Одна ночь

- Финны-вышли к Свири, - сказал Юлиус Сярг с такой уверенностью, будто ему об этом только что доложили. - О чем я все время твержу!

- Поглядеть - так тишина, - упрямо сказал Койт.

- Затишье перед бурей, - рубанул Сярг. На этот раз верх остался за ним.

Маркус успокаивал женщин:

- При ясной погоде звуки разносятся далеко. А тут еще ветер с севера.

Маркус, Валгепеа, боцман Адам и Юлиус Сярг наслышались вдоволь винтовочной и пулеметной пальбы, но Дагмар и Марии довелось слышать только те выстрелы, которые ветер приносил в Таллин и к рейду. Вблизи не приходилось. Впрочем, нет, на ледоколе "Суур Тылль" крупнокалиберный зенитный пулемет трещал у них прямо под носом.

Мария Тихник, собственно, и не слышала, что там говорил Маркус. Ноги одеревенели в машине, теперь к ним стал подбираться и холод. Она решила натянуть поверх чулок еще и носки. При ходьбе было ничего, ни пальцы, ни икры мороза не чувствовали, холод стал пробирать сейчас, особенно в коленях, они доставляли ей больше всего хлопот.

Дагмар снова чувствовала себя листком, который подхвачен ветром и отнесен от дерева. Ее не волновали ни далекие пулеметные очереди, ни то, что теперь будет с ними. Недавнее оживление ее развеялось.

Яннус и боцман Адам отправились на прием к здешнему начальству. Сперва побывали в длинном старом и невысоком доме. И тут же, выйдя из него, направились к другому - побольше, повыше и поновее, напоминавшему жилище деревенского попа. Шедшая от большака улица здесь кончалась.

- Тебе надо было пойти с ними, - назидательно сказал Койт Хельмуту Валгепеа.

- С начальством я разговаривать не умею, - признался Валгепеа. Начальники любят обстоятельные доклады, ты им обязан всякое дело объяснить и обосновать, а в конце концов они все равно потребуют от тебя бумагу. Не знаю, то ли начальников и секретарей выбирают из недоверчивых товарищей, или пост такими делает, только по-обычному обходиться с ними нельзя.

Стало смеркаться.

Где-то залаяла собака.

Тат-тат-тат-тат-тат-тат.

Койт подумал, что в Ленинграде он почти не слышал пулеметных очередей. Орудийного гула и грохота бомб там было хоть отбавляй. Видимо, городской шум заглушал выстрелы. Ленинград огромный город. Настоящий социалистический колосс.

Наконец дверь во втором доме открылась: оживленно переговариваясь, Яннус и боцман Адам спустились с крыльца и направились к своим спутникам.

- Первым делом снесем вещи, - подойдя, объявил Яннус. - Переночуем здесь, в этом доме, - он указал рукой на приземистое строение. - Как сложим вещи - сразу ужинать. Нам выдали талоны в столовую истребительного батальона. После ужина в лавку, туда нам тоже дали бумажку. Завтра на машине отправимся дальше.

Боцман Адам молчал - он уже достаточно наговорился с секретарем.

- Передовая далеко? - спросил Юлиус Сярг,

- Не спрашивал, - ответил Яннус. Адам продолжал молчать.

Сярг махнул рукой и начал распутывать на санках веревочку. Чемоданы и рюкзаки были связаны тонкой бельевой бечевкой. Ее тоже раздобыл боцман.

Огромная, жарко натоплендая печь в предоставленном для ночлега помещении обдавала теплом. Только теперь они ощутили холод, который пробрал до костей во время езды и ожидания. Теплое помещение казалось уютным, несмотря на то что ничего, кроме старого письменного стола, коричневого сейфа, поставленных в ряд стульев и портретов на стене, там не было. Средних лет женщина оказала пришельцам, чтобы они чувствовали себя как дома, сегодня Федор Агафонович больше не придет и она уйдет. Здесь им никто не помешает. Работа начинается в девять утра, тогда явится Федор Агафонович и она тоже. Юлиус Сярг попросил боцмана разузнать о здешней фронтовой обстановке, но тот про-молчал.

Они поставили чемоданы с рюкзаками в угол и, не обогревшись, сразу двинулись в столовую, которая, как им объяснили, находилась на главной улице, в здании с открытой верандой, найти просто.

Опять послышалось пулеметное татаканье, но как-то глуше, и Альберт Койт подумал, что враг отброшен. Юлиус Сярг сердился на Адама за то, что тот не интересуется делами у Свири. Он был абсолютно убежден, что выстрелы доносятся от реки, и поэтому нельзя быть такими беспечными.

Столовую найти было действительно легко. На веранде кучкой стояло пять или шесть человек, которые о чем-то спорили, потом рассмеялись. По дороге боцман все же проронил несколько слов, сказал, что столовая принадлежит местному истребительному батальону; значит, мужчины эти могли быть истребителями. Оружия ни у кого не было - да и то верно, разве кто идет с винтовкой суп хлебать. Зато все в защитных галифе, в сапогах и стеганках. Стеганки такие же, как у солдат, чуть длиннее обычных, из плотного защитного материала, и сверху не простроченные. Маркус, тот носил синий простроченный ватник и штаны, которые ему выдали в Ленинграде.

Сярга так и подмывало подойти и завести с истребителями разговор, но он удержался, могут еще всякое подумать, в Ленинграде люди были уж больно бдительными. Поговаривали, что в город вроде проникли диверсанты или в нем действуют вражеские агенты, бывает, ночью подают ракетами и светом знаки самолетам. Именно так, мол, было выдано расположение гигантских продовольственных складов, оттого и снабжение в Ленинграде резко ухудшилось.

На талоны они получили жирный гуляш и гречневую кашу. Пищу подавали из продолговатого, проделанного в стене окна, такую раздаточную Дагмар видела впервые. Гуляш ей понравился, и каша тоже, у нее снова появился аппетит. Не иначе, ходьба и свежий воздух подействовали, да и то, что не доела свой завтрак. Ян-нус заметил этот пробудившийся аппетит и опять подумал, что Дагмар становится прежней.

- Нам выписали сахар, шоколад, масло, сало и хлеб, - объявил за столом Яннус - Секретарь райкома отнесся к нам исключительно хорошо. Расспросил, кто мы такие, и, когда узнал, что среди нас старая коммунистка с подпольным стажем, стал еще приветливее. Сперва распорядился выдать талоны в столовую, а потом велел секретарше позвонить еще и в магазин и обещал постараться, чтобы завтра не пришлось тащиться пешком.

Они ели и радовались. И только Юлиус Сярг прислушивался к пулеметному стрекоту, который через короткие промежутки доносился снова и снова. Беспечность товарищей его злила: раньше чем отпускать шуточки, не грех бы выяснить обстановку, разузнать, где противник, в каком направлении движутся немцы из Тихвина, куда, на какую линию вышли финны. Вместо этого Яннус лопочет о шоколаде и шпике. Хорошо, что их обеспечивают продуктами, разве кто спорит, только точная информация куда важнее набитого желудка. И Сярг решил все же поговорить с парнями из истребительного батальона - не то живешь как в потемках.

Перед сном поделили принесенные из магазина продукты. Каждому досталась плитка шоколада, примерно полкило сала, около фунта масла, по два стакана сахарного песку, по пачке печенья и по полбуханки хлеба. Давно уже не чувствовали они себя такими богатыми и уснули счастливыми, несмотря на то, что пулеметный рокот не смолк и к полуночи.

Наутро им и впрямь дали машину. А в следующем районном центре идиллия кончилась,

Когда через день они стояли в очереди в столовую, то все поняли, что везению пришел конец. Хвост очереди завернулся вокруг столовой и тянулся вниз по косогору. Со стороны это напоминало доисторическое исполинское пресмыкающееся, над которым повисло огненное дыхание. Так думал Койт. Чудище это то растягивалось, то сжималось; чтобы согреться, люди притопывали, били себя руками, толкались и пихали друг дружку. Их разгоряченное дыхание и реяло над извивавшейся с "угорья очередью.

Районный центр, куда они прибыли накануне вечером, раскинулся в живописном месте. Холмы, кряжи, бугры и склоны, низины, лощины и овраги, по самой широкой и глубокой балке то ли протекал ручей, то ли катилась речушка. Меж домами росшие кучно деревья образовывали островки леса. Но сейчас было не до созерцания всей этой красоты - гигантская очередь отбивала охоту. Лишь Койт сказал Хельмуту, что великолепная здесь местность, напоминает чем-то Отепяа или Каркси. В Отепяа Койт побывал однажды со школьной экскурсией, в Каркси его нога не ступала, назвал просто так. Хотя и не совсем, потому что по описаниям и фотографиям представлял Каркси именно таким - в холмах и долинах. Книга была для Койта все равно что жизнь, мало того, книгам и вообще печатному слову он верил больше, чем жизни. В этом смысле Койт был прямой противоположностью Хельмуту Валгепеа. Жизнь казалась ему подчас скоплением случайностей, в которых книги устанавливали свой порядок, выводили из дебрей фактов твердые закономерности, книги и мыслили разумнее и схватывали существенное. Койт оставался кни-говером, впоследствии из-за этого он попадал в критические положения: спустя несколько лет после войны дошел до того, что вообще закрывал глаза на действительность. А спустя еще с десяток лет отверг книжные премудрости и мучился еще больше. Наконец заново слатал свою веру, но стал мнительным и всех во всем винил и ненавидел.