Страница 20 из 22
Гидша расплылась в улыбке, как будто Голев сказал ей что-то приятное.
- Инеш де Кастро.
- Она жива?
- Ну что вы, нет, конечно! Усаживайтесь в автобус, мы посетим Алкобасу и услышим ее удивительную историю. Многие люди выбирают наш тур только для того, чтобы повидать гробницу Инеш.
На этих словах гидша игриво приложила толстый палец к губам и прыгнула в автобус. Голев, как под гипнозом, двинулся за ней, прошел мимо рассевшихся на лучших местах туристов (впрочем, их было немного: что делать, не сезон, как любил повторять Нуньес) и занял одно из последних кресел.
Прости, дружище Вовчик! Не дождаться тебе денег за экскурсию...
Автобус пшикнул и медленно выехал со стоянки, закружил мимо Помбаля, потом свернул, набирая скорость. Гидша откашлялась, начала громко рассказывать в микрофон о красотах Лиссабона и Португалии. Неприятный шипящий звук в динамике мешал Голеву разбирать ее речь, но он понял, что экскурсия рассчитана на шесть часов. Сначала они поедут в древний город Обидос, а потом, гидша сделала паузу, посетят волшебный город Алкобаса с его загадочным монастырем Святой Марии.
Голев все никак не мог успокоиться. Будто знак был ему подан - непонятно кем и для чего.
Они неслись по трассе так быстро, что уши закладывало. Голев сидел напряженный, словно перед казнью, и чувствовал, что у него даже мысли устали и состарились. Наверное, если бы его резко спросили о том, чего он в данный момент желает, он бы попросил, чтобы этот автобус мчался бесконечно, пока не придет смерть - в любом своем обличье, на них она большая мастерица... И еще, глядя в окно на ноябрьское тепло Португалии, Голев отчего-то вспомнил странные слова Луэллы, о них рассказывала Танька по телефону. Тетя, сказала Танька, часто повторяла в последнее время одну фразу: "Летом ближе до смерти". Голев сперва не понял, что она имеет в виду, может, просто старческий бред - ведь в Севастополе сейчас какая-никакая, а все же зима. А теперь, невнимательно рассматривая жухлую листву деревьев и загорелые локти водителей, выставленные в открытые окна, он, кажется, понял - да, Луэлла права: лето - это детство: жара, мама в сарафане, спокойные воды реки, текущие медленно, но протекающие быстро. Детство - утраченная жизнь, ведь после всегда приходит вера в смерть.
Летом ближе до смерти.
Имученный Голев задремал, а когда он поспешно открыл глаза, оказалось, что они приехали в этот самый Обидос. Гидша повязала цветастый платок на могутную свою шею, и это сделало ее похожей на радующегося жизни пещерного человека.
Группа не спеша тянулась в город - трогательный, с мощеными улочками и выбеленными домами, двери которых были выкрашены в ослепительно яркие цвета, напомнившие Голеву украинский флаг: пронзительно синий и нестерпимо желтый. И, как флаги, раскачивались подвешенные на веревках изделия местных жителей грубошерстные, самовязанные носки с помпонами, сине-серо-белые свитера и кофты с вывязанными фигурками человечков. Торговали старушки в монашеской одежде. Голев машинально взял одни такие носки, повертел их в руках, и монашка сказала ему:
- Тысяча эскудо. Шерсть.
Голев сказал, что у него нет денег. Монашка глянула на него внимательнее и махнула рукой:
- Подарок.
- Не надо, - сказал Голев, но монашка уже скрылась внутри магазинчика. Голев прижал носки к лицу: от них почему-то пахло сеном и молоком. А размер был Танькин.
Группа тем временем ускакала далеко вперед, и Голев убыстрил шаг, на ходу убирая носки в рюкзак, - побоялся оставить его в автобусе, хотя все остальные сделали именно так.
Беленые домики, обвитые плющом и еще какими-то ни на что не похожими растениями, расступились, и перед Голевым открылась маленькая площадь с уютным, тоже белым храмом, возле него толпились туристы. Они обстреливали местных жителей из фотоаппаратов, а те прикрывали лица рукой: Голеву-то было известно, что португальцы терпеть не могут, когда их снимают чужие.
- Сейчас - свободное время! - крикнула гидша, укоризненно глянув на подтянувшегося Голева. - Встречаемся у автобуса через сорок минут.
Туристы расползлись по Обидосу, как тараканы, а Голев пошел в церковь. Изнутри она была вся одета в сине-белые изразцы, это было так непривычно, ведь в Лиссабоне ими украшали только внешние стены домов.
Голев сел на одну из скамеечек - церковь была пуста, и в ней пахло летним детством: нагретыми камнями, влажными стенами, солнечной пылью. Было слышно, как где-то чирикает птичка, может быть, она летала здесь, в храме... Голев склонил голову и стал неумело молиться.
- Я не знаю, - говорил он, глядя в каменный пол, - где ты и как тебя зовут, видишь ты меня сейчас или нет. Я уверен, что есть тысячи и тысячи людей, которые нуждаются в помощи больше меня, и мне не стоит отвлекать тебя своими глупостями и пустяками. Но я прошу, если ты все-таки видишь меня сейчас, помоги - тебе ведь ничего не стоит! Мне просто нужно как-то добраться до дома, до моей Таньки, а там я разберусь, я все начну сначала. Господи, ну будь человеком, помоги ты мне, пожалуйста!
Пресвятая Богородица грустно смотрела на Голева с алтарного возвышения и крепко прижимала к себе малыша.
Голев вдруг быстро вскочил со своей скамеечки и выбежал прочь, на улицу. Стыдно стало, как будто он разделся перед незнакомыми людьми.
В автобусе было пусто, только брошенные куртки и сумки уныло дожидались владельцев. Последней пришла гидша с прилипшей к ней толстопопой дамочкой американского типа. Гидша снова укоризненно глянула на Голева - ей не нравилось, когда туристы принимались осматривать города самостоятельно, это ставило под сомнение ее профессионализм - и велела шоферу трогаться. Автобус помчался в неведомую Голеву Алкобасу, где его ждала неведомая Инеш де Кастро вместе со своим надгробием и историей.
Голев достал из кармана мамины часики, завел их по своим. Слева появилось море, пляжи, чайки сидели на песке, грустные и спокойные, как старушки. Гидша рассказывала в микрофон, что они проезжают мимо курорта Назаре, летом он прямо-таки переполнен, а сейчас - сами видите. Одинокая парочка шла в обнимку по берегу, и мальчик бросал камешки в море. Все.
Автобус карабкался в гору, пыхтя и усердствуя, а синяя полоса моря постепенно скрывалась из виду, наконец ее полностью закрыли дома. В Назаре останавливаться не стали, снова выехали на тракт и к пяти часам уже были в Алкобасе. Обычный городок, современные застройки окраин, дети с футбольным мячом, щиты с кока-кольной рекламой... Голев уже начинал жалеть, что поехал, лучше бы воспользовался советом практичного Вовчика и продал путевку. На полторы тысячи худо-бедно, но прожить можно целую неделю.
Тем временем подъехали к собору. Вид у него был мрачный, плохо сочетавшийся с предвечерним солнечным светом. У Голева внутри что-то ухнуло, когда он вместе с другими туристами поднимался по лестнице к многосводчатой двери. Вошли внутрь.
Голева поразила белая гулкая пустота храма, выразительная скромность совершенно не в португальском духе. Гидша решительно шагала впереди к двум большим саркофагам, расположенным справа и слева от алтаря. Дождалась, пока вся группа соберется возле нее послушным стадцем, и кокетливо улыбнулась.
- А теперь, дамы и господа, я представляю вам самое интересное в нашей сегодняшней экскурсии. Вот здесь похоронен король Португалии Педро Первый Справедливый и его супруга Инеш де Кастро. Это самая удивительная история из всех самых удивительных. Педро, еще будучи инфантом, очень сильно полюбил молодую красавицу Инеш. Вы видели ее портрет на рекламном плакате нашей туристической фирмы. К несчастью, Педро был женат, но к моменту смерти его жены Констанцы, инфанты Кастильской, у них с Инеш было уже трое детей. Педро уехал с Инеш и детьми в Коимбру, но отцу Педро, королю Афонсо Четвертому, очень не нравилось, что его сын, наследник португальского престола, живет с бывшей фрейлиной своей жены, испанкой к тому же, - ведь Португалия только что завоевала автономию и очень ею дорожила. Недолго раздумывая, король Афонсо послал к Инеш троих наемных убийц. Безутешный Педро похоронил жену. Через два года скончался король Афонсо и на престол взошел Педро. Первое, что он сделал, - приказал разыскать трех убийц и казнил их самолично, вырывая сердца из груди.