Страница 3 из 74
их, не добивалась правильного произношения.
- Нам ведь не на балы ходить, - доказывал Степа, - нам иностранный шрифт набирать надо. Вот вы говорите: "боку", это значит: "много" или "очень". А мы будем набирать не так, как это выговаривается, а так, как пишется: не "боку", а "беаюкоюп".
- Или еще: вы говорите: "прэнтан" (весна) и "рандеву"
(свидание). А мы будем набирать так, как эти слова пишутся:
"принтэмпс" и "рендец-воус", - добавляет Шнир.
Мне нелегко было убедить их, что по такому методу изучить иностранный язык нельзя. Но потом они все-таки сдались. Как объяснил Шнир: подумали, подумали - и поняли, что я права.
Теперь они усиленно стараются овладеть не только тем, как слова набираются, но и тем, что они означают.
- Правда ваша: если мы не будем понимать, так мы будем набирать, как болваны. Опять плохо! - И Степа добавляет мечтательно: - Я вам скажу по секрету. Есть две-три немецкие книжечки. Их мы все-таки хотим прочитать по-немецки! Хоть когданибудь, хоть через несколько лет!
- Какге книжечки? - спрашиваю я.
Степа вопросительно смотрит на Шнира:
- Азорка, а?
- Да, Только я сам скажу. - И Шнир говорит мне: - Вы хотите знать, какие книжки мы хотим прочитать по-немецки? Ну, как вам сказать? Про эти книжки вы, может, никогда и не слыхали!.. Я вам скажу, скажу! - спешит он загладить неловкость - ему кажется, что он меня обидел. - Я вам непременно расскажу про эти книжки, только не сегодня. В другой раз, когда мы с вами лучше познакомимся. Ладно?
Иногда речь заходит у нас о тех или других событиях, происходящих в нашем городе, или вообще в России, или даже "в заграничном мире". Степа и Шнир часто оценивают эти события не так, как пишут в газетах, даже не так, как иные люди, приходящие к нам в дом. Когда я спрашиваю об этом папу, то порой он думает так, как Степа и Шнир, а иногда и не так. Вот не так давно Соединенные Штаты Америки вели войну с Испанией изза острова Кубы. Одни считали, что права Испания, другие - что правы Соединенные Штаты. Шнир и Степа говорили об этой войне сдержанно, словно даже неохотно. Когда я спросила, кому они желают победы, Степа усмехнулся и по своему обыкновению подмигнул Шниру:
- Азорка, а?
- Конечно! - отозвался Шнир. - Пусть она знает. Объясни ей, Степа, кому мы с тобой сочувствуем: Испании или Америке.
Степа посмотрел мне прямо в глаза и коротко бросил:
- Никому!
- Кому тут сочувствовать? - стал объяснять Шнир. - Испании, что ли?
- В газетах пишут: Испания раньше владела Кубой... - вспомнила я.
- Испания раньше закапала Кубу! - перебивает меня Шнир. - Испания силой завладела Кубой и с тех пор только и умела, что мучить этих несчастных кубинцев: жечь, резать, грабить их... Разобьют Испанию - так ей и надо! Но, если победят американцы, тоже радоваться нечему: они эту Кубу обдерут как липку! Из-за того и воюют, чтобы захватить богатства Кубы.
- Так кому же сочувствовать? - недоумеваю я.
- А кому вы будете сочувствовать, если при вас два вора подерутся из-за награбленного добра? Никому, да?.. Правильно! Вор у вора дубинку украл. Нехай они этой дубинкой друг другу башку продолбают!
Иногда во время нашего урока в комнату входит папа. Часто он как раз в это время возвращается домой после бессонной ночи, проведенной у больного.
- Здравствуйте, шестая держава! - здоровается папа со Степой и Шниром ("шестой державой" называют печать).
Здороваясь с папой, мои "учни" вежливо встают.
- Ну, что будет сегодня в газетах? - интересуется папа.
В этот ранний час почтальоны еще не успели разнести местную газету, а столичные газеты прибывают еще позднее - в середине дня. Но мои ученики знают все новости: они набирали номер минувшей ночью. И они с готовностью сообщают папе содержание всех телеграмм.
А сегодня, сегодня - в знаменательный день, последний день учебного года! - Степа и Шнир пришли на урок почему-то взволнованные и сразу спросили, дома ли папа.
- Дома, дома! - раздается голос папы, и он входит в мою комнату. - Ну что? Опять кто-нибудь из вас руку повредил?
- Что руку! Что повредил! Совсем другое, господин доктор!
- Вижу, вижу - шестая держава принесла новости! - И папа с интересом смотрит на наборщиков.
- Да еще какие новости! - сияет Степа. - Закачаться!..
А Шнир объявляет торжественным голосом:
- Вчера крейсер "Сфакс" отплыл к Чертову Острову!.. - И, не выдержав торжественного тона, Шнир расплывается в счастливой улыбке. - За Дрейфусом, господин доктор!
- Значит, значит... - Голос папы внезапно словно хрипнет. - Дело Дрейфуса постановили пересмотреть?
- Да! - отвечают в один голос Степа и Шнир. - Да, дело будет пересмотрено!
- А пока, - добавляет Шнир, - за Дрейфусом отправлен крейсер "Сфакс"!
Папа часто-часто моргает - это бывает у него, когда он волнуется. Потом крепко жмет руки Шниру и Степе:
- Вот она, правда!
- Правда! - ликует Степа. - Правда - это о-го-го!
- Одним словом, - заключает Шнир, - правда - это правда! Ни больше ни меньше.
После ухода наборщиков я обнаруживаю, что они забыли у меня на столе свой учебник немецкого языка, - наверное, от радости, что "Сфакс" плывет за Дрейфусом!
Для длинного разговора г папой уже нет времени - мне надо отправляться в институт. Но все-таки я хочу хоть кратенько спросить:
- Папа, что вы тут говорили про Дрейфуса?
- А ты разве не знаешь из газет?
- Знаю, только не все. Газеты все гадают, будет пересмотр его дела или нет. Они пишут: Дрейфус невинно осужден. Это я знаю. Я только уже не помню, как все это началось.
- Почти пять лет назад, - уточняет папа.
- Вот, вот! Я тогда была маленькая, в первом классе. Ты мне расскажешь, папа?
- Ну как я тебе расскажу? Я уже и сам не все помню... Ох, был бы Александр Степанович Ветлугин! Он бы нам все выложил - до последней горошинки. Да где он, Александр Степанович!
- А куда он пропал?
- Вспомнила! Он еще прошлой весной в Париж уехал. С богатыми купцами Сметаниными. На целый год. Он там с их детьми заниматься будет, да и взрослым пригодится как переводчик, - они не знают французского языка. За него-то я рад - он ведь здесь бедствовал: из гимназии, где он преподавал, его уволили... Очень мне его недостает! Удивительно разносторонне знающий человек!
За дверью слышно покашливание: "Г-хм..." В комнату снова входят Шнир и Степа Разин.
- Извиняемся. Мы тут у вас книжечку свою забыли.
- Когда мы сейчас входили, - добавляет Степа, - вы тут говорили про господина Ветлугина, да? Так вот - он уже приехал из-за границы.
- Александр Степанович приехал? - радуется папа. - Словно угадал, что нужен он нам! А вы его знаете?
- Еще как знаем! - весело докладывает Степа, но тут же почему-то спохватывается. - Азорка, а?
- Нет! - твердо обрубает разговор Шнир. - До свидания!
Они уходят.
- Да-а-а... - задумчиво тянет папа. - Вот за это самое, за то, что водит он знакомство с рабочими, ходят они к нему, книжки он им, наверное, дает, - вот за это и уволили Александра Степановича из гимназии. Только смотри! - вдруг спохватывается папа. - Об этом никому: ни подружкам, ни игрушкам!..
Туповатый все-таки народ - взрослые! Ну когда такое было, чтобы я что-нибудь секретное выболтала? Не бывало такого никогда. И пора бы уже папе соображать! "Ни подружкам, ни игрушкам". В куклы, что ли, я играю?
Мама входит очень недовольная:
- Яков! Девочка опоздает в институт. Прекрати заседание!..
А об Александре Степановиче забыла тебе сказать. Прости, пожалуйста! Я его вчера на улице встретила. Вернулся из-за границы - ну такой же, каким уехал! Даже шляпы новой в Париже не купил. Только на глазах у него теперь вместо абажурчика темные очки.
- А когда он к нам придет, не говорил он тебе?
- Сегодня придет, сказал. Кланялся тебе, о Сашеньке спрашивал... Да пойдешь ты наконец в институт? - сердится мама. - Пять минут десятого!.. Вы тут о Дрейфусе разговаривали, а уж у нее, наверное, муравейник так и работает!