Страница 37 из 56
Но, серьезно занявшись цветоводством и садоводством, Али-Иса сразу же налетел на неприятность. Дело в том, что перед квартирой доктора Баладжаева летом стоял очаг, а когда Ханум принималась за стряпню, то поднимался такой дым, что заволакивало черной пеленой весь сад.
- Что ни говорите, а приготовленное на керосинке кушанье отдает нефтью, говорила обычно Ханум Баладжаева, давая этим понять всем, и особенно завхозу, что она здесь является полновластной хозяйкой.
Вот и сегодня, вернувшись с Гюлейшой, докторша удобно расположилась у очага, вытащила из сумки продукты, начала стряпать и довгу и шорбу.
Если раньше Али-Иса терпел, отмалчивался, то теперь решил огрызнуться, по его наблюдениям, авторитет доктора Баладжаева сильно пошатнулся.
- Послушайте, уважаемая, до каких пор вы будете безбожно окуривать чадом и копотью деревья в саду и губить зеленые насаждения? - грубо спросил завхоз. Нельзя так поступать, джаным, совесть надо иметь!..
Ханум была поражена такой отвагой Али-Исы: ведь это он сам весною выбрал место для очага, сам ставил черную закопченную трубу! Что же произошло?
- Что с тобой, ай, Али-Иса?
- Пора понять, повторяю - пора понять!.. - распетушился щупленький завхоз. - Каждый год вы безнаказанно портите деревья, а ведь на зеленые насаждения рабоче-крестьянская власть тратит уйму денег!.. Сад - казенное имущество!
Гюлейша заступилась за докторшу:
- Послушай, или кровь застлала тебе очи, ай, киши? Но Али-Иса прекрасно знал, когда нужно отступать, а когда наступать.
- Пусть весь свет перевернется, а портить зеленые насаждения не позволю! Сотни раз вам говорил по-хорошему, а ныне заявляю громогласно, при всем честном народе! - закричал он, топнув ногой.
Забыв о стряпне, докторша побежала в дом.
- Ты слышишь, слышишь? - подступая к изголовью, спросила она стонущего доктора. - Али-Иса вовсе зазнался!.. Хватается за нашу печь, кричит на всю улицу, что, мол, нельзя дымом портить зеленые насаждения, они принадлежат государству... Я позову его, нахала, сюда, - укажи ему стойло!
- Не зови! - вяло попросил Баладжаев.
- Но, киши, ведь он на глазах всего города распоряжается моим очагом! Будто настоящий хозяин!
- Ломай очаг, никому он не нужен, - разрешил доктор. Ханум в полном возмущении хлопнула руками по своим крутым бедрам, пронзительно закричала:
- Вот тебе и глава семейства!.. Вот тебе и главный врач! Заведующий здравотделом!
Баладжаев устало закрыл глаза, ничего не ответил.
Взглянув на его измученное, с заострившимся носом лицо, Ханум выбежала из комнаты, - она еще не собиралась сдаваться на милость победителя.
А у очага хитрый Али-Иса решил перетянуть на свою сторону Гюлейшу.
- Почему ты молчишь? Почему миришься со своеволием Баладжаевых? Разве для этого тебя прислала сюда советская власть?
Гюлейша призадумалась, ей вспомнились слова Субханвер-дизаде о том, что необходимо выдвигать местные кадры. Вот она, Гюлейша, и является местным кадром.
- Будь эти деревья их собственностью, так они, конечно, поступали бы по-иному, - заметила она вполголоса.
В эту минуту на крыльце появилась заплаканная Ханум.
- Ох, этот Али-Иса, он буквально влюблен в деревья, готов отдать за них в любое время душу! - тотчас обронила Гюлейша, чтобы и докторша не была в претензии.
- Послушай, ай, гыз, скажи ему, чтобы занялся своим делом, - обратилась Ханум к Гюлейше.
Окинув злорадным взором толпившихся за забором слушателей, Али-Иса громко обрушился на Ханум:
- Разве советская власть прислала сюда местный кадр вашей домработницей? У нее своя специальность, свои медицинские обязанности! Она - советская гражданка! - плавно сказал он. - А если я еще раз допущу, чтобы ваша печка губила зеленые насаждения, то не буду сыном своего отца, ныне покойного Алибабы, а стану сыном пса, скулящего под забором!.. Запомните это, Ханум-баджи!
В комнате, у кровати немощного Баладжаева, увертливая Гюлейша завела новую песню:
- Нет, ради самого аллаха, полюбуйтесь, как зазнался этот пройдоха Али-Иса!.. Тут рядом тяжело страдает такой большой человек, как доктор, а он бесстыдно и нахально поднимает под окнами шум и гам!
Полные сердечного сочувствия слова Гюлейши словно пробудили Баладжаева от забытья: он открыл глаза.
- Ах, доктор, ах, да будет далека от вас всякая беда! - еще жалостливее воскликнула Гюлейша. - Не обращайте внимания на завхоза. Пусть провалится в преисподнюю со всеми родственниками!
Баладжаев тяжело вздохнул.
- Принеси из моего кабинета книгу приказов, ну, желтенькую, да ты знаешь!..
- Конечно, знаю.
Гюлейша вернулась через несколько минут, подала доктору Нигу. Из соседней комнаты выглянула сгоравшая от любопытства Ханум, но Баладжаев строго цыкнул на нее - уходи, дескать, не твое дело...
Он перелистал книгу, перечел им же в свое время написанные громоподобные приказы:
"... Глазного врача Ивана Сергеевича Маркова от работы освободить, о недостойном его поведении сообщить в Народный комиссариат здравоохранения.
... Ввиду отказа врача Гидаята Гасанзаде открыть в горном ауле хирургический кабинет и явного нежелания тем самым обслуживать трудящихся, освободить Гасанзаде Гидаята от работы, о недостойном его поведении довести до сведения Народного комиссариата здравоохранения.
... За полный развал работы и за систематический отказ выезжать в горные аулы для оказания медицинской помощи трудящимся врача-гинеколога Мелек-ханум Багбанлы отстранить от занимаемой должности, о недостойном ее поведении сообщить Народному комиссариату здравоохранения".
Ужас объял трусливую душонку Баладжаева. Неужто придется отвечать за эти увольнения? Конечно, все приказы были сочинены под диктовку Субханвердизаде, но ведь этот людоед отопрется, обязательно отопрется.
- Гюлейша, - слабеньким голоском сказал Баладжаев, - я не могу сейчас выполнять обязанности заведующего здравотделом. Нужно кому-то поручить...
- Местному кадру! - быстро нашлась Гюлейша, догадавшись наконец-то, почему так разительно переменился нрав Али-Исы. - Как заповедал братец Гашем.
"Вот пусть братец и расхлебывает с тобою кашу"! - скривился от внутреннего удовлетворения Баладжаев и начертал:
"Приказ No 118
Я, док... фельдшер, Беюк-киши Баладжаев, по причине тяжелого заболевания возлагаю обязанности заведующего райздравотделом на товарища Гюлейшу Гюльмалиеву.
Зав. райздравотделом фельдшер Беюк Баладжаев",
Слово "док..." было тотчас же густо зачеркнуто.
- Прочти, Гюлейша, - попросил Баладжаев и протянул ей раскрытую книгу.
Едва Гюлейша уразумела смысл приказа, как буквы завертелись каруселью перед ее сияющими глазами. Прижав книгу к высоко вздымающейся груди, она пролепетала:
- Ай, доктор!.. Ох, доктор! Ну, зачем? Да не надо, ай, доктор!.. А какие будут ваши распоряжения? Баладжаев поманил ее подойти ближе.
- Как ты думаешь, братца Гашема заразила Сачлы? - спросил он, корчась от отвращения к самому себе.
- Сачлы! - не задумываясь, подтвердила Гюлейша.
- Уходи! - Беюк-киши отвернулся к стене.
Однако Гюлейша не обиделась. Вихрем она пролетела двор, ворвалась в кабинет и там, закрывшись на ключ, трижды вслух перечла приказ. Сердце ее взыграло. Распахнув окно, она позвала завхоза.
Растопырив перемазанные мокрой землей и глиной руки, Али-Иса не спеша, вразвалку подошел к окну.
- Чего тебе?
- Ты с кем так разговариваешь, наглец? - насупилась Гюлейша. - Знай, что ты разговариваешь с заведующим райздравотделом! - И сунула ему под нос книгу приказов.
Завхоз прочитал, шевеля губами, приказ и обомлел.
- Быий-ай, Гюлейша! Мен олюм, ай, Гюлейша-джан!.. - И крепко пожал ее мягонькую ручку.
- А может, этот дохтур и вовсе не встанет с постели, а? - наклонившись, шепнул он в заалевшее ухо Гюлейши. - Поздравляю, милая, поздравляю!
Опьяненная счастьем, Гюлейша хихикнула: