Булгаков

Успех молитвы Елены и явление ей Сына Божьего, наряду с выздоровлением Алексея Турбина, символизируют в "Белой гвардии" надежду на выздоровление и возрождение России. Булгаков при этом берет на себя и на интеллигенцию в целом часть вины в пролитой крови. Явленный Елене образ Иисуса Христа позднее в "Мастере и Маргарите" развился в образ Иешуа Га-Ноцри. Отметим также, что если "современные диалоги" Б. происходят на Страстную неделю 1918 г., то молитва Елены в "Белой гвардии" - накануне Рождества.

В "На пиру богов" Б. обвинял интеллигенцию в пренебрежительном отношении к религии: "Почему-то теперь вдруг все ощетинились, когда большевики назначили празднование 1 мая в Страстную среду, тогда как сами повсюду и систематически делали по существу то же самое". Специальное постановление Всероссийского церковного собора, составленное при участии Б. и оглашенное 20 апреля 1918 г., в связи с намерением советского правительства устроить 1 мая 1918 г. "политическое торжество с шествием по улицам и в сопровождении оркестров музыки" напомнило верующим, что "означенный день совпадает с великой средой. В скорбные дни Страстной Седмицы всякие шумные уличные празднества и уличные шествия независимо от того, кем и по какому случаю они устраиваются, должны рассматриваться как тяжелое оскорбление, наносимое религиозному чувству православного народа. Посему, призывая всех верных сынов православной церкви в упомянутый день наполнить храмы, собор предостерегает их от какого-либо участия в означенном торжестве. Каковы бы ни были перемены в русском государственном строе, Россия народная была, есть и останется православной". Булгаков в "Мастере и Маргарите", очевидно, будучи знаком и с работой Б. и с решением церковного Собора, приурочил начало действия к 1 мая 1929 г., когда праздник международной солидарности трудящихся опять пришелся на Страстную среду. Именно вечером этого дня в Москве появляется Воланд со своей свитой и предсказывает председателю МАССОЛИТа Михаилу Александровичу Берлиозу на Патриарших прудах гибель под колесами трамвая, вероятно, также и за то, что Михаил Александрович в этот скорбный день проводит праздничное собрание правления своей организации. Показательно, что в правлении МАССОЛИТа двенадцать литераторов. Б. в "На пиру богов" так рассуждает о поэме Александра Блока (1880-1921) "Двенадцать" (1918):

''Вещь пронзительная, кажется, единственно значительная из всего, что появлялось в области поэзии за революцию. Так вот, если она о большевиках, то великолепно; а если о большевизме, то жутко до последней степени. Ведь там эти 12 большевиков, растерзанные и голые душевно, в крови, "без креста", в другие двенадцать превращаются" - в двенадцать апостолов новой веры, ведомых Иисусом Христом. В "Мастере и Маргарите" двенадцать литераторов-коммунистов, "голые душевно" и "без креста", смешны, хотя и страшны тоже, ибо способны загубить любой талант, вроде гениального автора романа о Понтии Пилате. Б. в "современных диалогах" еще задавался вопросом: "Может быть, и впрямь есть в большевизме такая глубина и тайна, которой мы до сих пор не умели понять?", хотя был убежден, что если большевики и покажут "настоящее христианство", то "только снежное, с ледяным сердцем и холодной душой". При этом он признавался: "Для меня вообще перетряхивание этого старья на тему о сближении христианства и социализма давно уже потеряло всякий вкус". Булгаковские литераторы-массолитовцы охладели и сердцем и душой, не годятся на роль апостолов какого бы то ни было учения и, как признается сам себе поэт Александр Рюхин, заливая водкой тоску в ресторане Дома Грибоедова, не верят в то, что проповедуют, о чем пишут. Дом Грибоедова обречен погибнуть в огне пожара, ибо в нем беззаботно предаются мирским радостям литераторы в скорбные дни Страстной Седмицы.

В фельетоне "Похождения Чичикова" (1922), помещая гоголевского героя в послереволюционную действительность Булгаков, наряду со статьей Н. А. Бердяева "Духи русской революции" (1918), учитывал, возможно, и слова Б. из "современных диалогов" о том, что "революционные Чичиковы хлопочут, чтобы сбывать мертвые души, да под шумок и Елизавету Воробья за мужчину спустить".

Признание Б. в "На пиру богов" в том, что ""товарищи" кажутся мне иногда существами, вовсе лишенными духа и обладающими только низшими душевными способностями, особой разновидностью дарвиновских обезьян - homo socialisticus", очевидно, натолкнуло Булгакова на идею его повести "Собачье сердце" (1925). Там подобным homo socialisticus'ом оказывается Полиграф Полиграфович Шариков, в котором обладающий лишь "низшими душевными способностями" пролетарий Клим Чугункин задавил все доброе, что было в симпатичном псе Шарике.

Возможно, Б. послужил также одним из прототипов приват-доцента Сергея Голубкова в пьесе "Бег" (1928), поскольку Голубков -анаграмма фамилии Булгаков. Герой пьесы - не только приват-доцент, но и сын "известного профессора-идеалиста". Отметим также, что "будущим приват-доцентом" в рассказе "В ночь на 3-е число" (1922) и в предназначенном для журнала "Россия" окончании романа "Белая гвардия" названы автобиографичные доктор Бакалейников и доктор Турбин. Голубков бежит из Петербурга, при этом ранее он жил в Киеве, а, оказавшись в Крыму и Константинополе, во многом повторяет путь Б. и в то же время остается автобиографичным героем. В семействе Булгаковых было распространено предание о родстве с Б. (отец писателя, А. И. Булгаков, как и философ, был родом из Орловской губернии). Не исключено, что образ Голубкова в "Беге" Булгаков создал не без влияния этого предания.

БУЛГАКОВА, Варвара Афанасьевна (в замужестве - Карум) (1895-1954), сестра Булгакова. Послужила прототипом Елены Турбиной (Тальберг) в романе "Белая гвардия" и пьесе "Дни Турбиных". Родилась в 1895 г. в Киеве в семье А.И. и В.М. Булгаковых. Окончила киевскую Екатерининскую женскую гимназию, затем - три курса Киевской консерватории по классу фортепиано. Весной 1917 г. вышла замуж за кадрового офицера выпускника Петербургской военной юридической академии капитана Леонида Сергеевича Карума (1888-1968), уроженца Митавы, из прибалтийских немцев (в "Белой гвардии" и "Днях Турбиных" - Тальберг), и переехала в Петроград, а затем в Москву, где поступила на немецкое отделение заочных Московских высших курсов иностранных языков. Она также продолжала занятия музыкой. В мае 1918 г. вернулась в Киев. Л. С. Карум, в 1917 г. закончивший Военно-юридическую академию в Петрограде, а в начале 1918 г. успешно выдержавший экзамены на гражданского юриста в Московском университете, служил у гетмана П. П. Скоропадского (1873-1945), потом - в белой Астраханской армии полковником, председателем суда. С осени 1919 г. - в Добровольческой армии, преподавателем в стрелковой школе в Феодосии. В апреле 1920 г., когда главнокомандующим стал П.Н. Врангель, Карум ушел из училища и стал военным представителем при латвийском консуле в Крыму, а также работал юристом в Феодосийском уездном кооперативном союзе. Он вместе с Б. остался в Феодосии и при красных, опять стал преподавать в стрелковой школе и в 1921 г. вернулся вместе с школой в Киев. 10 апреля 1921 г. у Б. родилась дочь Ирина. Б. умерла в 1954 г. в психиатрической лечебнице в Новосибирске от последствий сильнейшего склероза.

Дочь Ирина вспоминала: "Я жила в верующей семье. Мама, в отличие от своих сестер, ходила в церковь, в нашем доме в Киеве бывало духовенство... Мама жила с бабушкой, Варварой Михайловной, до последних дней ее жизни... В доме царил христианский дух Булгаковых".

Религиозность Б., равно как и ее матери, подтверждает и Т. Н. Лаппа, первая жена Булгакова: "Варвара Михайловна была очень верующая. Варя верующей была. Она зажигала лампадки под иконами, и вообще".

Дочь владельца дома на Андреевском спуске, 13, где жили Булгаковы, Василия Михайловича Листовничего Ирина Васильевна Кончаковская вспоминала впоследствии: "Варя была на редкость веселой: хорошо пела, играла на гитаре... Любимицей матери была Варя. Ее никто не называл Варей, все называли Варюшей. Она была из всей семьи самая изящная, самая хорошенькая... Если кому-то из молодых надо было что-либо попросить у матери, обращались к Варе: "Варя, похлопочи"".