Одна ночь

Дагмар, которая внимательно слушала Маркуса, крикнула:

- Вы бросили его! Вы и ваш Магнус! Маркус отрубил:

- Вы хотели знать правду. Можете винить меня, но Магнуса не троньте.

- Вы ненавидите моего мужа! Маркус уже не сдерживался:

- После Нарвы я стал его презирать.

- Вы ненавидите его, - повторила Дагмар.

- У меня к вам один вопрос. Почему вы не эвакуировались раньше?

- А что? И во мне видите... предателя? Бенно вы им уже считаете.

- Извините.

Теперь, когда они замолчали, Маркус, уже в который раз за эту ночь, услышал собственные шаги и шаги Дагмар. Ему стало жаль ее, он понял, почему Яннус велел ему держать язык за зубами.

Дагмар прервала молчание, голос ее звучал спокойнее:

- Почему я не эвакуировалась... Венно не терпел паникеров. Он сказал, что если уходить, то вместе с фронтом. Кто из нас думал, что Таллин так быстро падет? А вы всё предвидели?

Маркус уловил в словах Дагмар скрытую насмешку.

- Нет, не всё. Но уже в конце июля было совершенно ясно, что Эстонию не смогут отстоять. И ваш супруг это отлично понимал, мы не раз говорили об этом.

- Бенно мне никогда не рассказывал, чем он занимается. Говорил о Пыльтсамааском сражении, о каком-то прочесывании, больше ни о чем.

- Это делает ему честь. Мы ходили в разведку по вражеским тылам и в одном месте прятали оружие и боеприпасы для будущих партизан.

Дагмар снова вспыхнула. Вопрос Маркуса задел ее за живое. Когда кто-нибудь из редакции или знакомые собирались эвакуироваться, она спрашивала себя: а почему Бенно не предлагает ей уехать? Не потому, что она хотела покинуть родину или боялась немцев. Она уже придумала доводы, чтобы отказаться от эвакуации, если Бенно станет убеждать ее. Но Бенно об этом и не заговаривал. Всякий раз, когда Дагмар спрашивала себя, почему он молчит, - сразу же находила ответ: Бенно любит ее. Хочет, чтобы они были до конца вместе.

- Он любил меня.

Обо всем, что Маркус наговорил ей после этого, он жалел до конца своей жизни. Но тогда он слов не выбирал.

- В Пяяскюласком болоте мы два дня решали, что предпринять. В ночь на тридцать первое августа я пошел в Таллин. Юхансон дал мне ваш кадриоргский адрес, я звонил, стучался к вам, естественно, что дверь была на замке. Вашего супруга это известие потрясло: мне так показалось. Я...

Дагмар прервала его:

- Он подумал, что со мной что-нибудь случилось. Боялся ареста.

- Я сказал ему, что вы .. эвакуировались.

- Нет, нет, нет! Вы не знаете Бенно. Я не сомневаюсь - это из-за меня он остался в Эстонии.

Следующие слова Маркус произнес очень медленно, так, чтобы они непременно дошли до сознания Дагмар, не остались без ответа:

- Вы просили, чтобы я был до конца откровенен, взяли с меня клятву. Так знайте - о том, что вы эвакуировались, я узнал от ваших соседей по квартире. И сказал об этом ему.

Дагмар остановилась и выпалила:

- Это ложь! Вы не имеете права говорить так! Маркус хотел было взять Дагмар за руку, но она вырвалась. Он буркнул:

- Вы просили, чтобы я ничего не скрывал.

- Ну почему вы так говорите?

Маркус все же подхватил Дагмар под руку. Койт и это заметил, и снова подумал о них плохо. Дагмар же была в замешательстве. И хотя все восставало против слов Маркуса и она ощущала желание освободиться от него, человека, который говорил такие чудовищные вещи, ненавидел Бенно и ее самое, - она продолжала идти рядом.

- Он говорил о каком-то родственнике, который смог бы всех нас приютить и укрыть. По-моему, ваш супруг сейчас у него прячется.

Дагмар резко мотнула головой:

- У своего дяди? Никогда. Он не ладил с ним и ничего от него не принимал. Дядя с радостью оплатил бы его учебу в университете, но Бенно хотел быть неза-писимым. Он называл дядю и Мяртом Могри*, и Гобсеком, и Шейлоком. Между ними нет ничего общего.

- А нам он говорил о нем другое.

Дагмар чувствовала, как все вокруг рушится.

Она крикнула:

- Я ничего больше не хочу слышать от вас!

- Где у этого дядюшки усадьба - Юхансон называл ее фермой?

- Оставьте меня в покое.

- Не оставлю, пока вы не поверите мне.

- Вы ненавидите моего мужа, наговариваете на него. Вам и в голову не приходит, что его могли схватить у реки, может, вы не дождались его, поспешили до рассвета перебраться на другой берег. Зачем ему надо было идти с вами до самой Нарвы, он мог и раньше отстать! Хутор находится в северной части Тартумаа, в районе Тормы.

Маркус старался сохранить спокойствие.

- Вы, конечно, лучше знаете своего мужа. Мы с Магнусом тоже гадали, почему он не отстал раньше. Видимо, не пришел к окончательному решению. Возле Йисаку мы едва спаслись от преследователей, мы двое суток только и делали, что уходили от погони, - возможно, и это подействовало. Впереди ждали новые опасности. Он, вероятно, решил больше не рисковать. Подумал, что в Эстонии, у дяди или еще где, безопаснее... Кто знает, как бы с ним вышло. Магнуса убили... Магнус погиб именно при переходе фронта, когда все было уже позади.

* Мярт Могри - главный герой пьесы выдающегося эстонского драматурга-реалиста Аугуста Китцберга (1855-1927) "Бог мошны".

Последние слова Маркус произнес тихо, обвинительные ноты в его голосе исчезли. Но именно эти тихо произнесенные слова подействовали сильнее всех предыдущих.

Дорога повернула вправо, затем снова влево. Почти с километр они шли молча, руку Дагмар Маркус уже давно отпустил.

Молчание Дагмар пугало. Маркус попытался смягчить свои слова:

- Я могу и ошибиться. Поэтому молчал. Фактов у меня нет, больше предположения. Но поверьте, мы его не бросили. Остальное - всего лишь догадки. Примите и вы их как... мое личное мнение, которое может быть полностью ошибочным.

Говоря это, он чувствовал себя отвратительно. Дагмар сказала неожиданно спокойно и сухо:

- Я не благодарю вас, товарищ Кангаспуу. Мне не следовало надоедать вам. Ваши слова я и приму... только за предположение. Извините, я пойду быстрее.

Почти бегом Дагмар бросилась Еслед за идущими в снегопаде товарищами.

Маркусу казалось, что она убегает от него, оставляя на ладонях ощущение вздрогнувших плеч и жесткость козлиной шерсти.

Глафире Феоктистовне почудилось, что сидевшая рядом с ней молодая эстонка плачет. Плачет безмолвно, бесслезно, но плачет. Хотя на Глафире Феоктистовне и было две шубы с поддевкой, а поверх всего еще и свободный, до пят тулуп, она чувствовала, как едва заметно вздрагивает эта молодая женщина. Старуха подвинулась к соседке ближе н окончательно убедилась: плачет.

Глафира Феоктистовна замечала все, даже когда вроде бы дремала. В магазине и на собраниях не глядела по сторонам и все же подмечала больше других, кто без конца пялился, выпытывал, прислушивался и перешептывался. Глафира Феоктистовна точно знала, когда сошла с дровней пожилая эстонка. Она до этого растирала колени и что-то говорила по-своему, только потом сползла. На ее место устроилась молодая, села вначале, как всегда, спокойно, по-девичьи подобрав под себя ноги. И тут будто охнула или глубоко вздохнула, после чего Глафира Феоктистовна и поняла, что стряслось неладное. Видно, поприпомнилось что-то молодой эсто-ночке, ночью оно всегда все перед глазами встает. Ночами человеку спать положено, только этой бабенке сейчас не до сна, даже если бы она и улеглась на перину возле теплой печки и положила голову на пуховые подушки. Видать, потеряла мужа или милого, теперь многие бабы остаются вдовами, а невесты без суженых. А эта еще молодая, может, найдет себе нового. Только кто знает, иная до гроба плачет, другая до того кручинится, что сама следом в гроб ложится. Люди всякие, только не всем дано одинаковое терпение. Чтобы сносить муки и одолеть, страдание. Страшно, когда ломит кости, но сердечная боль и того страшней. В муках родится на свет человек, в муках он и живет. Бабы - по крайности. Умирают мужья - жены глаза выплакивают, гибнут сыновья - матери задыхаются от боли. У того, кто молчком плачет, - двойная боль, человек должен навзрыд кричать, не в себя уходить. Только тут не своя воля, душу, что вдохнул господь, смертный изменить не в силах.