Искушение Анжелики

То, что Анжелика заметила в это мгновение, запечатлелось в ее памяти, приобретая слишком большое, непонятное для нее значение до того самого дня, когда она, преследуемая своими воспоминаниями, найдет, наконец, ключ ко многим тайнам.

Она заметила на ногах у молодой женщины ярко-красные чулки, маленькие, из алого бархата, туфли-сабо, украшенные зубчиками из белой кожи и бантами из золотистого атласа.

Анжелика как бы со стороны услышала произнесенные ею самою слова:

— Но.., кто же эта женщина?

— ОНА, — ответила Кроткая Мария, разрыдавшись. — Она, наша благодетельница! Мадам де Бодрикур!… Посмотрите на нее! Разве она не прекрасна? Наделенная всеми добродетелями, всеми милостями божьими!..

Вырвавшись из рук поддерживавших ее девушек, она бросилась к вновь прибывшей и упала к ее ногам.

— Ах, моя возлюбленная герцогиня!… Вы! Вы живы!

— Мария, мое дорогое дитя! — послышался низкий нежный голос.

Герцогиня наклонилась к Марии и поцеловала ее в лоб.

Одетый в темное коренастый мужчина, с очками на носу, выбрался без посторонней помощи из лодки, вышел на берег и попытался, правда, тщетно, несколько остудить сердечные излияния вновь встретившихся.

— Довольно, дамы, успокойтесь, — уговаривал он их. — Прошу вас, дамы! Дайте же наконец герцогине услышать слова приветствия от властителя этих мест.

Немного повыше на берегу стоял в ожидании Жоффрей де Пейрак в своим развевающемся на ветру плаще. И если он тоже испытал некоторое удивление от столь неожиданного вида герцогини-благодетельницы, то оно проявилось у него только в слегка иронической усмешке.

— Посторонитесь, милые дамы, — настаивал человек в очках. — Пожалейте герцогиню. Она так устала.

— Господин Арман, это вы! — закричали «королевские невесты», наконец узнавшие его.

Они по-дружески окружили его тесным кольцом. И мадам де Бодрикур смогла сделать несколько шагов навстречу графу де Пейраку.

Когда герцогиня подошла поближе, Анжелика заметила, что платье у нее запачкано и в нескольких местах разорвано, и что ноги ее, обутые в изящные туфли из бархата и белой кожи, с трудом ступали по глубокому песку и, несмотря на тонкость щиколоток, которую подчеркивала золотая стрелка на чулках, они казались тяжелыми и грузными, как у Анжелики, когда она шла в порт.

Конечно же, ноги ее бесстыдно лгали. А может быть, лгало лицо женщины. Оно было не таким молодым, каким показалось Анжелике издалека, но более красивым. В действительности, герцогине Амбруазине де Бодрикур было около тридцати лет. Она обладала непринужденностью и уверенностью, уже свойственными этому возрасту, но, в то же время, молодым задором и какой-то изысканной чувственностью.

Однако Анжелике, с ее опытным взглядом, удалось отметить, что эта ослепительно яркая особа, так мужественно шагавшая по берегу, готова была вот-вот упасть без сознания. От истощения, может быть, от страха.., или волнения.

И Анжелика не понимала, почему она сама не может сдвинуться с места, чтобы броситься навстречу молодой женщине, силы которой были явно на исходе, поприветствовать ее, поддержать, сделать то, что она сделала бы по отношению к любому другому человеку.

Жоффрей три раза помахал у самой земли пером своей шляпы и, склонившись перед таким прекрасным созданием, поцеловал протянутую ему руку.

— Я граф де Пейрак де Моран д'Ирристру… Гасконец. Добро пожаловать, мадам, в мои владения в Америке.

Она подняла на него свои янтарные глаза с затуманившимся взглядом.

— Ах, месье, какая неожиданность! Вы носите свой плащ с гораздо большей элегантностью, чем любой придворный в Версале.

— Мадам, имейте в виду, — ответил он галантно, — на этом берегу найдется гораздо больше дворян высокого происхождения, чем в прихожей короля.

И он снова склонился к ее белоснежной руке, холодной как лед. Затем, указав на Анжелику, стоявшую в нескольких шагах от них, произнес:

— А вот графиня де Пейрак, моя жена. Она прикажет подать вам что-нибудь, чтобы вы могли подкрепиться после вашего ужасного путешествия.

Амбруазина де Бодрикур повернулась к Анжелике. Теперь ее глаза на лилейном лице были мрачны, как ночь. Страдальческая улыбка появилась на обескровленных, помертвевших губах:

— Без сомнения, во всем Версальском дворце не найдется более прекрасной дамы, чем ваша супруга, — произнесла она своим низким, певучим голосом.

Бледность ее стала еще более заметней. Веки задрожали. Вздох. Тихая, едва слышимая жалоба слетела с ее уст:

— Ах, простите, мадам, я умираю!..

И она мягко опустилась, скользнув, словно чудесная птица, подстреленная на лету, к ногам Анжелики. И та на мгновение почувствовала себя совсем одинокой, оказавшейся вдруг в каком-то неизвестном ей, нереальном месте.

Оцепенев от охватившего ее страха, она вдруг подумала: «Значит, это она? Та самая, которая должна подняться из морской пучины? Та, что должна появиться среди нас, чтобы служить Люциферу?»