Сачлы (Книга 1)

- А для чего, гага, тебе все это понадобилось? - с недоумением спросил Дагбашев.

- Ну, это уж мое дело, - оборвал его Субханвердизаде.

- Так я тебе скажу, что легче сфотографировать в пасмурный вечер тень булавки, чем возбудить против этого хитрюги Али-Исы дело! - заявил с грустным видом Дагбашев. Вдруг на его лице блеснула торжествующая улыбка. - Э, догадался, догадался! - воскликнул он, снова приходя в отличное настроение, и взял телефонную трубку. - Аскер? Дай мне Худакерема. Здравствуй, Худуш! Как себя чувствуешь? Замечательно? Рад за тебя, Худуш. Слушай, братец, сверху нам прислали деньги, но они пока на почте... Принеси-ка в кабинет Гашема-гаги две тысячи, а завтра Мамед поутру отдаст их тебе. Буду ждать тебя, Худуш, ровно через десять минут. Что? Незаконно? Мен олюм, полюбуйтесь-ка этим законником! - расхохотался Дагбашев. - Да если я закрою глаза на сидящего в небесах аллаха, так обнаружу в твоих стальных сейфах беззакония куда более тяжкие!.. Стоит мне, Дагбеку Дагбашеву, протянуть руку, и твои беззакония будут молниеносно обнаружены... Значит, делай, что я велю, и приходи сюда с деньгами!..

А Субханвердизаде все еще находился в глубоком смятении и с отсутствующим видом наблюдал за развеселившимся Дагбашевым.

- Право, этого партизана никак нельзя призвать к порядку! - посетовал прокурор, - Но я все-таки доберусь до него!..

Окончательно потерявшего голову в шуме и суете Мешинова позвали к телефону. С солидным видом он взял трубку, дунул в нее сперва, затем приложил к уху.

- Да, алло-ооо... Это я, конечно, я, Худакерем! Дагбек? Приветствую, слушаю... Что? Да тут почесаться времени нету, - словно пчелы в улье, жужжат и жужжат люди, Каждую минуту тысяча входит в сберкассу, тысяча выходит из сберкассы... А я ведь два дела, две работы выполняю: и финансы и Безбожное общество. Возьмешься за одно дело - другое в загоне! Сегодня, как назло, крестьяне, будто на паломничество, стекаются сюда, к столу займов. От их крика, клянусь, у меня в глазах потемнело!.. Что? Что ты говоришь? Зачем, Дагбек, ты меня не пугай! Еще мать не родила такого человека, который бы меня - красного партизана - напугал! Да, да... Добром, по-милому, по-хорошему сможешь получить полмира, а вот так, угрозами, ни одной полушки! - В сердцах он отшвырнул трубку и задумался...

Все-таки что же теперь ему делать? Нести требуемые Дагбеком деньги или наотрез отказать? Ведь это явное беззаконие, - у Дагбашева нет в сберкассе личного вклада, а капиталы, хранимые в сейфе, принадлежат тем самым вкладчикам, держателям облигаций, которые с утра подняли здесь шум-гам!.. Всегда Худакерем клялся, что ни один злодей близко не посмеет подойти к сберкассе. На чем покоится авторитет Мешинова? На его безукоризненной честности. И потому он спокойно глядит в глаза своим служащим, посетителям, жителям района. Ни разу в жизни Худакерем не присвоил чужой копейки, беспощадно боролся со взяточничеством, лихоимством, стяжательством. Может ли он теперь своими руками взять из кассы две тысячи рублей?.. Взяв со стола колокольчик, он неистово затряс им.

- А ну-ка потише! Отцы мои, Деды мои, братья мои, - перерыв! Пе-ре-рыв! Прошу покинуть помещение!

И, проводив на улицу и во двор всех посетителей, он прочно замкнул двери.

Минуту спустя его снова позвали к телефону. Краснея от досады, Мешинов сказал себе: "У лисы совесть чище, чем у этого проходимца!" И крикнул в трубку:

- Приду!

Служащие тем временем разошлись по домам обедать, в комнате остались только бухгалтер и Худакерем.

Кусая губы "от злости, начальник поманил к себе бухгалтера.

- Послушай, друг, принеси-ка мне поскорее две тысячи! - свистящим шепотом приказал он.

- С какого счета?

- С моего личного! - Мешинов насупился, тяжело задышал.

- Не понимаю вас, товарищ! - Бухгалтер пожал плечами.

- Завтра утром, в момент открытия кассы деньги будут возвращены.

- Кем? - Алиашраф Алиашраф-оглу слыл работником пунктуальным.

- Мною, тобою, чертом! - не сдержался Худакерем, то распахивая, то запахивая гремящее кожаное пальто.

- Подобные операции незаконны, это вы сами знаете! - вздохнул старик, опустив голову. - А я так гордился вами!.. Но я деньги дам, а запишу их за собою. В крайнем случае сам завтра внесу, из собственных. Пишите расписку.

Вонзая перо в рыхлую бумагу, Худакерем кое-как набросал расписку и подал ее Алиашрафу. Он был недоволен собою и понимал, что самое лучшее - обратить все дело в шутку, пока не поздно...

- Мы занесем эту выплату в кассовую книгу? - спросил бухгалтер.

- Конечно, занесите, - согласился Мешинов.

Взяв две перехваченные суровыми нитками пачки, он сунул их в карман пальто и, сказав чрезмерно деловым, а потому и неестественным тоном: "Вернусь через полчаса!", выбежал из

комнаты.

"Собака, собачий сын!" - проклинал он Дагбека на пути в исполком, и ему хотелось вернуться, но он, упрекая себя за нерешительность, не вернулся...

В кабинете было накурено, Субханвердизаде и прокурор о чем-то таинственно шептались.

При виде мрачного Худакерема Дагбашев вскочил, ликующе воскликнул:

- Я же говорил, что доблестный партизан оправдает наше доверие!

- Ох, болячкой бы тебе вышло это доверие, - радушно пожелал Мешинов. - Вся твоя зарплата уходит исключительно на удовольствия и пирушки. Как в народе говорят, что ветром принесло, то ветром и унесло!..

Прокурор беспечно ухмыльнулся.

Субханвердизаде приподнялся со стула, приветливо встретил Мешинова и рукопожатием и улыбкой.

- Ну, где Дагбашеву знать тебе цену! Откуда Дагбеку проведать, кто такой Худакерем? А вот мы вместе сражались в Реште, Энзели. Я-то лучше лучшего знаю мужественного Худакерема! Когда он в атаке на Ченгеле рявкнул "Урр-рра!", то у английских солдат полопались барабанные перепонки, и они обратились в паническое бегство. А что теперь? - Субханвердизаде сочувственно почмокал губами. - Засунули такого храбреца между двумя железными кассами. И не повернуться ему ни туда, ни сюда!.. Нет, вы посмотрите, до чего дошло! - с пылом вскричал он. - Такому, без роду без племени, как Сейфулла Заманов, поручено решать судьбы членов партии. Недопустимо! Эх, да что там говорить! пытливо разглядывая поминутно менявшегося в лице Мешинова, возглашал Субханвердизаде. - Теперь каждый, кому не лень, вынув из кармана длиннющую бумажку, произносит пламенные речи и знать не желает такого крупного революционера! Смотришь, желторотый птенец, едва вылупившийся из яйца, под видом критики и самокритики берет под обстрел красного партизана и смешивает его с грязью!.. Подумать только, у нашего Худакерема нет даже кабинета, сидит в общей комнате, эх... А ведь этому заслуженному революционеру цены нет, а вот какой-то Заманов плюет на него.

- Ну, а что же прикажешь делать? - сухо спросил Мешинов.

- А то, что надо бороться за свои права, - наставительно разъяснил Гашем. - Грянет война, и мы с тобою, брат, готовы: вещевые мешки за спиной, шашка на боку, винтовка в руках, резвый конь под нами!.. А пока гроза не разразилась, не грех позаботиться и о личном, гм... благополучии... Кровь-то ведь твоя бурлит. - И незаметно для Мешинова подмигнул Дагбашеву.

- Моя кровь и в могиле не остынет, - буркнул Худакерем. - Мы очистили советскую землю от острых колючек, от шипов и терний капитализма. Теперь у меня одно-единственное желание - избавить народ от религиозного фанатизма! Надо на всем Востоке осуществить революцию против суеверия и религиозного дурмана. Мы здесь ликвидировали кулаков как класс, - значит, пора приниматься за фанатиков! - высоко вздергивая густые брови, самозабвенно сказал Мешииов. Ровно год я днем и ночью думаю над этим вопросом, и для меня теперь ясно одного вовлечения людей в Общество безбожников мало, нужно сделать что-то еще! Но я же старый кавалерист, конник, им, пожалуй, и останусь... Опять же, я не шибко грамотный, - честно признался Мешинов.

- Почему же Заманов вешает на тебя бубенцы? - встревоженно спросил Субханвердизаде. - Говорит, что без бубенчика Худакерем никакой не конник!..