»,
1-го действия оперы «Жизнь за Царя» и большого разнохарактерного дивертисмента, в котором принял участие балет. Этот сборный спектакль был вызван тем обстоятельством, что все труппы выразили желание непременно участвовать в шестидесятилетней годовщине одного из талантливейших представителей русской сцены.
Перед началом спектакля юбиляр был поздравлен с высочайшею милостию, и ему вручены были бриллианты на медаль, пожалованную ему в день пятидесятилетнего его юбилея.
В один из антрактов, император Александр Николаевич, зайдя на сцену, прошел в уборную к Сосницкому и вел с ним продолжительную беседу. Польщенный монаршим вниманием, старик разрыдался и не мог отвечать на вопросы государя.
— Ну, прощай! — сказал в заключение император. — Поговорим в другой раз на свободе…
Выйдя из уборной, Александр Николаевич подошел к группе актеров, ожидавших его появления.
— Стар он у нас! Нужно его беречь и холить… Да и вы, старики, себя берегите, — обратился он к Каратыгину, Григорьеву и другим. — Я вас, стариков, люблю и никогда не забуду.
Милостивые слова государя произвели впечатление на всех присутствовавших. Император в то время долго пробыл за кулисами и многих удостоил своим разговором.
Осенью того же 1871 года Иван Иванович выступил последней раз в комедии Минаева «Либерал». Это была его лебединая песня. Вскоре он слег в постель и, после трехмесячного постепенная угасания, 24-го декабря вечером скончался. Его кончину можно назвать кончиною праведника: он умер без болезни, страдания и агонии.
Хоронили Сосницкого скромно. Толпа, шествовавшая за его гробом в Новодевичий монастырь, была не велика. Это был тесный кружок друзей и товарищей покойного.
На могиле его говорили речи Н.А. Потехин и 0.А. Бурдин. Последний сказал краткое, но меткое слово:
«Дорогие товарищи! Бросая последнюю горсть земли на эти драгоценные останки артиста и человека, мы ничем иным не можем почтить память Ивана Ивановича Сосницкого, как тем, если будем стараться подражать ему, как артисту и как человеку».
В последние годы жизни, на восьмом десятке лет, Иван Иванович приметно одряхлел, но ни под каким видом не хотел считать себя стариком. Он бодрился и не прочь был от ролей, требующих исполнителя средних лет. В свои почтенные годы он смело мог бы играть стариков без грима, так как и по фигуре и по лицу, изборожденному многочисленными морщинами, это был человек «древнего вида». Между тем он всегда старательно и долго гримировался, затушевывал свои собственный морщины и выводил суриковым карандашом новые. Разрисует, бывало, себя самым неимоверным образом, наденет на свою лысую голову плешивый парик и любуется собой перед зеркалом вплоть до выхода.
Однажды подошла к нему покойная артистка Громова и спросила:
— Иван Иванович, с чего это ты лицо-то измазал? Все оно у тебя в каких-то рубцах вышло…
— Дура! — не без сердца ответил Сосницкий. — Разве не знаешь, что я старика играю?
Сосницкий плохо запоминал имена, фамилии и числа. Он все, бывало, перепутывал и никогда не мог ничего передать слушателю в последовательном порядке. В обыденном разговоре он перепархивал с предмета на предмет без всякой логики и системы. Подойдет к кому-нибудь и заговорит:
— Вчера я немного гулял по Фонтанке утром для моциона и встретил у моста… у того моста… как его…
— Аничкин?— помогает собеседник.
— Нет… ну, каменный еще…
— Да на Фонтанке все каменные…
— Теперь вот каменные, а я помню их деревянными… Вот, батенька, времечко-то было: говядина стоила грош, хлеб — грош, водка— грош, вся жизнь— грош… Бывало, извозчику-то дашь гривну, так он тебя везет— везет… Приедешь к Ивану, кажется, Петровичу… ах, фамилию забыл… ну, как его… Ну, у него еще зять в коллегии служил… а у зятя отец сенатским столоначальником был… ну, как его… ах, Боже мой, неужели не знаете?
— Нет, не знаю…
— Жена у него такая полная дама, с проседью… и у ней восемь человек детей было разного возраста… Ну, как его… ах, Господи! Опять забыл, на днях еще как-то припоминал его… Ну, тот самый, у которого свояченица с офицером сбежала… ну, как его… она была хорошенькая, черненькая, с большими глазами… Еще жил он на Петербургской стороне, в Гулярной улице… да, ну, как же…
— Да, Бог с ним, Иван Иванович, — не в имени дело…
— Вот хороший-то человек был! Прелесть! Хлебосол страшный…
Кто-нибудь отвлечет Сосницкого от этой беседы, и он преспокойно ее прекратит. Потом через час или полтора подбежит он к бывшему собеседнику и торжественно объявляет:
11
1-го апреля 1871г. Прим. М.Ш.
12
22-го апреля 1836г. Прим. М.Ш.
13
Оба в то время воспитанники театрального училища.