Выкормыш

Миша осторожно выглянул из-за угла и повернулся к оглушенной напарнице.

— Есть две новости, хорошая и пло…

— С хорошей, — прервала его девушка.

— Вояки мертвы. Болта окончательно похоронило. А плохая — там мы уже не пройдем. И все материалы, за которыми мы шли, остались у Болта.

Белка поднялась и на непослушных ногах вошла в комнату. Ровно половина потолка провалилась вниз, увлекая за собой пласт земли. Из-под завала торчала обожженная рука.

— Прямо как в боевиках, — хмыкнула Белка, — I’ll be back.

Но около руки нашлось и более важное — шнурок флешки. Девушка аккуратно потянула за него, и целая, хоть и порядком расплющенная, флешка выскользнула из-под обломка плиты.

— Ура, живем, — прокомментировал Миша и грустно добавил, — но здесь мы все равно уже не пройдем. Разобрать этот завал не представляется возможным.

— А нам и не надо. Я вспомнила, Миша. Я вспомнила, как вышла отсюда.

Следуя за напарницей, Миша минул еще пару коридоров, потом спустился по лестнице этажа на три вниз и очутился перед железной дверью. Справа на стене было нечто вроде домофона, но безо всяких клавиш, только с чувствительной поверхностью и прорезями динамика.

Белка уверенно приложила к сенсору большой палец. Экран вспыхнул зеленым, и из динамика раздалось: «Здравствуйте, панна Зофья. Проходите». Девушка усмехнулась, вспомнив, как веселились они с оператором, записывая эту фразу вместо привычных имени-фамилии.

Сталкеры вошли в просторный зал, освещенный тусклыми лампами. Где-то гудел генератор. Зал был заставлен своеобразными саркофагами-колбами: овальными стеклянными стаканами, плотно закрытыми сверху. Воздух в них мерцал и искрился. От стеклянной поверхности веяло холодом.

— Что это? — спросил Кадр, дотронувшись до одного из них.

— Саркофаг, — откликнулась Белка, — морозильная камера. Погружает в своеобразную летаргию. Здесь я и очнулась. Правда, тогда я была не в состоянии обследовать все вокруг, вышла наугад. И, раз Зона предоставляет нам шанс, надо им воспользоваться и все хорошенько облазить.

— Зося? — неуверенно спросил журналист.

— Зося, Кадр, Зося. Вот только хотелось бы мне получить ответы на некоторые вопросы. Например, кто меня заморозил, и как я дошла до такой жизни.

— Но тебе сейчас должно быть… ну уж не меньше пятидесяти! — воскликнул журналист.

— Сорок девять, — улыбнулась ему девушка, — я родилась в восемьдесят втором. Давай здесь все обшарим.

Поиски были недолгими. Единственной заслуживающей внимания бумагой в помещении оказалось пожелтевшее письмо, приколотое английской булавной к пробковому стенду, между списком внутренних телефонов и графиком подачи света, воздуха и воды.

Белка развернула письмо дрожащими руками и начала читать вслух.

«Дорогая Зося!

Я думаю, что когда ты прочитаешь это письмо, ты уже будешь бессильна что-либо изменить. Я намеренно не стала спрашивать твоего одобрения. Я смотрю на тебя, спящую. Твои ресницы подрагивают, и мне кажется, что даже сейчас ты борешься, не соглашаясь с моим решением. Но я обещала нашей маме беречь тебя, и я не могу не сдержать своего обещания.

Андрюша бредит какими-то полусказочными фантазиями. Я, в отличие от него, сразу поняла, что никто нас эвакуировать не собирается. Сначала я, правда, думала, что у них в штабе есть ошибка в показании приборов, но когда я отправила им служебную записку относительно времени выброса, мне пришел ответ, что „никакой ошибки нет“. Видимо, наш труд крепко кому-то поперек горла встал. Хотя, почти все результаты уже забрали, только несколько основных образцов я успела спасти. Я оставила их для тебя, Зосенька.

До выброса осталось четыре часа. Ты должна успеть. Андрюша, как заведенный, готовится к эвакуации, пишет письмо Глафире Степановне. Но мне кажется, в глубине души он тоже понимает, что это конец. Нами просто пожертвовали, выбросили, как ненужный мусор.

Как мне жаль, Зося, что я разрешила тебе приехать сюда. Я сделала это в угоду матери, ведь она так хотела, чтобы ты защитилась и работала в науке. Мы были такими глупыми, Зохна, мы даже представить себе не могли, что стезя ученых в этом мире опаснее, чем каждодневная жизнь твоих приятелей-сталкеров.

В твои вены через капельницу медленно струится раствор. Ты сама готовила его, Зося, сама испытывала. И теперь я рискую проверить его на тебе. Рискую, потому что иного выхода нет. Потому что ты очень молода, и я хочу, чтобы ты жила. Через час я закрою тебя в колбе, как и остальных подопытных. Пятая лаборатория очень глубоко, я надеюсь, что докапываться до нее не станут, просто шарахнут после выброса ракетами, и все. А выход на Полигон в отчетах еще не фиксировался, наверху про него не знают. В общем, Зосенька, ты знаешь, что делать.

Кем ты выйдешь из колбы, я не знаю. Но надеюсь, сестричка, что ты научишься жить по-новому. Мне очень страшно, Зося. Очень. Я так не хочу умирать. Вспоминай нас с Андрюшей, ладно?

Помнишь, когда мы были маленькие, бабушка Язя учила нас, что когда страшно, нужно молиться своему ангелу? Я молюсь изо всех сил. За тебя, за Андрюшу и за себя. За всех нас.

Все, Зосенька, пора спускать тебя в колбу. Благослови тебя Бог, сестренка. И прости меня, пожалуйста.

С любовью.

Голос Зоси на последних словах дрожал, готовый сорваться. Дочитав до конца, девушка склонила голову. Миша сидел неподвижно, глядя на нее. Потом дотронулся пальцами до ее подбородка, поднимая голову, ожидая увидеть слезы. Но глаза Белки были совершенно сухими.

— Господи, во что же я превратилась? — прошептала девушка.

— А что это был за раствор? — заинтересовался Миша.

— Своеобразная сыворотка. Мы с Казей работали тогда над приспособляемостью организмов к внешней среде, пытались ускорить изменчивость, процесс закрепления изменений в фенотипе вида. Экспериментировали с самыми разными животными. Зона Отчуждения давала богатый материал. Мы хотели усилить способность человека приспосабливаться. Чернобыль — это первая, но далеко не последняя техногенная катастрофа такого масштаба, поверь мне, Миша.

— И что, мутанты…?

— Очень может быть. Мы занимались локальными исследованиями. Основными разработками руководил Андрюша. Я не знаю, что там у них получилось в итоге. Все было засекречено. Они даже с Казей не всегда обсуждали свои результаты. Но, судя по тем существам, что теперь обитают в Зоне, получилось даже лучше, чем предполагалось. Да и я... живой пример удачного эксперимента, так сказать. Поэтому меня почти все мутанты стороной обходят. Поэтому я могу "договориться" с тем же контроллером. Поэтому чувствую аномалии. Поэтому мало реагирую на человеческие лекарства. И на человеческую отраву, типа алкоголя или никотина. И поэтому не могу жить далеко от Зоны. Мне сюда надо регулярно возвращаться. Я пыталась уехать. Но уже спустя неделю-другую, начинаю медленно умирать. Я догадывалась о том, что именно со мной произошло. Но не понимала, как и почему. Теперь знаю. Боже мой… Казя, что же ты наделала…

— Погоди убиваться! Прошло двадцать лет, Белка! Это огромный шаг вперед! Ты — живое доказательство триумфа науки!

— Ну, криотехнологии тогда уже не были секретом даже для простых обывателей. Да и "триумф" хорош... — криво усмехнулась Зося, продолжая сжимать в руках письмо сестры.

— Но, насколько я знаю, таких масштабных экспериментов еще никто не проводил. Чтобы на людях. Двадцать с лишним лет — а ты жива и невредима! — От волнения Кадр принялся ходить перед девушкой туда-сюда.