Серебряный волк

Уже за вечерней трапезой, смирно прослушав молитву и с завидным аппетитом опустошив миску с похлебкой, Мишо дал понять, чем собирается расплачиваться за гостеприимство. Он встал, поклонился первым делом светлейшим отцам, а после — остальной братии, негромко прокашлялся и спросил:

— Как же мне отблагодарить вас за хлеб и за кров? Разве что работой своей, теми сказаниями, с коими хожу я по Золотому полуострову, поучая и развлекая честную публику. Дозвольте же, отцы мои, — тут он снова поклонился светлейшим, — в первый день мой под этим кровом начать сказание о святом Кареле, любимейшем святом нашей страны. И знайте, что это будет самое полное сказание из всех, что ходят по Таргале, ибо не пожалел я усилий и собрал воедино все, что помнят еще люди об этом святом, о жизни его и деяниях, о друзьях его и врагах и о том, чем славен он вовеки.

Светлейший отец Николас встал и, кивнув, осенил менестреля благословением. Мишо Серебряная Струна просиял благоговейной улыбкой, снова откашлялся и начал:

— Он родился в день поражения Таргалы, в кровавый день разгрома у Волчьего перевала. В тот день, когда пали лучшие, когда воины с востока ворвались в Прихолмье, в день, когда была утеряна надежда на победу. Но он родился в день святого Карела, дарующего надежду во тьме отчаяния. И королева Нина, провидица и ведьма, сказала так: «Пусть сын мой станет надеждой для страны моей». И нарекла его Карелом, и тем определила его судьбу. И что вы думаете — это стало ясно сразу! Ведь воины Двенадцати Земель не пошли дальше Прихолмья, и скоро, совсем скоро король Двенадцати Земель попросил мира. И ради мира породнился с королем Таргалы, попросив дочь его Марготу стать своею королевой. Так видим мы — уже одно рождение будущего святого усмирило неправедных и прекратило войну.

Мишо перевел дух. Обвел глазами внимательных слушателей, отхлебнул воды из грубой глиняной чашки. Посмотрел на светлейших отцов с легкой тенью упрека… не упрека даже, а этакого смиренного страдания. И продолжил:

— Но случилось так, что объявились на Золотом полуострове другие любители войны. Случилось так, что гномам, нелюди подземельной, не стало хватать их подземных угодий, и захотели они хозяйничать там, где искони хозяйничали люди, и начали войну за все, что под поверхностью земли. И король Таргалы возмутился и вывел против гномов свои войска. Гномы же не стали воевать так, как привыкли люди. Вместо этого принялись они истреблять все живое, что растет на земле и ходит по земле, дабы не стало у них соперников на Золотом полуострове. Гномы сушили колодцы, и жгли поленницы, и отводили подземные воды от садов и полей, и напускали кровососов на коней и скот. Люди умирали от голода и холода, и не только одинокие путники пропадали бесследно, но даже торговые обозы вместе с охраной.

Мишо снова отхлебнул воды. И сказал, покашляв и чуть приметно вздохнув:

— Так восславим же Господа за хлеб Его! Простите меня, святые отцы, устал я… дозвольте продолжить завтра.

— Знал бы ты Серебряную Струну, как знаю я, не обманывался бы его кашлем. — Серж ложится, закидывая руки за голову. — Устал он, как же! Налейте Мишо вдоволь вина, и он будет трепаться до рассвета, а потом до заката. Хотя, как по мне, он и в самом деле мог собрать в кучу все, что говорят о святом Кареле. Есть у него такая, знаешь ли, въедливость. Если ему нравится какая байка, он не успокоится, пока не раздует ее до самой настоящей саги — и при этом ни словечка не приврет. Попомни мои слова, друг Анже, мы услышим от него немало занятного.

— Так, может, рассказать ему?…

— И не думай! Мишо, конечно, менестрель милостью Господней, но такое трепло! Слово «тайна» он признает только в сказаниях.

— Жаль. А то у него было бы не только самое подробное сказание, но и самое правдивое.

— Ну, может, пресветлый и разрешит рассказать… потом, когда ты доведешь дознание до конца. Может, он даже велит брату библиотекарю собрать твои видения в книгу. А потом отдаст переписчикам и разошлет по всем монастырям. Уж конечно, не для того ты тратишь силы на поиски правды, чтобы никто так и не узнал о ней!

Я улыбаюсь в ответ на улыбку Сержа. И, вспомнив начало рассказа Мишо Серебряной Струны, говорю:

— Принц-надежда… Выходит, не только гномы звали его так. Что ж, буду работать. Знаешь, Мишо меня раззадорил.

Я подхожу к столу. Брошка Юлии… Лекина «серебряная трава» и Серегин волк… гномий нож, помнящий маленького Карела. Хватит ли мне вашей памяти, чтобы проверить сказание до конца?

Но пока до конца далеко. Пока — принц Валерий едет в Корварену, в Университет, и впереди у него дружба с принцем Карелом, опасные приключения, плен в Подземелье и спасение Таргалы. Так говорит о нем сказание.

Остроглазый серебряный волк, почему кажется мне, что ты расскажешь лучше? Два принца, Карел и Валерий… мне интересен третий ваш товарищ. Сергий, побратим принца Двенадцати Земель, о котором молчат менестрели.

Закатный тракт стелется бесконечной серо-бурой лентой под копыта медлительных, непривычно массивных таргальских коней. Плывут мимо и остаются позади сады и ягодники, луговины с пасущимися коровами, заросшие камышом речушки, пивоварни и сыродельни, трактиры и постоялые дворы. Лека все хмурится. Я знаю, он думает о своем деде-короле. Я чувствую Лекину напряженную готовность — ту готовность к неведомой опасности, которую сам он называет «кошки душу дерут».

По-моему, Васюра тоже ее почуял, пугая нас свежими новостями из Таргалы, он то и дело приостанавливается, кидает на Леку тревожно-вопросительный взгляд.

— Дальше, — спокойно говорит мой побратим. У меня мороз по коже гуляет от его спокойствия!

Васюра пересказывает нам донесения последних дней и вспоминает то, о чем не успел сказать подробно в Славышти, когда нас готовили в путь. О разбойных засадах на дорогах и о патрулирующих Прихолмье гномьих отрядах, о голоде, об имперских агентах в Себасте, Корварене и Готвяни. То, что мы должны знать, с чем можем столкнуться. Я стараюсь запомнить даже самые пустячные подробности: мне все кажется, что Леке не до того.

Хотя у меня тоже не идет из головы король Таргалы. Я вспоминаю его яростный прищур, злой голос, кривую усмешку… вспоминаю, как он велел нашей королеве вытребовать у мужа помощь для него и в какое бешенство впал, когда она отказалась… я вспоминаю, что сказал Леке отец: о том, что лучше ему не встречаться с дедом. Я думаю: как он мог довести свою страну до такого?! Это же еще постараться надо!

Мы проезжаем села и маленькие городки, мы покупаем кисло-сладкие летние яблоки, парное молоко и теплый хлеб. Нам стоило бы поторопиться, но — так хочется продлить эту поездку. Спокойную, без врагов и засад, сытую и безопасную, по мирной стране… по своей стране.

Но граница с Таргалой приближается — и на дороге уже попадаются беженцы. Они идут нам навстречу, и на блеклых, осунувшихся лицах явственно читается страх.

— Те, кто все-таки добрался до наших застав, — счастливцы, — бурчит Васюра. — Прямой путь слишком опасен. А здесь мы встречаем их добром. Расспрашиваем, подсказываем, где и как проще устроиться. Объявили, что переселенцы три года не будут платить налоги. Сила страны в людях.

— Так нам выгодны их беды? — не выдерживаю я.

— Только полный дурак радуется несчастью соседа. Погоди, Таргала ослабнет вконец — и тогда придет империя. И нам придется воевать, придется самим захватывать Золотой полуостров, чтобы не допустить туда империю. Потому что наша королева — принцесса Таргалы, но еще триста лет назад Таргала была всего лишь одной из ханджарских провинций. И на чьей стороне право?

— На стороне сильного, — вздыхает Лека. — А мы не можем выглядеть слабыми перед империей.