Страница 26 из 110
Это было старинное дворянское гнездо, помнившее еще времена короля Вацлава Второго: после прекращения рода српновцев, точнее - после прекращения чешской ветви этого рода, Српно считалось собственностью короны. Крепость имела большое стратегическое значение, поскольку охраняла бассейн реки Саги при слиянии ее со Влтавою, но - как это обычно у средневековых крепостей - была непригодна для житья и труднодоступна, отчего служила лишь в качестве казармы вооруженного гарнизона, а иногда и - государственной тюрьмой - тюрьмой, прославившейся своей жестокостью, ибо у лютого бургграфа, управлявшего српновскими владениями, была отвратительная привычка запирать или, точнее, опускать своих питомцев в страшную гладоморню[Гладоморня - подземелье, тюрьма, где узников умерщвляли голодом.], имевшую форму бутылки, снизу широкой, вверху - узкой, выдолбленной в основании оборонительной башни крепости и названной "Забвение". Посему, когда по нескольким словам, которыми обменялись между собой конвоиры, Петр заключил, что везут его в Српно, осознал он и то, что император приводит в исполнение свое обещание и если не отыщет Философский камень, то обойдется с ним, Петром, хуже, чем чудовищно; размышления эти повергли Петра в бездны мрачного отчаяния, и он думал уже только о том, как бы отыскать гвоздик, либо осколок стекла, либо острый камешек, чем можно было бы вскрыть себе вены и пустить кровь, но, накрепко привязанный грубыми веревками к лавке, на которой сидел, не мог даже пошевелить пальцем.
Блок, на котором меня опустят в яму, визжит небось, как скулящий пес, пришло ему в голову. А из отверстия несет трупным смрадом. А потом, когда очутишься внизу, пес перестанет скулить, палач захлопнет крышку гладоморни и наступит конец, после которого муки только и начнутся.
Все это Петр повторял в бесчисленных вариациях, причем видения близящихся ужасов становились все отчетливее, и чем отчетливее они представлялись ему, тем громче лязгали у него зубы.
Грозные очертания башни "Забвение", напоминавшей свечку, уже вырисовывались вдали по мере приближения путников к Српно, так что не успели они еще проехать по опущенному подъемному мосту и остановиться на главном дворе, а Петр был уже ни жив ни мертв от страха.
Начальник конвоя провел его в размещавшуюся на первом этаже замковую канцелярию, где строго, по военной форме, вместе с сопроводительными документами сдал бургграфу и, щелкнув каблуками, вышел.
И тут, к немалому изумлению Петра, бургтраф, вынув изо рта глиняную трубочку, поднялся, протянул Петру руки и представился:
- Войти Куба из Сыхрова.
Войти оказался голубоглазым великаном с широким багровым лицом, выпуклым лбом, чем несколько смахивал на ласкового дельфина, дружелюбного к людям; могучее пузо его нависало над низко спущенными штанами. Над переносицей у него отчетливо выделялся треугольничек, поставленный на острие, который становился тем заметнее, чем усерднее Войти размышлял или чем сильнее он был озабочен. Петр, не зная, как отнестись к этому приветствию, тоже отрекомендовался.
- Очень рад вас приветствовать, садитесь, прошу,- проговорил пан Войти и тяжко рухнул на стул своим мощным задом.- Признаюсь, я не слишком рад тому, что вас ко мне прислали, тут и так хлопот полон рот, а теперь еще и арестант на шее. Урожай никудышный, не знаю, как обязательные поставки выполнить, куры не несутся, словно сговорились, в Весице передохли все свиньи, целый свинарник, а вот слив уродилась такая погибель, что и ума не приложу - куда их девать. Вы любите сливы?
- Люблю,- произнес Петр, будто во сне.
- Ну так пользуйтесь, ешьте до отвала, пока из глотки обратно не полезут,предложил пан Войти и, нацепив на нос очки, принялся за изучение Петровых бумаг; а Петр подумал, что изверг этот умышленно разговаривает с ним столь прельстительно, чтобы тем сильнее дать почувствовать ужас того, как он обойдется с ним позднее.
- Ерунда все это,- молвил пан Войти, отодвинув бумаги.- Тут пишут, будто вы враждебно настроены к высочайшим решениям и замыслам Его Величества, да кто же нынче не враждебно настроен к решениям и замыслам этакого императора, как наш?
Провокация, решил про себя Петр.
- Так что с вами стряслось, дружище? - проговорил пан Войти.- Чем вы на самом деле провинились?
Петр ответил ему по правде и по совести, что, собственно, поводом, из-за чего он брошен за решетку, послужила дуэль с рыцарем фон Тротцендорф.
- Ну, ну, ну, из-за дуэлей не посылают в Српно,- заметил пан Войти.- Хотя, конечно, дуэли императором запрещены, поскольку их запретили и во Франции, а он подражает всему иностранному, но когда запрет нарушают, он смотрит на это сквозь пальцы, поскольку и французский король на такие дела тоже смотрит сквозь пальцы. Дворянин, не участвующий в дуэлях,- вроде петуха, который не кукарекает, или я не прав? Я и сам в молодости не раз бился на шпагах. По правде сказать, только однажды,- поправился он, ибо от него не укрылось недоверие, отразившееся на лице Петра,- но прилично. Поплатился за это раной в бедро. Вы обратили внимание, что большинство дуэлей кончается уколом в бедро?
- Вот и я тоже своему сопернику проколол бедро,- признался Петр.
- Но почему? - спросил пан Войти.- Почему вы прокололи ему именно бедро?
- Потому что не хотел его убить,- сказал Петр.- Я считал, что бедро наименее чувствительная часть тела.
- Выходит,- заметил пан Войти,- если большинство дуэлей заканчивается уколом в бедро, то, значит, люди, в сущности, добрые. Или злые, как по-вашему?
Ловушка, подумал Петр. Если я соглашусь, что люди добрые, он возразит: вот, дескать, я тебе покажу, мальчишка, до какой степени люди могут быть злые, я тебя выведу из заблуждения - и марш в "Забвение"! А если сказать, что люди злые, он, может, так прямо и подтвердит: "Твоя правда, голубчик, люди совсем не добрые, скорее даже наоборот - очень, очень злые, и тут ничего не поделаешь, я тоже страшно злой, а посему бросаю тебя в гладоморню "Забвение". Нужно быть дьявольски хитрым, решил про себя Петр.
- О зайцах можно сказать, что они вообще трусливы,- есторожно начал он,об овцах - что они смирные, о тиграх - кровожадные, но о людях ничего в общем виде не скажешь. Нельзя сказать - добрый человек или злой, потому что, в отличие от животных, он не укладывается в рамки общих признаков вида; точнее и правильнее говоря: признаки вида у человека выражены менее ярко, чем индивидуальные признаки. Отец мой, если забыть о его приверженности к определенного сорта странным опытам и суевериям, был весьма мудрым человеком, и он был прав, говоря, что божеское и дьявольское начала в человеке создают неразрывное единство. Если эту мысль выразить попроще, то я бы сказал так: человек, коротко говоря,- такая тварь, в которой никогда не разберешься.
Пан Войти почесал за левым ухом чубуком трубочки.
- Что-то больно мудрено, а вот то, что ты сказал напослед, это мне очень понравилось, это я запишу.- Пан Войти вынул из кармана штанов маленькую книжечку с карандашом.- Как это ты сказал?
- Человек - такая тварь, в которой никогда не разберешься,- повторил Петр.
Пан Войти старательно записал сие высказывание.
- У меня здесь много метких изречений - вот, например: "Кабы тетушке мошонка - она стала б дядюшкой". Разве не славно?
Петр признал, что это славно.
- Не только славно, но и смешно, так смешно, что волей-неволей расхохочешься, хохочешь - и все тут,- заметил пан Войти и поспешил поправиться, очевидно опасаясь, как бы Петра не обидела восторженная похвала чужой мысли: - Разумеется, ваше изречение тоже замечательное, хотя и не смешное, чего нет, того нет, но зато глубокое. Это речение о тетушке касается лишь одной жизненной ситуации, а именно такой, когда утверждается, что вот если бы то или иное обернулось иначе, либо если бы этого вообще не случилось, то все вышло бы по-другому; а вот ваше изречение касается человека в целом; над ним впору не смеяться, а думать да думать, пока голова не пойдет кругом.Пан Войти захлопнул свою книжечку, снова сунул ее в карман и снял очки.- А теперь расскажите мне, что же все-таки произошло после того, как кончилась эта дуэль и вас посадили.