Страница 39 из 56
Однако от этих размышлений девочке не становилось легче, и Афруз подошла к телефону.
- Больница? Здравотдел? Ну, все равно... Кто говорит? Гюлейша? Пусть к нам в дом придет поскорее Рухсара, - девочке опять плохо... Что-оо? Нет, тебя мне не надо, миленькая, пришли немедленно чудесную исцелительницу Сачлы. Что-оо? Оставь эти разговорчики при себе, помни, что имеешь дело с супругой секретаря райкома! Никто твоих угроз не страшится, миленькая. Да, да, хочу, чтобы моего ребенка лечила добродетельная Сачлы!
Напрасно разъяренная Гюлейша пыталась втолковать, что ставшая притчей во языцех Рухсара не может посещать почтенное семейство Афруз-баджи и Мадата Таптыгова.
- Если что случится, то я - здравотдел - перед товарищем Мадатом в ответе! Не могу разрешить этой гулене посетить дом секретаря райкома!
- Не твоя забота, миленькая! - повысила голос Афруз-баджи. - Мне нужна Сачлы и только Сачлы, и ты пришлешь мне домой Сачлы!
И, повесив трубку, она осыпала поцелуями пухлые ручки Гюлюш, заботливо укутала ее одеялом, приговаривая:
- Лучше б лопнули мои глаза, чем видеть твою боль, кровинка родная моя!..
Не прошло и получаса, как на веранде послышались легкие шаги Рухсары, и неповоротливая Афруз-баджи выбежала ей навстречу, раскрыла объятия.
- Да будет благословен твой приход, сестрица! В добрый час! Скорее посмотри мою бедную крошку! У тебя ангельские чудодейственные ручки!..
Рухсара была тронута этой искренней встречей. И хотя она понимала, что через день-два, когда девочка поправится, Афруз-баджи может снова задрать нос, все-таки нуждавшаяся в сочувствии, в поддержке Рухсара была благодарна ей.
Кое-где ошпаренные места у Гюлюш загноились, - Рухсара промыла кожу, не обращая внимания на крики и вопли девочки, срезала ножницами лоскутки отставшей кожицы, дала ей жаропонижающее лекарство.
И нежно поцеловала Гюлюш в горячий лоб.
Именно этот поцелуй подействовал на мать с особенной силой.
- Доктор, она будет жить?! - воскликнула Афруз-баджи, ломая руки, сотрясая пышными телесами.
- Да ничего нет опасного, - заверила ее Рухсара. - Не бойся, баджи, не бойся! Скоро жар спадет, и она уснет до утра. Ожоги затягиваются, и следов не останется, баджи, вырастет ваша дочка писаной красавицей!
- Спасибо, сестрица Сачлы, спасибо! Милая, как я люблю тебя!.. Какое это счастье, что ты приехала в наш район!
Вот тут-то Рухсаре бы не таиться, а излить душу Афруз-баджи, попросить о заступничестве, рассказать о коварстве Субханвердизаде... Но наивная девушка сочла неприличным прибавлять к материнскому горю еще и свои горести и беды.
Своим молчанием Рухсара обрекла себя на дальнейшие страдания.
Она собрала инструменты и лекарства в чемоданчик и стала прощаться, решительно отказавшись от чаепития, однако в эту минуту в дверях показалась Карабирчек с младенцем в руках.
- Афруз-баджи, ты дома?. Можно к тебе? - робко спросила она.
Хозяйка мигом приосанилась, выпятила могучую грудь.
А что случилось? В чем дело?
Карабирчек без приглашения опустилась на стул и, видимо не замечая Рухсару, сказала сквозь слезы:
- Баджи, ты добра и милостива! Помоги... Ведь братец Мадат теперь сидит в кабинете секретаря райкома. Как же так произошло, что он отбыл в горные аулы, бросив на произвол все дела? Я не поверю, чтобы при нем держали в тюрьме моего неповинного Абиша!.. Куда ж мне теперь идти? Кому поведать о своем горе? Демиров - в Баку! Субханвердизаде и разговаривать не хочет, да он и заточил моего мужа в подземелье!.. Как же на это взглянет аллах с небес? Да и советская власть не велит мучить больных! Если Абиш заболел, то его надо сперва вылечить, а уж потом отдавать под суд за эту самую железную кассу...
- Ну, что я могу сделать без Мадата? Посуди! - Афруз-баджи говорила вполне разумно. - Потерпи уж несколько дней до его возвращения. А приедет, я помогу тебе, бедняжке, с ним встретиться.
- Баджи, ты добрая, ты очень добрая! - вдруг вырвалось у Рухсары. И, пожав руку ничего не понявшей Афруз, девушка выбежала на веранду.
- Что это с нею? - удивленно пожала плечами Афруз-баджи и вопросительно взглянула на Карабирчек.
- А разве вы не слышали, сестрица? - осторожно сказала гостья. - Нынче мне говорил завхоз Али-Иса...
Выслушав ее, Афруз-баджи взорвалась, как бомба.
- Думай, что говоришь, ай, гыз!.. А если пришла сюда клеветать, то убирайся к чертам свинячьим! И не стану хлопотать за твоего мужа!.. Сачлы спасла мою дочку!
- Баллах-биллях, ай, баджи! - обомлела, затряслась от испуга Карабирчек. Да так говорят все, кому не лень! Я ж ей не желаю зла. Я боюсь за твою дочку, если она действительно заразная.
Афруз-баджи с честью вынесла столь тяжелое испытание.
- Ай, гыз, она - ангел, ангел во плоти! Твоего мужа оклеветали, вот и ее, бедняжку, решили злодеи сгубить!.. Да разве ты не слышала, как она в ауле подняла на ноги мужчину, над которым уже распростер крыло ангел смерти? Никому не дам в обиду Сачлы!
- Простите меня, баджи! - умоляла Карабирчек.
- Это ты у нее проси прощения! - И повелительным жестом Афруз-баджи показала на улицу вслед ушедшей Рухсаре.
- Пойду, пойду, - согласилась Карабирчек, - лишь не отлучай меня от твоей благости!.. Признаться, все эти сплетни совсем не похожи на правду. Может, это о другой неблаговидной кралечке говорили? Ведь и так могло быть... Я спрошу у Гюлейши, она - своя, местная, она не скроет.
- Нашла у кого искать правду! - фыркнула Афруз-баджи. - Гюлейша-то наипервейшая сплетница и болтушка! А уж о ее целомудрии и говорить не приходится, - подстилка из гнилой соломы!.. Ты лучше расскажи: ломал твой муж кассу или не ломал?
Афруз считала себя во многих отношениях дальновиднее и мудрее мужа и хотела до возвращения Мадата досконально узнать, в чем же суть этой истории.
Карабирчек вздохнула:
_ Никто этого не знает, ломал или не ломал. Аллах захотел нас покарать, грешных, - вот и покарал. Абиш уже ничего не помнит, умом тронулся в заточении, лепечет чепуху, как малый ребенок. Может, он и не думал ломать кассу? Может, Кеса нарочно очернил беднягу Абиша?.. Мой Абиш любил советскую власть сильнее, чем собственного ребенка. Он всегда твердил, что советская власть его возвысила из чистильщиков сапог до ответственной должности. Ну, зачем же ему изменять советской власти, зачем?
Афруз-баджи кивнула, - действительно, зачем?
- Отец Абиша в жизни не видывал бухарского каракуля, кроил и шил папахи мужикам из вонючей овчины и с трудом зарабатывал на хлеб насущный, продолжала, воодушевляясь, Карабирчек. - А почему же Гашем Субханвердизаде заклеймил Абиша - "элемент", сын "элемента"? Не поверите, баджи, Абиш ночами бредил во сне: "Я не "элемент". Я честный!" Вот как запугали, затравили беднягу. Может, я буржуйка? Так нет, я бежала от дашнаков, нищенствовала по деревням, я - круглая сирота, советская власть послала меня на фабрику, выдала паек...
Расстроенная Карабирчек не могла остановиться, а лежавший на ее руках младенец, широко раскрыв-окаймленные крылатыми черными ресницами глазки, слушал, будто понимал.
Афруз-баджи, шлепая чувяками, прошла в соседнюю комнату, нагнулась над кроваткой, - дочка спокойно уснула, дышала легко, ровно...
- Ведь ты сама мать, ты поймешь мое горе... - Карабирчек даже не заметила, что хозяйки нету в столовой.
Взяв телефонную трубку, Афруз-баджи крикнула:
- Аскер? Найди-ка мне товарища Мадата! Да, немедленно и срочно! Ищи по всем аулам!
Конечно, Аскеру пришлось выказать усердие, и он несколько минут подряд трезвонил по всем сельсоветам, но выяснилось, что Мадат из одного аула только что уехал, а в соседнюю деревню еще не прибыл.
- Делать нечего, сестрица, - сокрушенно сказала Афруз-баджи, - придется ждать, когда сам вернется.
В огороде Кесы царило запустенье. Огурцы начали желтеть. Подсолнухи уныло склонили свои папахи из золотистого каракуля. Грядки с перцом, помидорами покрылись коростой спекшейся земли. Если весною заботливо ухоженный огород напоминал сад роз - Гюлистан, то теперь он имел несчастный, заброшенный вид... хозяин сюда не заглядывал неделями, бросил все на произвол судьбы...