Корунд и саламандра

— Не извиняйся! — Я могу улыбнуться, натужно, через силу, но мир становится на место. Становится на место, но остается другим. — Когда сам вспоминаешь, что ты человек… это хорошо, но этого мало. А я и не понимал… не понимал, как этого мало… — Запутавшись в словах окончательно, я беру брата Сержа за руку, как взял бы отца или старшего брата, если бы они у меня были… и говорю: — Спасибо, Серж! Спасибо…

— Ну, вот, — смущенно хмыкает Серж. — Да пожалуйста! Слушай, а вот что ты вчера читал под конец… ну, «нелюдь подземельная»… Ты вообще не против поболтать?

— Да с удовольствием! — От смены темы на душе легчает, я вздыхаю, осторожно разжимаю пальцы и встряхиваю головой, прогоняя остатки смущения. — Ох, как же я… брат Серж, прости… как же я к тебе по имени просто?!

— Ну да, как же ж ты так же ж, — отвечает брат Серж. — Я ж тут первый наследный принц Великой Хандиарской империи с тайной миссией. Ко мне ж только по полным титулам. А на «ты» да по имени — это к друзьям своим, уж будь так добр.

Мы смеемся — сначала Серж, а я следом. И смеемся долго. И мне становится легко и спокойно.

— Так что ты спросить хотел? Про подземельных?

— Что ты вчера в хрониках читал. Конечно, брата библиотекаря надо было б спросить, да его пока дождешься. Я не понял, это про них вообще написано?

— Понятное дело. Других нет, и там же сказано ясно: «гномы».

— Да? А это: «толсты и уродливы»… нет, «безобразны»! Я подземных видел, друг Анже. Они странные, да. Не как мы. Но толстыми и безобразными я бы их не назвал!

Я задумываюсь: и верно, гномов не назовешь уродцами, и не толсты они, а коренасты, мускулисты и кряжисты. Но ведь других подземельных нет? Колдуны, Стражи… они не сильно отличаются от обычных гномов. То есть отличаются, конечно… Стражи так и вовсе… но непривычный взгляд не поймет разницы. С людьми-то все они разнятся стократ сильнее.

— Или другие были раньше? — вслух бормочу я. — Нет, что я несу… откуда! Куда б они делись!

— Была война, — напоминает Серж. — Смутные времена.

Нет, пожалуй, это не то… пожалуй, хронист короля Анри Лютого просто хотел выслужиться. Ведь король остался недоволен гномами. Хотя подземельные тоже говорят о той войне: «Смутные времена».

— Не слышал, — удивляется Серж. — И с чего бы? Разве не гномы затеяли тогда воевать с людьми?

— Пожалуй, теперь навряд ли докопаешься, кто тогда чего затеял…

— Тогда почему они не любят вспоминать о той войне?

— Прости, Серж, но ты не прав. Подземельные не любят обсуждать ее с людьми. У людей готовый взгляд, разве нет? Люди заранее знают, кто виноват. — «И виноваты никогда не бывают они, — добавляю я про себя. — Виноват всегда кто-то другой. Завистливый сосед, или сварливая золовка, или надувала бакалейщик. Или пригретый дурнем-муженьком племянничек — ишь ты, колдуна еще из себя строит, голь перекатная!»

— А ты откуда тогда знаешь? — прерывает невеселые мои мысли брат Серж.

Откуда… не люблю я вспоминать лишний раз, но Сержу расскажу.

— Мой дядька вел дела с подземельными. Я был тогда мальчишкой. Нахальным до ужаса. Из тех, что всюду суют нос и все хотят попробовать на зуб… — Я останавливаюсь, углядев недоумение Сержа. И добавляю: — Я ж у дядьки вырос. Шесть лет неполных мне было, когда мама… а отец и того раньше. Ну, дядька взял. Вроде как в ученики. Знаешь ведь, как оно бывает поначалу: «Сбегай, подай, принеси, подмети». И прочее в том же духе. А тетка меня на дух не выносила, вот я и крутился допоздна у дядьки в мастерской.

— И сам не заметил, как всему научился, — продолжает Серж.

— Ну, всему не всему, а чему-то и научился. А уж с подземельными я любил рядом толктись. И что странно, они вроде и не против были. На вопросы всегда отвечали, веришь?

— И о чем ты спрашивал?

— О разном, — улыбаюсь я единственному светлому кусочку своих воспоминаний. — О камнях. О Подземелье. Чем занимаются Стражи, правда ли, что можно из-под земли высушить сад или заставить его плодоносить из года в год, есть ли на самом деле саламандры и кроты-вампиры. И о той войне тоже как-то спросил. Дядька в первый раз взял меня на ярмарку — представляешь, счастья было? Ему там подземельные встречу назначили. Помню: солнечный денек, весело, дядька с гномами товар перебирает, я под ногами кручусь, а рядом палатка с вином, и менестрель поет о святом Кареле и принце Валерии. Пожалуй, самый бредовый вариант из всех, что я знаю сегодня. Но тогда он меня потряс! — Я усмехаюсь, припоминая особо яркие подробности. — Благо, я уже знал, насколько можно принимать всерьез менестреля после третьей бутылки. И я не спросил у подземельных, зачем они были такими негодяями. Я спросил, почему о них рассказывают такие гадости. Почему они это терпят. Я спросил: а какие мы, люди, в их сказках? И мне ответили, что Смутные времена были совсем не в сказке, и в то время люди и подземельные еще и не то друг про друга говорили. И много чего друг другу делали. Нехорошего, так они сказали. А я, помню, заявил, что «нехорошо» — это слово для сопляков, а я уже большой. Почти что подмастерье. Дорос, короче, до серьезного разговора.

— И они рассказали тебе правду? — чуть слышно спрашивает Серж. — Ребенку?

— С ними в тот раз был колдун. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Да, он дорос. Он достоин знания». Достоин знания, представляешь?! А жуткое, кстати, дело, когда гномий колдун смотрит тебе в глаза! Да, мне много чего тогда рассказали. Что я хочу сказать — они, понятное дело, смолчали о самом неприглядном, но кое от чего меня и сейчас дрожь пробирает; Именно тогда я узнал, что «Смутные времена» — это не просто ругательство. От подземельных узнал. Эта война страшной была для них, веришь? Они не утаили, каково приходилось людям по их вине. Но им и самим пришлось не слаще: хоть гномы и страшный враг для людей, люди тоже могут крепко прижать Подземелье. Слишком уж мы нужны друг другу, Серж. Нам нельзя воевать… война между нами уничтожит обе стороны. Именно это чуть не случилось тогда. Я был сопливым мальчишкой, и мне страшно было слушать. Как меня колотило, Серж… до сих пор помню.

— Тебя и сейчас заколотило… — Серж накидывает мне на плечи одеяло. — На, выпей еще.

— Их колдун тогда взял меня за руку. И так сказал: это было не страшно даже, а чудовищно и безобразно, но именно поэтому нельзя забывать. Чтобы Смутные времена никогда не повторились. А потом он показал мне живую саламандру. И я хотел потрогать, представляешь? Хорошо, успели руку перехватить. Красивая она…

— С ума сойти, — восхищается Серж. — Да, непохоже это на тех подземных, какими я их себе представлял. Расскажи еще что-нибудь, а?

Я киваю. Прикрываю глаза. Вызываю в памяти самый любимый мой угол в сумеречной глубине дядькиной лавки. Сундук с изделиями гномьих мастеров, — когда лавка закрывалась, дядька разрешал мне рыться в нем, рассматривать и трогать руками чудную гномью работу. Дядька был ювелиром-перекупщиком. Он мало делал сам, но зато понимал работу других. Именно поэтому подземельные вели с ним дела.

Серж умеет слушать. И собственный рассказ увлекает меня, давние горести кажутся сегодняшними, а сегодняшние еще не наступили, до них еще жить и жить. Я рассказываю. Как приходили к дядьке гномы, как, сгрудившись вокруг лампы, обсуждали они подолгу достоинства «работы»… они каждую вещь так называли — «работа». Если, конечно, вещь того стоила. Тогда дядька махал костлявой рукой: «Подь сюда, обалдуй! Смотри». И я смотрел. Смотрел и слушал. Гномы никогда не говорили о чистоте камня или его игре. Зато в их речах каждый камень обладал характером. Душой. И душа эта могла проявиться работой, а могла умереть. Они говорили примерно так: «Вы, люди, не видите суть камня. Вам надо показать — вы умеете понять сделанное видящим. Но сами не сделаете так никогда. Работа не дается вашим рукам. Только поделки». — «Ну уж, — возражал дядька. — И у нас есть мастера». — «Есть, — соглашались гномы. — Но ты, почтенный Нико, ты, почти понимающий душу камня, скажи честно, разве их мастерство сравнится с нашей работой?»