Сачлы (Книга 1)

- Не впутывай ты меня в эти дела, аи, Аскер! - заорал во все горло Кеса. Прошу, не впутывай!.. - И горькая тоска омрачила его морщинистое лицо.

Тель-Аскер обиделся:

- Из-за тебя проделал такой долгий путь, а ты в собственном доме принимаешь меня как чужака! Да разве так положено встречать гостя? Я уж не говорю о дружбе... Казалось бы, ты вскочишь, поставишь на очаг казан, сваришь плов с цыплятками! Это что же, ответ на хлеб-соль, какие ты вкушал в моем холостяцком доме?

- Нет у меня дома, - твердо сказал Кеса. - Нет цыплят для плова. Нет друзей. Юноше стало страшно.

- Мен олюм, говоря между нами, да что же произошло? Ты обидчивый какой-то, готов слезы лить по любому пустяку.

- Не трогай меня, Аскер, - Кеса всхлипнул. - Ведь я тоже человек!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Усталый Годжа-оглу вернулся с участка, но обедать домой не пошел: надо было еще привести в порядок записи трудодней за последние дни.

Председатель был широкоплечий, плотный, с коротко подстриженными седеющими усами, с глубокими морщинами на лбу. Сидел он за письменным столом в неуклюжей позе человека, которому привычнее идти за плугом, запрягать коней, с косой шагать по горному лугу, чем держать в пальцах карандаш.

А дел было много, и все неотложные, - строили мельницу, конюшню, заложили фундамент школы, сенокос был в разгаре, надвигались полевые работы, - всюду нужно было поспеть, за всем уследить... И если самому председателю не заниматься трудоднями, то, как говорится, "заработки взбесятся и сожрут основной капитал".

Годже-оглу хотелось заглядывать и в завтрашний день, не только заниматься повседневными хлопотами. Хоть и зародилась колхозная жизнь в тяготах, в мучениях, лилась кровь и так много было принесено жертв, но теперь ясно, что артельное хозяйство развивается плодотворно. Да, быки пали суровой зимою двадцать девятого года; да, дождливая холодная весна тридцатого года нанесла ущерб урожаю, и все-таки колхоз богател, строился, оплачивал трудодни все щедрее, весомее... Конечно, с некоторыми середняками дело не ладится, и, вероятно, зря их прозвали в районе "жирными крестьянами", чуть ли не записали в кулаки. Годжа-оглу считал, что крепкие мужики-труженики, не нанимавшие батраков, пойдут в колхоз, если разговаривать с ними умело. Но у исполкома в этом вопросе были свои соображения, и спорить с ними Годжа-оглу пока не осмеливался.

Ошибки, конечно, в колхозе были, ошибки зачастую существенные, но как говаривал наш Годжа-киши: "Дома не варили, у соседей взаймы не просили, откуда ж возьмутся знания?" Действительно, перенимать опыт-то не у кого...

Размышления председателя прервал высокий, тонкоусый, одетый в толстовку счетовод.

- Исполком приехал!

- Какой исполком? - Годжа-оглу не понял.

Он подошел к окну и увидел, что спешившиеся милиционеры уводят лошадей под навес, а ревизор Сарваров отвязывает от седла ковровый хурджун.

- Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Годжа-оглу, - сказал ласковым тоном появившийся в дверях Субханвердизаде и пожал обеими руками руку председателю. - Говорят, гора не идет к Мухаммеду, так Мухаммед пойдет к горе... - Он сипло рассмеялся. - Никуда не годится, джаным!.. Забился в горную расщелину и глаз не кажешь... А у исполкома наметились кое-какие планы относительно тебя, председатель! - Гашем сыпал словами без передышки, не дожидаясь ни согласия, ни возражения собеседника. - Хотим перебросить тебя, братец, в район, в коммунхоз... Сейчас там убийственное положение! Пока ком-мунхоз сдвинется с места, мертвый воскреснет, хе-хе! Ежегодно срываются все проекты благоустройства. Нет, клянусь честью, грешно такого энергичного хозяйственника держать в горном захолустье! Мы переведем тебя, братец, в районный коммунхоз, начальником. Кто здесь, среди гор и лесов, сможет оценить твою созидательную работу? Да ты хоть звезды с неба хватай, никто не поймет, не оценит. Другое дело - район, город, там ты будешь на виду, даже из Баку заметят!

Сперва Годжа-оглу удивился, потом пришел в себя и, указав за окно, на поля и луга, сказал:

- Какой же коммунхоз сравнится с этим делом, товарищ Гашем?

- Ну, братец, ты это брось, пожалуйста, брось! - поморщился Субханвердизаде. - Тебе надлежит непременно стать одним из руководящих работников района, членом президиума исполнительного комитета! Оставь, мен олюм, оставь эту ложную простоту! Ну, чего ты прилип к этим скалам? Кем ты намерен стать завтра, послезавтра, в конце концов?

Годжа-оглу с недоумением пожал плечами:

- Я об этом, никогда и не думал. Некогда мне думать. Работать надо! Я так соображаю, что горы, что долина, что аул, что город - разница-то небольшая! Не место красит человека, а человек место. Погляди-ка... - Он подвел Субханвердизаде поближе к окну, обратил его внимание на рассыпавшуюся по горному лугу, за лесом овечью отару; овцы казались отсюда маленькими, как комочки хлопка. - Старший чабан нашего колхоза ведет стадо, Джумшуд-баба, восьмидесятилетний почтенный старец!.. Звуки его свирели как бы говорят мне, председателю: дадим ежегодно от овцематки двух ягнят!.. - И Годжа раскатился счастливым смехом.

Субханвердизаде нахмурился:

- Значит, быть простым чабаном в горах достойнее, чем руководить учреждением районного масштаба? Может, ты скажешь, что этот чабан приносит больше пользы, чем я, руководитель всего района? А?

Не так-то легко было смутить Годжу-оглу.

- Зачем такие противопоставления?.. Чабан - чабан, кстати, неграмотный; Субханвердизаде - председатель исполкома. У каждого из нас свое место в жизни. Надо честно работать, и народ скажет спасибо!..

- Ну, в район ты все же переберешься, - с фальшивой настойчивостью сказал Гашем. - В коммунхоз, а затем в райком; партии. Такие кадры нам нужны: бакинский рабочий, принципиальный большевик, волевой организатор!

- Именно потому, что я бакинский рабочий и, видимо, | неплохой большевик, отсюда я не уйду! - сухо сказал Годжа- оглу: ему давно уже не нравился, чем-то раздражал Субханвердизаде... - Я же своему заводскому коллективу дал слово создать в горах крепкий мощный колхоз!.. Не могу же я обмануть своих товарищей. И кроме того, вот сенокос, там уборка урожая. Электростанцию решили построить, чтоб зажечь "лампочку Ильича" в захолустном Дашкесанлы!.. Баню надо строить, автомобильную дорогу проводить. Планы-то какие! Голова закружится от размаха!..

- Оказывается, в нашем Годже-оглу сильная поэтическая, Жилка, - ехидно заметил Субханвердизаде вошедшему в эту минуту Сарварову. - Говорят, он складывает песни, стихотворения, играет на сазе!..

- Да, играю и на сазе, и на тутэке (Тутэк - свирель чабана), - кивнул Годжа. - Научился в молодости, когда был чабаном. А учителем моим был все тот же Джумшуд-баба.

- Ашуг! Сладкозвучный ашуг!.. С концертами выступает наш ашуг Годжа! расхохотался Субханвердизаде.

- Устраиваем и концерты, и музыкальные вечера, праздники, - без улыбки подтвердил председатель колхоза. - В горах любят и ценят хорошую музыку, чудесные народные песни... И я беру саз, выступаю на таких праздниках!

- Это ты умеешь, - протянул Гашем и кивнул Сарварову: прикрой, мол, дверь на веранду. А едва дверь захлопнулась, побарабанил пальцами по краю стола. Поступили материалы, что ты, ашуг, очаровал своим сазом кулацкие элементы... Конюшню-то и мельницу строят преимущественно кулаки!.. Ну, эти постройки неизбежно рухнут!

- Какие кулацкие элементы? - Годжа-оглу вспыхнул. - Назови-ка их имена, имена их отцов!.. И вообще я скажу, товарищ Гашем, что мы больно уж легко всех в кулаки зачисляем.

- Ты мне зубы не заговаривай, - с ленивой угрозой сказал Субханвердизаде. - Середняков мы не обижаем, а с кулацкими элементами будем бороться беспощадно!.. Ты с кулаками спелся на музыкальных-то праздниках!

- Понимаю, понимаю, - горько усмехнулся Годжа-оглу, - эти материалы вы, конечно, получили от вашего Кесы? Субханвердизаде отрицательно качнул головою: