Страница 27 из 110
Петр понял, что если он признается в том, что, вовсе того не желая, вызвал гнев самого императора, бург-граф спустит его в гладоморню "Забвение" уже не только по собственному произволу и жестокости, а, так сказать, по долгу службы. Но поскольку лгать он не умел, а главное, из-за того, что бургграф вопреки страшной своей репутации, которая окружала его, будто черная туча,возбуждал в нем не только доверие, но даже и симпатию, то правдиво поведал ему историю своих злоключений, начиная с визита графа Гамбарини к нему в камеру до встречи с отцом и аудиенции у императора; когда он окончил, то сам себе не поверил, увидев, что голубые глаза бургграфа полны слез.
- Вот никогда бы не подумал, что такое может случиться,- проговорил пан Войти.- Такой молодой, и такие провалы. А все потому, что вы оба - крепколобые упрямцы, ваш отец и вы тоже. И откуда вы взялись, такие твердолобые, господи Иисусе? А Философский камень - или как там эта дрянь прозывалась - неужто и впрямь такая ценность, что вашему отцу нужно было сложить за нее голову?
- Разумеется, не такая уж это ценность,- сказал Петр.- Тут дала себя знать отцовская одержимость. Конечно, эта самая одержимость и загнала отца в тупик, но у нее, как оказалось, имелось и серьезное оправдание: отец был убежден, что жертвует собой ради чего-то великого и это великое гораздо важнее, чем он сам. Мой отец умер героем, хотя речь шла всего лишь о какой-то глупости.
- Отчего это вы так точно утверждаете, будто из-за глупости? - спросил пан Войти.
- Утверждаю, потому что здраво смотрю на вещи,- ответил Петр.
- А когда вы спорили, бывают ли у королев ноги,- это была не глупость? спросил пан Войти. Петр промолчал.
- Ну, это я без злого умысла, это не в обиду вам сказано,- пан Войти поспешил загладить свой промах.- Я не хотел вас задеть, я сочувствую молодым людям, у меня самого был сын, да кабан задрал его на охоте, мальчик приблизительно вашего возраста, ему, как и вам, было бы двадцать лет.
- Мне пошел семнадцатый,- уточнил Петр.
- А выглядите на двадцать, наверное, после всех этих мучений. Вы сами во всем виноваты, да что поделаешь, после драки кулаками не машут, тут ничего не поправишь. Придется пораскинуть мозгами, как с вами быть дальше.
И пан Войти пораскинул мозгами, обратив к потолку свое выпуклое дельфинье чело, из-за чего резко обозначился треугольничек над переносицей.
- А разве вы не швырнете меня в гладоморню "Забвение"? - спросил Петр, поскольку ему не терпелось узнать, как обстоят его дела.
- В гладоморню? - переспросил пан Войти.- Нет, черт меня побери, этого я не сделаю. Видно, от внимания императора ускользнула такая бееделица, что мой предшественник, любитель швырять людей в "Забвение", несколько недель назад до того надрался, что упал со стены и сломал себе шею или что-то там еще,словом, больше не поднялся, и теперь тут хозяйничаю я, а я этого не терплю, потому как - стоит мне только представить, что с человеком творится, пока он сидит в гладоморне,- мне делается тошно. Eckelhaft [Тошно (нем.).], одним словом. А для препровождения времени всегда приятна беседа с образованными людьми. Серьезно, молодой человек, даете мне честное слово, что не сбежите отсюда? В противном случае я должен посадить вас под замок. Да что это с вами?.
Петр был настолько обессилен потрясениями и поворотами в своей судьбе, произошедшими за столь короткое время, что у него сдали нервы, и он побледнел как плат.
- Ничего страшного, все уже обошлось, пан Сыхровский,- проговорил он и продолжал, превозмогая невольные смех и слезы.- Разумеется, я дам вам честное слово, что не убегу. Никому другому я бы его не дал, но вам я такое слово даю. Потому что вы, наверное, даже и не человек вовсе.
- Ну что за речи,- произнес с неудовольствием пан Войти.- Надеюсь, вы здесь не будете особенно скучать. У нас вполне приличная библиотека, вы могли бы помочь навести в ней порядок, если вы в этом деле разбираетесь, у меня на это не хватает времени, и пока в ней - полный бардак. А на крепостном валу прекрасные прогулки с видом на окрестности чуть не до самой Мрачи, особенно в солнечную погоду. Но из крепости лучше не выходить, могут ведь и донести кому следует, и на меня повалятся неприятности.- Он дернул за шнурок колокольчика, который висел в коридоре за дверью, после чего вошла хорошенькая служаночка;
взглянув на интересное измученное лицо Петра, она тут же насмерть в него влюбилась - вся вспыхнула, и глаза у нее округлились.
- Барушка, проводи-ка пана из Кукани в гостиничный номер, в тот, получше, с рогами,- попросил ее пан Войти.- Да приготовь чистое белье и что-нибудь из одежды сына, знаешь ведь, она у меня в комнате, в сундуке, что под окном. Но перво-наперво истопи баньку, и если захочет - а он, наверное, захочет,- можешь потереть ему спину.
Петр отправился следом за служаночкой, но вдруг, о чем-то вспомнив, повернулся к пану Войти.
- Скажите, пожалуйста, какой у нас сегодня день, у меня уже давно не было под рукой календаря.
- Четверг,- ответил пан Войти.- А почему вас это интересует? Какая разница - четверг там или пятница, если это, конечно, не воскресенье, день Господень.
- Это мне и впрямь безразлично,- сказал Петр.- Хотелось бы только знать, какой сегодня день месяца, то есть какой святой приходится на сегодняшнее число.
- И это тоже не важно,- энергично возразил пан Войти.- Потому как что такое один-единственный день? Чистый пшик! Здесь всякий день - одинаков, время тащится и одновременно несется вскачь. Не успеешь глазом моргнуть - а глядишь, и святая Тереза скоро пошлет нам первые морозцы, и святой Мартин пожалует на белом коне, а там - и Рождество, а вскоре - и новый годок, и мы с ним - старше на куриный шажок, а там подкатит первый май, потом святая Мар-кита забросит серп в жито, и снова уже жди святого Вацлава. Вчера был день святого Вацлава, так мне до сих пор муторно от съеденного гуся, вот и выходит, что сегодня двадцать девятый сентябрь, день святого Михаила.
БРАТ ИМПЕРАТОРА
Под ласковым надзором пана Войти Кубы из Сыхрова, который все больше привыкал к мысли, что к нему воротился его сын, растерзанный кабаном, Петр провел в крепости почти пятнадцать месяцев; здесь и впрямь, как верно подметил пан Войти, время влеклось не спеша и тем не менее неслось с головокружительной скоростью.
Дни тянулись бесконечно, похожие один на другой, но когда Петр, вспоминая, оглядывался назад, у него складывалось впечатление, будто весь срок его пребывания в Српно промелькнул как одно мгновение: ему и вправду не надоедало расхаживать по крепостному валу и радоваться виду, открывавшемуся оттуда, или запоем - что тоже случалось - читать в библиотеке рыцарские романы и воспоминания замечательных людей, между прочим и "Жизнеописание" славного скульптора и золотых дел мастера Бенвенуто Челлини; они чрезвычайно заинтересовали его просто потому, что у доброго графа Гамбарини хранилась знаменитая охотничья пищаль работы этого мастера; иногда он до одури играл с паном Войти в шахматы, а теплыми вечерами сиживал с ним на восточной башне и за кувшином доброго белого вина рассказывал всякие хитроумные премудрости, которые пан Войти старательно заносил в свою книжицу. Српновский бургграф был невероятно любознателен, очень жаден до науки и в полной мере использовал богатые знания, кои его молодой узник вынес из иезуитской коллегии. Так, например, однажды он спросил - правда ли, как утверждают в последнее время, что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот - Земля вращается вокруг Солнца, и как это связать с определенным пассажем из Библии, где сказано, что кто-то приказал Солнцу остановиться.
- Не знаю,- ответил Петр,- меня не было, когда Иисус Навин воевал против аморрейцев.
Пан Войти, услышав этот ответ, громко расхохотался и все никак не мог остановиться.
- А все-таки,- сказал он наконец,- как вы объясните, что в Библии, где, как известно, написана правда, самая что ни на есть чистая правда, сказано, что Солнце остановилось, а не то, что остановилась Земля?