Страница 28 из 28
Суворову показали старинный татарский прием: девочек выводили в поле и сильно пугали. Когда они бросались бежать, вслед им летели мохнатые татарские шапки. Удар шапкой в спину не был силен, но многие падали. А годной для любви считалась устоявшая на ногах... Суворову подвели одну из девочек, и хан сказал:
-- Твоя жена далеко, я дарю тебе другую... бери!
Суворов подержал в руке тонкие, нежные пальчики:
-- Скажи, дитя, кто ты, откуда ты?
-- Бесполезно спрашивать, -- отвечал за нее Шагин-Гирей. -Она не знает ни русского, ни польского, ни грузинского, и мы сами не знаем, откуда взялась эта будущая красавица.
Вечером Суворов вызвал к себе офицера Прокудина:
-- Лошади накормлены, коляска запряжена. Езжай с этой вот девочкой в село Рождествено, где я недавно батюшку похоронил. Моим именем накажи старосте, чтобы поместил сироту в доме господском и баловал ее всем, угождая ей...
Добр был человек. А где она, эта сирота, которую татары не сбили с ног своими шапками? Может, и выросла сказочной принцессой среди берез русских, полян пахучих и навсегда растворилась в жизни-новой, красочной, дивной...
Шагин-Гирей получал от Екатерины деньги немалые. Если бы к таким деньгам да приложить хорошо устроенную голову, то и забот лишних не стало бы. Но хан, достигнув власти, принялся "европеизировать" ханство с такой поразительной скоростью, с какой Петр I не успевал стричь бороды боярам. Однако плач боярский никак не схож с визгом татарским! Из турецкой Кафы хан решил создать нечто вроде нового Петергофа, надолго поразившего его воображение. Бронзовые Нсптуны и мраморные Наяды, беззаботно разливающие во" все стороны драгоценную питьевую жидкость, должны были направить умозрение татар в иное эстетическое русло. Денег (русских) для этого хан не жалел. В конце-то концов, Россия не так бедна, чтобы не оплатить торжественный пуск фонтанов в Кафе, но... где взять рабочие руки? Татарин никогда землю не копал и копать не станет, ибо на протяжении многих веков все грязные работы исполняли его рабы-христиане. Это первое. Вот и второе: Петербург не по щучьему велению строился, а Шагин-Гирей одновременно разбивал на голых камнях "Летний сад", наподобие петербургского, возводил казармы с арсеналами, затеял Адмиралтейство татаро-ногайское, и, наконец, самое страшное, что только можно себе представить, хан указал приближенным своим сидеть... на стульях! Ему простили бы и кафтан парижский, и туфли с пряжками, и то, как прятал он свою бороду под пышное жабо из кружев, но сидеть на стульях -- что может быть гаже?..
Пока все складывалось хорошо. Александр Васильевич просил подсказать лучшие бухты на Крымском побережье, и Шагин-Гирей сразу указал на Балаклаву и Ахтиарскую бухту.
В море часто встречались подозрительные корабли, бросавшие якоря в незаметных бухтах: турки общались с татарами, готовя их к возмущению. Румянцев в грозных письмах напоминал, чтобы турок в Крым не пускать, а воевать с ними не надо... Осенью турецкая эскадра вошла в Ахтиарскую бухту. Шлюпки с матросами направились к берегу. Александр Васильевич сразу поскакал в Ахтиар, за ним прогромыхали по камням пушки.
Эскадрою командовал капудан-паша (адмирал).
-- Моим кораблям нужна вода, -- кричал он с корабля.
-- Воды здесь нет, -- отвечал Суворов с берега.
-- Моим экипажам нужны свежие овощи!
-- Огородов не развели, -- отвечал Суворов.
-- Что же вы, гяуры, едите и пьете?
-- Что бог пошлет, -- отвечал Суворов...
Пушки, привезенные им, расположились по берегам бухты, и капудан-паша догадался, что все разговоры об огурцах и воде могут кончиться для него плохо; эскадра, подняв паруса, убралась в море -- к Синопу; но прежде с флагманского "Реала" турки побросали в бухту своих мертвецов, и Суворов велел все трупы от берега отпихнуть баграми. Он вернулся в Кафу, где его ожидал молодой полковник Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов с перевязью, укрывающей отсутствие глаза.
-- По указу светлейшего, возвратясь с теплых вод из Европы, привел к вам Луганский пикинерный полк.
-- Кавалерия легкая? Подчинены светлейшему? Вам всегда легше. А вот я, пехота, от Румянцева зависим...
"Фельдмаршала я постоянно боюсь. Мне пишет он будто из облака... преподания его обыкновенно брань, иногда облегченная розами". В поисках защиты Суворов прибегал к Потемкину, просил у него самостоятельный корпус. Румянцев-Задунайский, не зная, что приказывает Суворову Потемкин из Петербурга, обвинял Суворова в своевольстве. А завистников у Суворова было немало, и они клеветали, будто он добро из Крыма возами вывозит, жену имея, требует у Шагин-Гирея еще и девочек... Суворов жаловался Потемкину: "В службе благополучие мое зависит от вас, не оставьте покровительством... Говорят, будто я требовал у хана -- стыдно сказать -- красавиц, но я, кроме брачного, ничего не разумею. Говорят, будто я требовал: аргамаков, индейских парчей -- а я, право, и не знал, есть ли оне в Крыму!"
Летом Суворов отъехал в Полтаву повидаться с женой и доченькой. Крымская лихорадка сразила его, а Румянцев, не принимая никаких резонов, требовал возвращаться в Кафу, ибо взбунтовалась армия Шагин-Гирея, не желавшая без жен спать в казармах и шагать в ногу, подобно гяурам.
-- Варюточка, свет мой, неужто ехать мне?
-- Лежите, друг мой. И врачи о том же просят...
Потемкин издалека распознал обстановку: ежели сейчас не выручить Суворова, фельдмаршал его зашпыняет. Дабы оторвать Суворова от приказов штаба Румянцева, светлейший указом Военной коллегии направил Суворова начальствовать на Кубани, где недавно черкесы с ногаями вырезали целиком русский отряд. Крым бунтовал, и повинен в этом был сам Шагин-Гирей...
Потемкин, огорченный, сознался императрице:
-- Первый блин комом. Все сделали, да все не так сделали. Теперь самим надо выкручиваться, и хана выручать надобно.
-- В чем там дело? Неужто в казармах да стульях?
-- Если бы только стулья... Хан пожелал уравнять в правах греков и армян с мусульманами, а татарские бей стали христиан резать. Теперь и не знаю, как к этой "бородавке" с бритвою подступиться. Бей визжат, что "независимости" им не надобно, и без нее, мол, хорошо жили под властью султана... Кому еще захочется с ярмом на шее ходить?
-- Нет таких на свете, -- отвечала Екатерина.
-- Есть -- татарские бей с ногайскими закубанскими вкупе. Спят и видят, чтобы их из Турции заарканили.
-- Чтобы они умнее стали, дадим им звону!..
В эти неспокойные дни светлейший проводил друга юности поэта Василия Петрова в Москву -- умирать.
-- Прощай, брат, -- сказал он ему, целуя.
Шлагбаум открылся. Кони понесли. Петров заплакал.
Недвижим на одре средь тяжкого недуга,
Я томным оком зрю о мне слезяща друга!
Грузинский царь Ираклий II прислал в дар Потемкину поэму Шота Руставели "Витязь в шкуре барса" (так она тогда называлась).
-- Хотя в грузинском и не смыслю, но издано столь добротно, что надо полагать, и стихи в ней добрые. -- Потемкин сдал книгу в Академию наук. -- Переводом не утружу, но вы, ученые, хоть скажите мне, о чем речь в стихах этих?
-- О любви и мужестве, -- объяснили ему...
Возникала новая задача: спасать народ Грузии!
7. СВОБОДНАЯ СТИХИЯ
Иван Егорович Старов всегда оставался любимым зодчим Потемкина, и на берегу Невы, в чаще старого бурелома, где рычали медведицы, он возвел Островки -- фееричный, загадочный замок. Но и здесь, вдали от столицы, Потемкину досаждали наезжие; от них скрывался он в Осиновой Роще, в скромной дачке на восемь комнатенок. Для него хватало! Но иногда Екатерина, желая общения с Потемкиным, являлась сюда со всем штатом, и тогда в комнатках было не повернуться, камергеры ночевали даже в каретах, а сам хозяин, тихо матерясь, уходил спать на сеновал. Санечку он забирал с собою, и девка даже гордилась такой честью перед иными фрейлинами... В одну из ночей, выглянув из-под локтя дядюшки, она шепнула ему в испуге:
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.