Страница 21 из 56
Кеса понял, что перелил меду через край чаши, наклонился и быстро шепнул в ухо Мадату:
- Секретарь исполкома - ненадежная личность! Обязан вас предупредить. Натворил таких безобразий...
- Абиш Алепеш-оглу? - удивился Мадат.
- Он самый! Отправил телеграмму в центр, что отравили товарища Субханвердизаде, дескать, уже находится при смерти, раны его гноятся, кровоточат...
- А зачем это нужно Абишу? - не понял Мадат.
- Запятнать райком! Устроить скандал на весь свет! Глядите, у нас безнаказанно травят руководящих деятелей...
- А Гашем-то знает об этой телеграмме?
- Что вы, что вы, что вы! - замахал обеими руками Кеса. - Да разве я ему скажу первому?.. Я к вам поспешил, чтобы предупредить о неприятности. Получается, как отбыли в Баку Демиров и начальник ГПУ, так в районе начались преступления. И кто же окажется виноватым?.. Мадат Таптыгов, конечно!
Мадат насторожился. Не вставая со стула, он потянулся к телефону.
- Тшшш!.. - Кеса уцепился за его руку. - Разве можно о секретном деле говорить по телефону? Или не помнишь: "Тетушка узнала - узнал весь свет"?
- И верно, уместнее бы тебе самому навестить Гашема, чем разглагольствовать в эту трубку, - заметила из-за перегородки Афруз-баджи.
На днях Субханвердизаде прислал ей в запечатанном конверте пятьсот рублей, написав в препроводительной записке, что это "государственное пособие Мадату". Теперь ей хотелось в знак признательности отправить мужа к председателю. О деньгах-то можно не упоминать... Во всяком случае, Мадату она ничего не сказала. Тем более что пятьсот рубликов уже разлетелись по магазинам, как сухие осенние листья под напором сильного ветра. Но визит, да еще к больному, был бы сам по себе красноречивым поступком.
- Сходи, сходи к несчастному Гашему, - повелительно повторила она.
Мадату показалось неприличным спорить с женой при Кесе, и он нехотя согласился.
Оконные ставни были плотно прикрыты изнутри, и лишь сквозь щели на пол падали узкие полоски сумеречного предвечернего света. Гашем лежал в шерстяной рубашке, натянув ватное одеяло до подбородка. После вчерашних банок, вовсе ему не нужных, он ослабел, но настроение у него было радужное. Из денег, врученных ему Нейматуллаевым, он незамедлительно послал с курьером пятьсот рублей жене Мадата, - пусть чувствует добрую душу председателя... Остальные равными долями распорядился перевести телеграфом в Баку Демирову и Алеше Гиясэддинову: там-то не откажутся, нет, - в магазинах столицы соблазнов уйма!
К вечеру Гашем проголодался, и его удивляло, куда это запропастился Кеса? Казалось бы, он должен стоять неотлучно у изголовья кровати, ловить даже по взгляду малейшее желание повелителя, на каждый стон больного отзываться тоже стоном, еще более трепетным, время от времени взывать, подняв очи к небу: "Да перейдут твои недуги на меня, недостойного!.. И что за напасть приключилась с тобою, хозяин?.." Да, Кеса обязан непрерывно подхалимничать, ластиться, льнуть к своему благодетелю, а Субханвердизаде имеет право, тоже непрерывно, бранить его, унижать, оскорблять... И помимо прочего, пора бы подкрепиться шашлыком. Конечно, можно позвонить по телефону в чайхану, но ведь этот ненавистный Тель-Аскер сразу же разнесет по городку, что председатель вовсе не болен, если лакомится шашлыком... Как же тогда заставить капризницу Сачлы снова посетить дом Субханвердизаде, да еще поздним вечером?.. Уловив краем уха, что в саду скрипнул песок под чьими-то башмаками, Гашем закашлял, застонал:
- Ох, у-ууу...
- Можно войти?
- Вой-ди-те... - Гашем лепетал, как мечущийся в жару ребенок. Приоткрыв глаза, он метнул взгляд на дверь и возликовал. - Проходите, товарищ Мадат, какая честь, руководитель района уделил минутку внимания занемогшему!..
Мадат, увидев торчащий из-под одеяла длинный нос Гашема, взволновался: как это нехорошо получилось, - председатель исполкома, друг по партии, по работе, уже несколько дней в постели, а он, Мадат, навестил больного только сегодня, да еще по строгому настоянию жены.
- Что с вами, товарищ Гашем?
- Э-э-э, наше дело такое, стариковское, - прикидываясь беспечным, сказал Субханвердизаде. - Лишь бы вы, молодые руководители района, здравствовали, трудились на благо народа, а наша мука, как говорится, уже просеяна и сито заброшено за облака!..
Положив руку ему на лоб, Мадат не удержал изумленного восклицания:
- Да у вас нет никакой температуры!..
Субханвердизаде приподнялся, надрывно закашлял.
- Банки, банки помогли, но зато неимоверная слабость... А ночью жар, нестерпимый жар, сорок один... Но это все пустяки! - Он передернул плечами. Меня угнетает не болезнь, а то, что ты-то, товарищ, остался фактически один в районе... Вот что страшно!
Мадат придвинул стул к кровати, сказал оживленно:
- Днем провел инструктивное совещание актива. С заготовками дело обстоит неважно. Придется буквально всех работников послать в аулы.
- Действуй, действуй, товарищ! На тебя вся надежда. Видишь, пока я не работник...
- Да, активисты уедут в горы, - кивнул Мадат. - На днях я тоже поеду.
- Действуй, - одобрил Гашем. - Водолаз может научиться нырять лишь в бурном море!.. Молодой кадр закаляется в борьбе!
"Едва ты отправишься в горы, так я зажму весь район в своем кулаке", злорадно подумал он, расточая похвалы энергичному Мадату.
- Положение, конечно, сложное!..
- ^'Ничего нет сложного! - Субханвердизаде отмахнулся дрожащей якобы от слабости рукой. - С таким талантливым секретарем райкома можно дружно работать сто лет.
- Никакой я не секретарь. - Мадат покраснел от досады. - Демиров весьма образованный человек, знающий практику партийной работы. Опыт есть!.. Да нам повезло, что сюда прислали такого работника.
- Вполне с тобою согласен, - сказал Гашем серьезным тоном. - Товарищ Демиров и опытный, и образованный кадр, но каждому овощу свое время. Зеленое еще вчера яблочко налилось ныне соками, созрело, зарумянилось. Вот так же настало время смело выдвигать на руководящие посты местные кадры. До приезда Демирова я не раз ставил вопрос в центре о выдвижении тебя на партийную работу.
- Но я и так на партийной работе...
- Э, речь идет о верховном руководстве! - страстно продолжал Гашем. - Как я говорил? Я говорил: бывший батрак, сын народа, закален в огне классовой борьбы...
Мадат решительно возразил:
- Прошу вас, товарищ Гашем, прекратить эти ненужные ни вам, ни мне разговоры.
- Да ты еще не понял, о чем я говорю! - снисходительно улыбнулся председатель. - Не о Демирове же - о нашей "КК", о Заманове... Этот Заманов прикидывается и твоим и моим приятелем, а сам строчит левой рукой доносы. И на кого? На тебя, Мадат, на человека, который яснее месяца, чище солнца! возмущенно воскликнул Гашем, содрогаясь всем телом под одеялом.
Мадату захотелось поскорее уйти... В Заманове он видел кристально чистого большевика, неподкупного в своих суждениях, последовательного во всех деяниях. А вот к Субханвердизаде он относился подозрительно, легко замечал в его речах фальшивые нотки.
- Всему району известно, кем я был, кем стал, - уклончиво ответил Мадат и поднялся.
- Так ведь и я об этом же говорю! - ударил себя кулаком в грудь Гашем. Пусть сперва докажет свои обвинения... Эх, брат, я такой же наивный и простодушный, как ты! Интрига мне чужда и неприятна. Вижу ошибку, скажу без обиняков прямо в глаза, а там уж как хочешь - либо обижайся, либо не обижайся!.. Интриган льет воду на мельницу классового врага, истребляет молодые кадры! Но лишь бы аллах сохранил мне жизнь, а через несколько месяцев ты станешь первым секретарем райкома, и тогда все интриганы будут беспощадно разгромлены!
- Послушайте, мне стыдно... Оставьте, пожалуйста! Какой же я руководитель?
- Вот иди в народ и стыди сельских коммунистов, бедняков, - строго сказал Гашем. - Не я же это придумал, - народ жаждет видеть тебя, своего, местный кадр на посту первого секретаря!.. Джаным, разве я против Демирова? Всей душою... Но; мне трудно оспаривать желание актива, местных жителей, вкрадчиво мурлыкал Субханвердизаде. - Собственно, а чего политически порочного в стремлении людей видеть своего брата