Страница 33 из 56
Карету подали. Нарцис открыл бутылку с пивом. Император поднял ее в одной руке, а в другой – скрипку:
– Спокойной ночи, сударыня.
– И вам, мой дражайший супруг…
Больше они никогда не увидятся! (Перед смертью она писала старому Алехану: «Разве можно забыть 24, 26 и 28 июня?» Непроницаемая тайна окутала две первые даты. Нам не дано знать, как провела эти дни Екатерина…) Но зато 27 июня случилось то непредвиденное, что ускорило события 28 июня… В полку Преображенском, где служил капитан Пассек, один капрал подошел к поручику Измайлову:
– А что, скоро ли учнем императора свергать?
Измайлов поспешил с доносом, и дело пошло по инстанции – выше и выше, пока не добрались до Пассека, который больше всех орал, что «петрушке» он башку кирпичом проломит. Вечером прибыл курьер из Ораниенбаума с резолюцией императора: Пассека арестовать! Пассека арестовали, но караульные замок тут же сбили.
– Беги, мил человек, мы за тебя, – сказали солдаты.
Пассек, человек мужественный, рассудил здраво: если убежит из-под ареста, начнут копать дело далее и наверняка доищутся до верхушки заговора. Значит, сиди и не чирикай.
– Закрой меня, робятки, – велел он солдатам…
Гришка Орлов прибежал к Панину.
– Пассек арестован, – сообщил он.
– Ну и что ж? – зевнул Никита Иванович.
– Как что? Вот станут ему ногти в дикастерии нашей клещами вытягивать, так он и распоется про дела наши…
Панин нашел верное дипломатическое решение:
– Пойду-ка я посплю… – И ушел.
Григорий Орлов наскоро переговорил с братьями:
– Поспешим, пока всех нас за шулята не перехватали…
– Баста! – сказал Алехан, заряжая пистолеты. – Все сделаю сам. А ты, Гришка, дома сиди, благо Степан на тебя налип.
Он имел в виду Перфильева. Гришка предложил:
– Может, мне сразу зашибить его, как муху?
– Успеется, – отвечал Алехан. – Сейчас иди к нему, вина ставь бочку, карты клади – играй и проигрывай… на деньги плевать! Завтра или на плаху ляжем, или вся Россия нашею станет…
Был уже конец дня. Григорий Орлов явился под надзор Перфильева, с треском распечатал колоду карт. Он знал, что ему играть до утра. В это же время Федор Орлов прискакал в Аничков дворец, сунулся в приватные апартаменты гетмана Кириллы Разумовского.
– Вы один? – спросил гетман.
– Но за мною – вся гвардия!
– Кто вам поручил навещать меня?
– Мой брат Алексей. Он сейчас поскачет в Петергоф, а вы, как полковник измайловцев, сможете ли свой полк?..
Гетман поднятой рукой придержал его речь:
– Пошел вон… болтун!
Изгнав Федора Орлова, он призвал адъюнкта Тауберта.
– Иван Иваныч, – сказал он ему, – сейчас вы спуститесь в подвалы Академии, где приготовлен печатный станок и сидит наборщик. Сразу же, как в ваши руки попадет манифест о восшествии на престол императрицы Екатерины Второй, вы…
– Нет, нет, нет! – в ужасе закричал Тауберт. – Ради бога, сиятельный граф, избавьте меня от этого… Я знаю, чем в России кончаются такие дела. Умоляю – не губите меня.
Разумовский резко поднялся из кресла:
– Но вы уже извещены о тайне, которую я вам доверил. А это значит, что у вас осталось два выхода: или вы спускаетесь в подвал к печатному станку, или…
Он сурово замолк. Тауберт пал на колени:
– Не принуждайте меня, высоковельможный гетман.
Разумовский молча снял со стены дорогую запорожскую шашку. Он свистнул, и в кабинет, помахивая хвостом, вошла борзая. Одним ударом граф снял с нее голову.
– Или я поступлю с вами, как с этой собакой!
…Ночью уже начал стучать печатный станок.
6. ВИВАТ КАТЕРИНА!
До полуночи братья – Алехан с Федором – успели обойти полки гвардии, предупредив конфидентов, чтобы к утру были готовы, а ровно в полночь Алексей Орлов поехал в Петергоф. Именно так: не помчался, а поехал, и камер-юнкеру Ваське Бибикову, который взялся сопровождать его, сказал, что надобно поберечь лошадей.
– А где карету раздобыл, чья она? – спросил Бибиков.
– Чужую зашептал, теперь наша.
В пригородах было пустынно, будто все жители вымерли. В пять часов утра 28 июня карета неслышно подкатила к Монплезиру.
Орлов велел Бибикову остаться с лошадьми.
– А охрана тебя не задержит?
– Гляди, и окна открыты: залезай – воруй…
Не только окна, но даже двери Монплезира не были заперты, все спали. Хрустальные миражи рассеивались за окнами дворцасказки. В одной из комнат Алехан увидел на креслах растопыренное платье императрицы, приготовленное ею для парадного обеда.
– Кто там шляется? – послышался женский голос.
Это проснулась Шаргородская.
– Я шляюсь, – ответил Алехан.
– Чего тебе, партизану, надобно?
– Одевайся, баба, – велел ей Орлов и толкнул двери спальни императрицы. – Пора вставать! – зычно провозгласил он.
Екатерина, сонно жмурясь, спросила из постели:
– Боже, что еще случилось?
– Пассек арестован, вот что… вставай!
Наспех одетые, из Монплезира вышли сама Екатерина, камерфрау Шаргородская и гардеробмейстер Василий Шкурин. Алехан сказал:
– Теперь время – золото. Погоним с ветром…
Не уместясь в карете, Шкурин и Бибиков встали на запятки, Алехан яростно нахлестнул лошадей. Это был как раз тот момент, когда в Петербурге Григорий Орлов закончил играть со Степаном Перфильевым.
– Вишь, как тебе повезло, Степан.
– Да, – отвечал тот, загребая выручку.
– Поздравляю тебя, Степан, с новою государыней. Если жить хочешь, начинай орать загодя: «Виват Катерина!»
Перфильеву показалось, что Орлов сошел с ума. Но тут подкатила карета, которою правил князь Федор Барятинский.
– Гришка! – позвал он с улицы. – Ты готов ли?
– Мигом, – откликнулся Орлов и сбежал вниз.
Алехан все круче нахлестывал лошадей, и они облипли мыльною пеной. Решительная скачка к столице продолжалась. Давно не было дождя, и внутрь кареты проникла бурая пыль, наложив неприятный грим на женское лицо. Наконец одна из лошадей пала. Орлов огляделся, недалеко от дороги крестьянин ковырялся с сохою на пашенке. Алехан подошел к нему, перехватив его лошадь.
– Эй-эй, – сказал мужик. – Ты чего самовольничаешь? Или на вас, дворян, уж и совсем управы не стало?
– Молчи, пока жив, – пригрозил ему Алехан…
Мчались дальше. Неожиданно показалась встречная коляска, в ней сидел саксонец Нейман, владелец столичных притонов, который издали окликнул Орлова:
– Алехан! Ты куда в такую рань… везешь?
– До первой ямы! – отвечал Орлов, повернувшись к женщинам. – А ведь славно получилось, что он вас обложил.
Екатерина расхохоталась. Шаргородская надулась:
– Чего ж тут славного? Ни свет ни заря едем мы, две порядочные дамы, и вдруг… эдаким-то словом!
Алехан безжалостно погонял лошадей:
– Потому и хорошо, говорю, что Нейман не узнал вас, а это значит, что шума раньше времени не случится… Нно-о!
За пять верст от Калинкиной деревни их поджидал Гришка Орлов со свежими лошадьми. Екатерина пересела в карету Федора Барятинского, под колесами отгромыхал мостовой настил – впереди лежал досыпающий Петербург. Сытые княжеские кони рванули в слободу Измайловского полка… Тревога! Заталкивая в ружья пули, гвардейцы сбегались на плац, возглашая с восторгом:
– Виват Катерина! Веди нас, матка…
Раздался мягкий топот копыт – на роскошно убранном скакуне явился измайловский полковник граф Кирилла Разумовский.
– Мешкать нельзя, – намекнул он женщине.
Под руки уже волокли священника Алексия с крестом. Старец ни в какую не желал впутываться в престольные авантюры.
– Сколько ж лет тебе, старче? – спросил гетман.
– Да уж сто одиннадцатый годик напал.
– Неужто самому тебе жить не прискучило?
– Видит Бог – притомился я.
– Тогда приводи солдат к присяге, а завтра и под топор оба ляжем, заодно отдохнешь от жизни… Виват Екатерина Вторая!
Измайловцы разом опустились на колени, присягая императрице на верность. Лишь один офицер вздумал сомневаться.