Страница 32 из 49
Так что она собиралась раскошелиться на целых десять тысяч. А если по-честному, сколько мне причиталось? Раз в десять больше?
— Поднимай выше, раз в сто!
Торговец поворачивается ко мне в своем сложенном из книг колодце:
— Что ты сказал?
— Ничего.
В руках у него газета на хинди. Он кричит мне поверх газетных страниц:
— Эй, а чем ты занимаешься?
Поворачиваю воображаемый руль на сто восемьдесят градусов.
— Как я сам не догадался. Шоферы — умные ребята, столько всего услышишь, сидя за баранкой. Ведь так?
— Другие, может, и подслушивают. Я — нет.
— Конечно, конечно. Ну говорить-то ты, наверное, по-английски умеешь? Научился поди от хозяев?
— Не очень-то. Говорю тебе, я их не слушаю. Как тут научишься?
— А скажи мне, что значит это газетное слово? — И он произносит по слогам: — Кон-фи-ден-ци-аль-ность.
— Оно значит: не лезь не в свое дело.
— Отлично. — Он благодарно улыбается. — Когда родные забрали меня из школы, мы как раз начали проходить английский алфавит.
Так ты человек-полуфабрикат, товарищ по несчастью! Моя каста.
— Эй, — кричит он мне опять, — полистай, если хочешь. — И протягивает журнал для богатых юнцов с американкой на обложке. — Тебе понравится.
Листаю. Он прав: мне понравилось.
— Почем журнальчик? — спрашиваю.
— Шестьдесят рупий. Нет, ты представляешь? Шестьдесят рупий за неновый журнал. А один тип на Кхан-Маркет торгует журналами из Англии по пятьсот восемь рупий за штучку. Подумать только!
Задираю голову и присвистываю.
— С ума сойти, сколько у них денег, — говорю как бы про себя. — А к нам отношение как к животным.
Вроде бы мои слова сильно его задевают. Уставившись на меня, он замирает, потом подбирается к самому краю своего колодца и, прикрываясь газетой, что-то шепчет.
Я приставляю руку к уху:
— Еще раз повтори.
Он озирается и произносит чуть громче:
— Так не может долго продолжаться.
— Почему нет? — Я придвигаюсь поближе.
— А ты слыхал про наксалитов? — еле слышно спрашивает он. — У них есть оружие. У них целая армия. Они день ото дня сильнее.
— Серьезно?
— Почитай газеты. Понимаешь, китайцам на руку, чтобы в Индии вспыхнула гражданская война. Китайское оружие поступает в Калькутту через Бирму и Бангладеш. А повстанцы идут на юг, в Андхра-Прадеш, во Мрак. Придет день, и вся Индия...
Он резким движением разжимает кулаки.
В таком духе мы говорим еще какое-то время, но приятельство между слугами непродолжительно, хозяин кликнул — и дружбе конец. Компания юнцов просит показать им непристойный американский журнал, а тут как раз из бара, слегка пошатываясь, выходит мистер Ашок со своей непалкой. От них пахнет спиртным.
В машине они сперва орут во всю глотку, а потом настает черед ласкам и поцелуям. Подумать только, ведь этот человек женат на другой! Со злости я четыре раза подряд проскочил на красный свет и чуть не врезался в повозку, запряженную неторопливыми буйволами, хорошо, мои пассажиры не заметили.
Резко торможу у нашего подъезда.
— Спокойной ночи, Балрам, — кричит мне мистер Ашок, выходя из машины рука об руку со своей девицей.
— Спокойной ночи, Балрам, — вторит она. Сквозь стеклянную дверь вижу, как они по очереди тычут пальцем в кнопку вызова лифта.
Врываюсь в свою комнату и роюсь под кроватью. Вот он — наряд магараджи, который он мне в свое время всучил, и тюрбан здесь, и темные очки. Напяливаю все это на себя.
Вновь сажусь за руль и качу в город. Безо всякой цели еду от одной торговой галереи к другой. Завидев хорошенькую девушку, жму на сигнал.
Включаю музыку. Запускаю кондиционер.
В конце концов возвращаюсь домой, ставлю машину в гараж, прячу очки в карман и снимаю маскарадный наряд.
Харкаю на сиденья машины и полирую кожу.
Наутро вызова наверх не последовало. Я поднялся на лифте и замер у дверей квартиры. Меня мучила совесть за то, что вытворял вчера вечером, хотелось даже во всем признаться. Несколько раз тянул я палец к звонку и отдергивал руку.
Через некоторое время из квартиры послышались негромкие голоса. Я прижал ухо к двери и прислушался.
— Но я изменился.
— Перестань все время извиняться.
— Ты меня за один вечер больше порадовала, чем жена за все четыре года брака.
— Когда ты уехал в Нью-Йорк, мне казалось, мы больше не увидимся. И вот мы снова вместе. Это для меня самое главное.
Я хлопнул себя по лбу. Совесть совсем меня заела.
Так она — его старая любовь, балбес, а вовсе не случайная знакомая!
Ну не стал бы мистер Ашок таскаться по шлюхам!
Он хороший человек — куда лучше тебя! В наказание я со всей силы ущипнул себя за левую руку.
И вновь прижался к двери.
В квартире зазвонил телефон.
Помолчав немного, хозяин сказал:
— Вот это Пуддли. А это Куддли. Помнишь их? Возьми трубку, послушай, как лают. Это они чтобы меня порадовать...
Ее голос через минутку:
— Дурные вести? У тебя расстроенный вид.
— Мне надо повидаться с заместителем министра. Терпеть не могу встречаться с чиновниками. Они все такие скользкие. Вообще бизнес, который я веду... нечистый он. Лучше бы мне заняться чем-нибудь другим. Аутсорсингом, например. Только не торговлей углем.
— Так почему ты не сменишь сферу деятельности? Родственники не велят? Как в свое время не велели жениться на мне?
— Все не так просто, Ума. Отец и брат мне худого не желают.
— Так ли уж ты изменился, Ашок? Один звонок из Дханбада — и ты стал совсем как прежде.
— Давай не будем ссориться. Тебя отвезет машина.
— Не надо. С твоим шофером не поеду. Знаю этот тип людей. Деревенщина. Для них любая незамужняя женщина — шлюха. И он, пожалуй, принял меня за непалку из-за моих раскосых глаз. Сам понимаешь, что это значит для него. Сама как-нибудь доберусь.
— Он добрый малый. Он нам как родной.
— Не будь таким доверчивым, Ашок. Все шоферы в Дели тертые калачи. Торгуют наркотиками, поставляют клиентам проституток, чем только не занимаются.
— Только не наш. Он глуп как пробка, но честен.
Он тебя отвезет.
— Не стоит, Ашок. Лучше возьму такси. Я позвоню тебе вечером.
Из-за двери послышались шаги, и я тихонько, на цыпочках, удалился.
Машина ему понадобилась только вечером. Мы ездили от банка к банку, от банкомата к банкомату. Со своего водительского места я видел, как мистер Ашок получает наличные. После четвертого банкомата он произнес:
— Балрам, едем в город. Помнишь большой дом на Ашока-Роуд, ты как-то возил нас туда с Мукеш-сэром?
— Да, сэр. Помню. Его еще охраняли две немецкие овчарки.
— Точно. У тебя хорошая память, Балрам. В зеркале я увидел, как он набирает номер на сотовом. Надо ведь предупредить слугу министра, мол, еду с деньгами. До меня наконец дошло, зачем ему понадобились наличные.
Подъехали к особняку.
— Через двадцать минут вернусь, Балрам.
Взял красный портфель и хлопнул дверью машины.
Из металлической будки на меня бдительно смотрел охранник с винтовкой. За забором бегали две немецкие овчарки, то и дело взлаивая.
Солнце садилось. Городские птицы потянулись в родные гнезда. Дели хоть и мегаполис, господин Премьер, но островки природы в нем встречаются — парки, заповедники, и их пернатые обитатели довольно многочисленны. Через красную стену дома министра перевалил павлин и уселся на крыше будки, вытянув синюю шею и распустив хвост.
Совсем стемнело.
Разгавкались собаки. Ворота открылись. Показался мистер Ашок, а вместе с ним толстяк, тот самый, что как-то выходил вместе с ними из Президентского дворца. Я догадался, что это и есть помощник министра. Поглощенные разговором, они остановились у машины.
Хозяин и толстяк долго трясли друг другу руки, причем мистеру Ашоку явно не терпелось поскорее распрощаться. Только от политика — ну пусть даже от подручного политика — так легко не отделаешься.