Страница 62 из 110
— Ага! По-моему, я вижу много англичан.
Человек выпрямился во весь рост.
Серебряный крест и медали позвякивали на его замшевом камзоле с бахромой, как носят индейцы.
К поясу были прикреплены охотничий нож и топорик, а в руке он держал пистолет с перламутровой рукояткой. Позади виднелись матросы с подозрительными лицами пиратов и три-четыре индейца из племени мик-мак в островерхих шапочках, украшенных жемчугом.
Недоверчивым взглядом их юный предводитель внимательно рассматривал Анжелику; прищурив глаза, он спросил:
— Чем вы докажете, что вы француженка, а не англичанка?
— А чем вы докажете, что вы француз, а не индеец? — ответила она.
— Я? — воскликнул он возмущенно. — Да я Юбер д'Арпентиньи, с мыса Сабль. В Акадии и во Французском заливе меня знают все!
— А я, молодой человек, — графиня де Пейрак и полагаю, что в Акадии и во Французском заливе все знают моего супруга.
Нимало не смутившись, Юбер д'Арпентиньи прыгнул в лодку Мэуина.
По материнской линии его предком был великий вождь лесов, зато дед по отцовской линии был стремянным у самого короля Людовика XIII, от него юноша знал придворные обычаи; он галантно поцеловал руку Анжелики.
— Мадам, я узнаю вас по вашей репутации: вы прекрасны и смелы! Я далек от мысли причинить вам какой бы то ни было вред. Но, мне кажется, что, вместе с вами плывут англичане, и их-то я заберу как заложников, чтобы потом получить выкуп.
— Это — мои люди, и я обязана доставить их моему мужу, графу де Пейраку.
Д'Арпентиньи издал глубокий вздох.
— A-а….нет ли в этом шлюпе провизии или товаров? Зима у нас была суровой, и мы тщетно ожидаем корабль нашей компании из Бордо с провизией. Если он затонул или его захватили пираты, мы окажемся без средств к существованию.
— Поэтому-то вы и пиратствуете, грабя других, — сказала Анжелика, пытаясь получше припрятать за юбками бочонок, подаренный капитаном д'Астигуерра. — Очень сожалею, но вы здесь ничего не найдете. Мы бедны, как Иов.
— Посмотрим!,. Эй ты, папаша, а ну, посторонись, покажи что у тебя там в ящике!
Повелительным жестом он приказал Мэуину посторониться. Его друзья, удерживая крючьями лодки, перекидывались шуточками на языке индейцев, умильно поглядывая на юную Эстер, бегло разглядывая Анжелику и откровенно потешаясь над пастором-еретиком.
Анжелика беспокоилась, чем все это кончится, как вдруг д'Арпентиньи прыжком вернулся в свой баркас и, стоя у борта, почтительно отвесил ей несколько поклонов, улыбаясь до ушей.
— Можете плыть дальше, мадам, вместе с вашими заложниками. Да хранит вас Бог!
— Тысяча благодарностей, сударь. Если до нового урожая будут затруднения, приезжайте в Голдсборо.
— Обязательно. Господин де Пейрак всегда был щедр к нам. А вы действительно — красавица, как о вас говорят во Французском заливе. Сегодня я не зря прожил день…
— Вот сумасшедший! — проговорила Анжелика, пожав плечами.
И вот они вновь одни в тумане.
С ворчанием Джек Мэуин поднял паруса и попытался определить местонахождение лодки. Бродячий торговец вытирал пот со лба. Если бы эти акадийцы забрали его жалкие пожитки, он был бы разорен.
— Спасибо, миледи. Если бы не вы…
— Не благодарите. Я тут ни при чем.
Она действительно считала, что внезапный уход юного пирата был вызван не только ее присутствием. Может быть, так повлияло на него то, что он обнаружил в трюме мистера Уилаби? Тоже вряд ли. Такой человек, как Юбер д'Арпентиньи, не испугался бы при виде медведя, не только прирученного, но и дикого!
Она все чаще стала поглядывать вокруг себя и вверх. Может быть, эти акадийские французы, живущие и в лесах, и на воде, заметили признаки приближающейся бури и поспешили к берегу?
Ей казалось, что волна прибывает. Джек Мэуин сдерживал скорость. Он не решался подавать сигнал, очевидно опасаясь привлечь внимание еще каких-нибудь пиратов с этих бедных берегов. Поэтому он менял галс, лавировал в тумане и напряженно вглядывался вперед, чтобы не налететь на препятствие.
Анжелика с беспокойством следила за ним.
— Доберемся сегодня до Голдсборо? — спросила она.
Он сделал вид, что не слышал.
К счастью, туман стал светлеть. Он принял оттенок прозрачного фарфора, стал расслаиваться, и вдруг небо расчистилось и предстало блестящей эмалью. Солнце было еще высоко, море — все в больших темно-синих волнах с белыми барашками, а берег был хорошо виден, и в его зелени угадывался пейзаж, похожий на окрестности Голдсборо.
Сердце Анжелики сильно забилось.
Она не могла думать ни о чем, кроме скорого свидания, и напряженно вглядывалась вдаль, не обращая внимания на речи спутников, также довольных приближением конца путешествия.
«Жоффрей, любовь моя!»
Бесконечно долго тянулось время с тех пор, как неожиданное течение разлучило их.
Преодолевая трудности, встречавшиеся на ее пути, она больше всего опасалась нематериальных препятствий, вроде злого рока, с которым невозможно спорить. Она только тогда успокоится, когда будет рядом с мужем, сможет дотронуться до него, услышать его голос. Тогда все наваждения исчезнут. Она так хорошо помнит его взгляд, обращенный к ней, в котором читалось его восхищение ее красотой; она была для него единственной, взгляд этот замыкал ее в волшебном круге его любви. Он, как никто, умел отгородить ее от всего мира, — умение это свойственно мужчинам, охваченным радостью любви. Эта категоричность мужского характера порой шокировала Анжелику; как женщина, она смешивала все чувства — страсть, тревогу, желание, как сливается в морской пучине все, что несут в моря большие реки. Такова женская натура, она всегда переполнена множеством самых разнообразных чувств…
Анжелика иногда не успевала за ним, но он вел ее за собой, подчинял ее себе, и в такие минуты казалось, что у него в жизни только одна цель — любить ее и доказывать ей это. Он так хорошо умел убеждать ее, что сомнения, страхи и опасности остаются за порогом обители любви, так хорошо умел увлекать ее в мир, где они были одни, и их души и тела были полны радости и восхищения!
Она решила, что не расскажет ему сразу же о Колене. Нет! Потом… После… Когда она придет в себя на его груди, когда они снова вкусят опьянение самозабвения, когда она отдохнет телом, свободно и беспредельно отдавшимся его нежным ласкам, когда она насладится опьянением своей наготы и своей слабости в теплых объятиях его рук.
Взгляд Анжелики встретился со взглядом Джека Мэуина.
Как давно он ее наблюдает? Что он сумел прочесть на лице мечтающей Анжелики?..
Он тут же отвернулся. Она увидела, как он сплюнул в море долгим плевком, окрашенным жевательным табаком. Всегда спокойный и пунктуальный, Мэуин вынул изо рта комочек табака, по привычке моряков положил его за подкладку берета, который вновь надел на голову. Была в этих обычных жестах какая-то решимость, но она поняла это лишь позже. Затем он стал принюхиваться к ветру.
Как бы решившись на что-то, он протянул вперед жилистую ногу с большим пальцем, цепким, как клешня краба, и начал натягивать ею канат большого паруса с не меньшей силой, чем если бы делал это руками; он справлялся один и с рулем, и с несколькими канатами сразу. При этом он заставил свой тяжелый шлюп повернуть почти на сто восемьдесят градусов, положив на борт и получив ветер сбоку, так что судно продолжало двигаться, избегая встречного ветра.
Анжелика не удержалась от крика.
Причиной тому был не резкий маневр, который у менее ловкого моряка перевернул бы лодку. Нет, она увидела, что берег был совсем близко. Были видны отдельные деревья и слышался шум прибоя у скал.
Но теперь сдвоенная розовая вершина, прозванная «купола Мон-Дезер», за которыми был Голдсборо, стали удаляться и исчезать на востоке.
— Но вы не туда правите! — закричала Анжелика. — Голдсборо там! Вы удаляетесь от него!
Не отвечая ни слова, англичанин продолжал свой курс, и вскоре «купола» исчезли из виду.
«Белая птица» повернула на северо-запад и входила в широкую бухту со множеством островов. Эстер, уже бывавшая у своего дядюшки на острове Матиникус, узнала бухту у впадения в море реки Пенобскот.