Страница 19 из 22
- Деньги, - терпеливо, в третий раз, повторил грабитель, аккуратно приставляя пистолет к виску Фатимы. Она не кричала, не плакала, а только по-звериному испуганно дрожала.
Голев достал из кармана потертый кошелек со всеми своими сбережениями - в пересчете семьсот долларов без малого, грабитель выхватил кошелек, глянул в него, потом резко отпустил Фатиму, так что девушка упала, не удержавшись на ногах, и выбежал из минимеркадо.
- Я позвоню в полицию, - сказала Фатима, потом глянула на Голева, и он понял: ситуация безвыходная.
Если полиция узнает, что Нуньес взял на работу нелегала с Украины, плохо будет именно Нуньесу, а не Голеву. И уж, конечно, никто и не подумает искать пропавшие деньги какого-то гастарбайтера. А заявить все равно надо - ведь он мог убить Фатиму, и все это может повториться. Значит...
Голев решил уйти, не дожидаясь Нуньеса. Он переодевался в соседней комнатенке, пока Фатима объясняла ему, что не стоит так торопиться, должно быть какое-то решение, и они с отцом что-нибудь придумают, но Голев меньше всего хотел создавать трудности своим хозяевам.
- Возьми хотя бы еды с собой, - взмолилась Фатима, когда он покидал минимеркадо, и по этому "хотя бы" он понял, что в глубине души она одобряет его решение.
Он не стал пока выселяться из пансиона - комната была оплачена до пятницы. Пошел бродить по улицам, в голове стучали какие-то обрывочные мысли, бились какие-то идеи...
Кретин! Зачем он отдал деньги?
И, может, не стоило уходить - ведь он поступил благородно, а вдруг бы Нуньес отблагодарил его?
Этой мысли он застеснялся, отпихнул ее в сторону, будто камешек.
Ну почему мне так не везет? - подумал Голев. В кармане нашлась полупустая пачка сигарет и новая телефонная карточка.
Разговор с женой получился тяжелый.
- Ты же сказал, что скоро приедешь! - недоумевала Танька.
- У меня украли деньги. Мне нужно теперь снова искать работу, и потом только я буду покупать визу и билеты...
- Коля, ты уехал почти год назад! Ты так и скажи - я вас бросил!
- Нет, Танька, все не так, правда! Я приеду. Расскажи, как там все наши?
- Луэлла при смерти. Доктора говорят, что два дня максимум. Все время рассказывает про своего мужа, клянется, что не знает, кто его убил, что она его не закладывала... Мне прямо страшно с ней, Коля. Ладно хоть мама пока у нас живет. Да и отец приезжал - он от внуков без ума!
- Луэлла умирает, - глухо повторил Голев, - скажи ей, что она... Что она самая лучшая тетка в мире.
Тут разъединилось.
После этого разговора Голев выкурил подряд две сигареты и пошел бесцельно вверх по улице. Вышел к Россиу, но Вовчика там не было - на его картонках сидел тот жуткий нищий - с мешочками вместо лица.
Прежде Голев даже в самом страшном сне не мог представить, что он обращается к такому человеку с какими-нибудь словами. Но после сегодняшних событий ему стало все равно.
- Простите, вы не знаете, куда делся человек, который пел здесь песни?
Нищий глянул на Голева, потряс своими страшными мешочками и ответил неожиданно приветливо:
- Он поет песни возле "Макдоналдса", на площади. Мы с ним меняемся раз в месяц.
- Спасибо, - сказал Голев. Нищий жадно смотрел на третью сигарету, которую Голев собрался поджечь. - Хотите закурить? Пожалуйста.
- Обригадо, - обрадовался нищий, принимая сигарету. Он закурил и радостно выпустил дымный конус изо рта.
Голев уже шагал к площади Россиу.
Чем мог ему помочь такой же нищий и бесправный Вовчик? Разве что спеть в поддержку... Логичнее было бы искать Сергея, но при этом он снова должен был столкнуться с семейством Нуньеса.
Вовчик действительно сидел под красно-желтой вывеской и пел - не так громко, как на вокзале, зато шляпа была полна бумажными деньгами. Голеву Вовчик обрадовался, как родному:
- Ну, богатей, здорово! Рассказывай, чего нажил!
- Я уж все прожил, - сказал Голев, и Вовчик помрачнел.
- Братан, я тебе не смогу твою десятку отдать. Я ее уже того-с! Съел!
Голев прижал руку к сердцу:
- Неужели ты думаешь, что я с тебя пришел деньги трясти, ты чего? Просто у меня тут нет никого больше, понимаешь? Я не знаю, куда сунуться... К кому обратиться.
- Милости просим, - Вовчик обвел рукой площадь, которая сегодня вы-глядела такой же раскопанной, как полгода назад, - садись в любом месте.
- Ты знаешь, как-то мне того... Стыдно.
- А другой работы у меня нет. Неужели ты думаешь, я бы тут горло драл за сентавки, если бы мне дали работу! Ха!
Голев снова почувствовал себя идиотом, у которого еще несколько часов назад были работа, зарплата, жилье и даже сбережения.
- Знаешь, - сказал вдруг Вовчик, - работы у меня нет, зато есть развлечение. Мне тут русские туристы попались, добрые до жути. Жрачки купили, денег дали, и еще экскурсию подарили за три тыщи эскудо. Нам, говорят, все равно расхотелось тащиться, мы лучше портвейн поедем пить, в Опорто. Вот, экскурсия на двух человек в Обидос и Алкобасу. Три тыщи эскудо.
- Сам съезди, - посоветовал Голев и получил в ответ выразительнейший взгляд.
- Мне работать надо. Место здесь дорогое, тутошние нищие только и ждут, что мы с Синим куда-нибудь сдвинемся. Синего-то они боятся, брезговают им. Заразиться боятся. А я не боюсь. Это у него незаразное, он мне рассказывал и даже справку показал. Да и на кой... сдалась мне эта сраная экскурсия? Я пионер, что ли, на экскурсии ездить?
- А я пионер? - зачем-то спросил Голев.
- А ты съезди, развейся, - серьезно сказал Вовчик и шлепнул по ладони Голева сложенной вчетверо розовой бумажкой. - Все уплочено, сбор завтра в два часа, у Помбаля. Или, знаешь, - у Вовчика вдруг загорелись глаза, - ты ее толкни там, у Помбаля, а бабки пополам. Идет?
- Ну давай, - неуверенно сказал Голев, а Вовчик прочистил горло и заорал:
- Живет моя отрада в высоком терему-у! - Потом серьезно сказал: - Почитать бы чего на родном... У тебя нету? Я, знаешь, как много раньше читал...
Голев открыл рюкзак и достал сиреневую книжку Цвейга.
- Детектив? - осведомился Вовчик, хватая Цвейга грязными пальцами.
- Не совсем, - честно сказал Голев, - но тоже неплохо. Может, понравится...
Маркиз Помбаль, как прежде, грозно стоял на постаменте рядышком с причесанным львом. Вокруг памятника кружили машины и автобусы, водители и пассажиры мчались по неведомым Голеву делам. Как он завидовал им, рабочим и праздным, добрым и скверным, богатым и бедным, - ведь каждого из тех, кто сидел в этих машинах и автобусах, ждали дом, семья, спокойный сон и приятное чувство защищенности. Голев чувствовал себя смятой бумажкой на ветру, случайно залетевшей в капкан птицей, голодным усталым зверем - кем угодно, только не человеком. Сейчас он будто прозрел, смог переключить канал и увидеть себя на экране: глупого неудачника, бросившего семью и кинувшегося в погоню за счастьем, которое с самого начало было химерой. Как все это получилось? Почему?
Постаревший за одну ночь, хмурый и небритый, Голев меньше всего похож был на пресыщенного туриста, поэтому гиды, курившие возле пыльных автобусов, посмотрели сквозь него и очень удивились, когда он протянул им оплаченный билет.
- У вас экскурсия на двоих, - подозрительно сказала гидша с неолитической фигурой и собачьим наклоном головы.
Голев хотел сказать, что он отказывается от поездки и хочет вернуть деньги, как вдруг случайно, боковым зрением увидел плакат, приклеенный на борту автобуса. Слова застряли у него в глотке - на плакате была Танька! То есть понятно, что это была не Танька, а какая-то другая блондинка, к тому же давно умершая - судя по старомодной пышной прическе, медальону с тамплиерским крестом на груди и древним кружевам, облегающим худенькие плечи. Но лицо, взгляд, полуулыбка - все это было несомненно Танькиным, будто кто-то пытался пошутить над Голевым.
- Кто это? - проклекотал наконец Голев, указывая пальцем на незнакомку, застывшую на плакате. Снизу, кстати, было написано слово Аlcobaca.