Страница 28 из 56
- Взвали на спину и неси попроворнее! И без того задержалась, дома детишки без присмотра.
... Рухсара стояла у края извилистой дороги, плотно прижавшись спиною к широкому, в морщинах растрескавшейся коры стволу густоветвистого дуба, поджидала, когда шофер автомашины сменит внезапно лопнувшую покрышку. Широко открытыми глазами девушка жадно вбирала в себя тихую прелесть горного утра. Ее пошатывало от усталости: позади была бессонная ночь в ауле, у постели мечущегося в сорокаградусном жару больного крестьянина, заклинавшего Сачлы:
- Баджи, не дай помереть!.. Четверо ведь, мал мала меньше... На ноги бы поставить! Сжалься, красавица.
А в сенях всхлипывали женщины: жена больного, родственницы, соседки; смотрели они на юную Рухсару и со страхом, и с суеверным обожанием, по малейшему ее слову кидались, отталкивая друг друга, подать то горячей воды, то чистое полотенце.
Наконец, когда рассвет алыми пальцами постучал в окно, больной облегченно вздохнул, вытянулся и с блаженной улыбкой на исхудалом лице уснул. Рухсара положила маленькую руку на лоб больного и закусила нижнюю губку, чтобы не вскрикнуть от счастья: температура спала, - значит, уколы подействовали... Сложив шприцы, ампулы, бинты в чемоданчик, она вышла в сени и, с трудом разжимая запекшиеся губы, сказала, что опасность миновала, что хозяин останется жив... Именно в этот момент все женщины, теснящиеся тут, зарыдали и попытались целовать ее руки. Пришлось на них прикрикнуть, напомнить, что больного, когда проснется, кормить можно лишь куриным бульоном, но не шашлыком, как уже посоветовала какая-то тетушка...
- А где же машина?
- Сейчас, сейчас! - И, ахая и охая от старания, женщины побежали будить шофера, который безмятежно проспал всю ночь в кабине старенького грузовика, одолженного на этот срочный рейс у дорожной конторы.
Парень и не подозревал, какие страдания вынесла этой ночью Рухсара, сколько раз она клялась бросить навеки медицинскую специальность, - упрекала себя, что не стала чертежницей или на худой конец кассиршей в магазине, и как под утро благородным удовлетворением наполнилась ее пока что робкая душа.
- Значит, поехали?
- Значит, поехали! - звонко сказала повеселевшая Рухсара и, пообещав пригорюнившимся было женщинам еще раз навестить больного, впорхнула в кабину.
А тем временем серо-пепельная дымка на востоке разорвалась, словно алмазом прорезали синее стекло, и жарко выплеснулась струя алого пламени, нежная и чистая в своей первозданной красе. Леса приветствовали появление благословенного светила нестройным, разноголосым, но ликующим пением птиц. Это был час торжества солнца, и Рухсаре показалось, что золотистый диск, вылетевший из глубин синего Каспия, сулит ей избавление от козней и коварных замыслов недоброжелателей.
Девушка то ли дремала, упиваясь сладкими сновидениями, то ли мечтала, с наслаждением подставляя побледневшее личико ласковому солнечному лучу, но не заметила, как грузовик остановился у ворот больницы.
- Теперь отдыхайте, ханум, - сердечно сказал шофер. - Измаялись вы, устали!.. Ну, буду отныне знать, какая вы замечательная докторица!..
Рухсара не успела возразить, что она никакая не "доктори-Ца", а машина уже рванулась и с болезненным рычанием, будто мотор тоже жаловался на переутомление, исчезла в клубах рыжей пыли.
Минуту спустя она упала на койку в своей узкой комнате и тут же уснула.
Ей казалось, что пролетело мгновение, когда жалобный мучительный стон разбудил ее, заставил уже привычно вскочить. Рухсара выглянула в окошко. Большая шумная толпа подходила к воротам. Кто-то плакал навзрыд, кто-то причитал, как кликуша, все суетились.
- Обварилась, обварилась! - испуганно кричали женщины.
Не причесавшись, Рухсара выбежала на крыльцо.
Базарные завсегдатаи, прохожие, продавцы и покупатели, мальчишки, возчики, стар и млад, плотным бурлящим кольцом окружили Кесу, несущего на вытянутых руках обваренную крутым кипятком из самовара Гюлюш.
Тотчас же Рухсаре рассказали, что Афруз-баджи задержалась на базаре, а Мамиш и Гюлюш подрались и, преследуемая братом, девочка опрометью влетела в комнату, толкнула с разбегу стол с вовсю разбушевавшимся самоваром... А где же доктор? Оказалось, что доктор Баладжаев вместе с Аскером, Алияром и Мешиновым отправились на рыбалку.
Бережно приняв от Кесы девочку, Рухсара внесла ее в приемный покой.
Гюлейша уже натянула халат и приготовилась осмотреть мучительно стонущую девочку, дабы перехватить от ненавистной Сачлы славу исцелительницы, но Рухсара остановила ее:
- Руки-то вымой!.. Не дай бог, занесешь инфекцию!
- Может, ты сама заразная, милочка! - прошипела вне себя от обиды Гюлейша. - Сверху ты - куколка, а внутри - гнилая!..
Однако на выручку Рухсаре теперь уже бросилась Афруз-баджи:
- Вытворяй свои фокусы в другом месте!
Пришлось Гюлейше признать свое поражение и поспешно удалиться: пререкаться с супругой Мадата, конечно, было бы рискованно...
Зато на балконе докторской квартиры она пожаловалась приятельнице:
- Ах, белая змея, вносящая в каждый дом несчастье!.. Кралечка! Медицинский кадр!..
А "медицинский кадр", еще по-настоящему и не отдохнувший, призвал на помощь вездесущего Кесу:
- Давай-ка чистую простыню! Торопись, ами-джан!
Увидев в руках Рухсары ножницы, Афруз-баджи сказала себе, что это меч палача, взвизгнула и лишилась чувств. Но на нее никто не обращал внимания... Рухсара проворно и умело срезала лоскутки ошпаренной кожи на ногах девочки, мазала раны мазью, говорила Кесе, что нашатырный спирт в шкафу на третьей полочке, в зеленом пузырьке, нужно вынуть пробку и сунуть под нос Афруз-баджи... Эта простота обращения и заставила раболепного по нраву Кесу проникнуться к Рухсаре истинным уважением.
Когда Афруз-баджи очнулась, операция была закончена; бережно целуя бледные, без кровинки, щечки Гюлюш, Рухсара умилялась:
- Как она похожа на мою младшую сестренку! Вылитая Ситара!
- Сестрица, ради аллаха, она будет жить? - взмолилась мать, сползая со стула, как будто хотела броситься перед Рухсарой на колени.
- Вылечим, ханум, вылечим!.. И шрамов не останется! - бодро сказала Рухсара.
- Какие могут быть сомнения? - авторитетно подхватил Кеса, предвкушавший уже открывшуюся перед ним возможность похвастаться, что он и только один он помогал Рухсаре в этой невероятно сложной и трудной операции.
- Вместо того, чтоб вытирать слезинки с лица моей бедной Гюлюш, я, дура, стала для тебя обузой! - каялась Афруз-баджи. - Чтоб этот базар пропадом пропал! Пошли тебе аллах, красавица, хорошего богатого мужа! - рассыпалась в пожеланиях Афруз-баджи, невольно любуясь девушкой.
Зарумянившаяся от волнения Рухсара и точно была сейчас очаровательна: на коралловых ее губах сияла добрая улыбка, глаза лучились светом молодости, волнистые, непричесанные, но от этого еще более пышные волосы струились по плечам, так и сверкая синью... Но самым дивным было в ней целомудрие, и даже грубая сердцем Афруз-баджи поняла это и благодарно склонила голову...
Прикрытая простыней, Гюлюш забылась успокоительным сном.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Субханвердизаде вторично перечитывал заявление Рухсары. Ему доставляло удовольствие воображать, как нежные розовые пальчики девушки держали перо и набрасывали строки обращения к нему, к всевластному и милосердному председателю исполкома. Взбудораженный пьянящими чувствами, Субханвердизаде крепко сжал мясистыми пальцами красный карандаш.
"Зав. райздравотделом товарищу Беюк-киши Баладжаеву.
Принимая во внимание высокую медицинскую квалификацию гражданки, то, что она является для района ценным молодым кадром, а также принимая во внимание, что на ее иждивении находятся мать-инвалидка и малолетние сестры и братья, следует удовлетворить ее просьбу о предоставлении ей надлежащей работы в соответствии со штатным расписанием и установленной тарифной сеткой. Повышение оклада по вашему усмотрению".