Страница 26 из 40
- Значит, вы хотите видеть мадемуазель Жаклину? Я пойду за ней.
- Спасибо. Это ужасно мило с вашей стороны. Пуаро отправился на поиски Жаклины. Она сидела в углу салона, низко нагнувшись над книгой, но не читала.
- Пойдемте со мной, мадемуазель, - ласково сказал Пуаро, - мсье Дойль хочет вас видеть.
Она вспыхнула, потом побледнела.
- Симон? - сказала она, как бы не веря своим ушам.
- Он хочет видеть меня? Меня.
Его тронуло ее волнение.
- Так вы идете, мадемуазель?
- Я? Конечно, разумеется, иду.
Она пошла за ним как послушное дитя. У входа робко остановилась, глядя в лицо Симону.
- Привет, Джекки!
- Ему тоже было неловко.
- Я очень рад, что ты пришла. Мне хотелось тебе сказать... понимаешь, я...
Она перебила его:
- Симон - это не я... - торопливо, задыхаясь, говорила она, - я не убивала, ты ведь знаешь. Я потеряла голову прошлой ночью. О, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня.
Теперь ему стало легче.
- Ну, конечно. Я уже простил. Совсем простил. Это я и хотел тебе сказать. Ты беспокоилась немного, я понимаю...
- Беспокоилась? Немного? О, Симон!
- Поэтому мне и хотелось тебя увидеть. Все в порядке, старуха. Ты просто перепила вчера и расклеилась. Это естественно.
- Но, Симон! Я же могла убить тебя!
- Да нет, кого можно убить из твоей игрушки?
- А как же твоя нога! Ты, может быть, не сможешь ходить...
- Послушай, Джекки, не надо каркать. Скоро мы будем в Асуане, мне сделают рентген и вытащат из ноги пулю. Я снова буду здоров как огурчик.
Жаклина судорожно глотнула воздух, вдруг она бросилась через всю каюту и упала на колени у постели Симона, судорожно плача. Симон неловко гладил ее по голове. Он посмотрел на Пуаро, и тот, вздохнув, неохотно вышел из каюты, оставив Симона и Жаклину одних. Уходя он слышал невнятный шепот: "Ах, какая я гадина. Симон, Симон... Мне так стыдно!"
На палубе стояла Корнелия, облокотившись на перила.
- Это вы, мсье Пуаро, - начала она, обернувшись, - ужасно, такое страшное несчастье.
Пуаро посмотрел на небо.
- Когда светит солнце - луна не видна, - проговорил он, - но стоит закатиться солнцу, стоит солнцу скрыться...
- Простите? - сказала Корнелия, широко открыв рот.
- Я только сказал, мадемуазель, когда заходит солнце, мы видим луну. Вы со мной не согласны?
- Почему же, разумеется, согласна.
Однако она смотрела на него неуверенно. Пуаро усмехнулся.
- Я болтаю глупости, не обращайте внимания.
Он неторопливо направился в сторону кормы. Около первой каюты он помедлил. Оттуда доносился голос...
- Какая неблагодарность - после всего, что я для тебя сделала! Никакого сочувствия к несчастной матери! Никакого сочувствия к моим страданиям...
Пуаро плотно сжал челюсти. Он поднял руку и постучал. Настороженная тишина и затем голос миссис Оттерборн:
- Кто там?
- Мне нужна мадемуазель Розали.
Девушка показалась в дверях. Она выглядела измученной, темные круги под глазами, морщинки у рта.
- В чем дело? - спросила она грубо.
- Что вам угодно?
- Я хотел бы поговорить с вами, если вы согласитесь доставить мне это удовольствие.
Она еще больше помрачнела, глядя на него подозрительно.
- О чем?
- Прошу вас, мадемуазель.
Она вышла на палубу и закрыла за собой дверь.
- Ну.
Пуаро мягко взял ее под руку и повел вперед, на корму. Они прошли душевые и завернули за угол. Вся корма теперь принадлежала им, впереди простиралась широкая река. Пуаро облокотился на перила. Розали же стояла прямо и чопорно.
- Ну? - повторила она нетерпеливо.
- Мне необходимо задать вам несколько вопросов, мадемуазель, - начал он медленно, тщательно подбирая слова.
- Но я почти уверен: вы не захотите ответить ни на один из них.
- Тогда вы привели меня сюда напрасно.
Пуаро медленно водил пальцем но деревянному поручню.
- Вы, мадемуазель, привыкли нести свое бремя в одиночестве. Так можно надорваться. Напряжение станет вам не под силу. Мадемуазель, вам не под силу это бремя, вы недолго сможете жить в таком напряжении.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - сказала Розали.
- Я говорю только о фактах, простых и страшных. Назовем вещи своими именами и сделаем это покороче. Ваша мать - алкоголик, мадемуазель.
Розали молчала. Впервые она растерялась. Она было открыла рот, но снова стиснула губы.
- Не нужно ничего говорить, мадемуазель. Я сам все скажу за вас. Еще в Асуане меня заинтересовали отношения между вами. Почти сразу мне стало ясно - вы самоотверженно оберегаете свою мать от чего-то, а этот ваш сарказм и непочтительность к ней не больше, чем маска. И от чего вы оберегаете ее, я понял гораздо раньше, чем встретил ее однажды утром настолько пьяной, что ошибиться было невозможно. Мне стало ясно - она устраивает пьяные оргии в одиночестве, а вы мужественно боретесь с пороком, с которым бороться трудно, почти невозможно. Ведь она, подобно всем пьяницам, научилась хитрить, добывать спиртное и прятать его от вас. Я бы нимало не удивился, узнав, что лишь вчера вечером вы раскрыли ее тайник. И, значит, вчера же, как только ваша мать уснула, вы опустошили тайник набросили бутылки со спиртным в воду.
- Он помолчал.
- Я ошибаюсь?
- Нет. Вы совершенно правы.
- Она заговорила, отчаянно, горько.
- Как глупо было молчать, но мне было стыдно, и я не хотела, чтобы все узнали! Ведь тогда бы все узнали. И потом, меня оскорбило такое нелепое подозрение... подозрение, будто я...
Пуаро закончил фразу за нее:
- Вам показалось оскорбительным подозрение в убийстве?
- Да, - и снова неудержимая исповедь, - я так отчаянно старалась скрыть ото всех... ведь она не виновата. Ее книги больше не покупают. Всем надоел ее дешевый секс, а она никак не может смириться, ей это кажется несправедливым. И вот она стала пить. Я долгое время не могла понять, почему она ведет себя так странно. Потом поняла, пыталась остановить ее. Какое-то время все шло нормально, но вдруг началось снова, и жуткие скандалы и ссоры с посторонними людьми. Ужасно, - она вздохнула.
- Мне приходится быть начеку, чтобы вовремя увести ее... И вот она возненавидела меня. Она во всем винит меня. Иногда я вижу это в ее глазах...
- Бедная девочка, - сказал Пуаро. Она резко повернулась к нему.
- Не смейте меня жалеть. Не будьте ко мне добры. Мне легче без этого.
- Она глубоко и горестно вздохнула.
- Я так устала. Смертельно устала.
- Я знаю, - сказал Пуаро.
- Все вокруг считают меня грубой, невоспитанной, упрямой. А я ничего не могу поделать. Я разучилась быть хорошей.
- Я же говорил вам - вы слишком долго несете свое бремя в одиночестве.
- Какое облегчение разговаривать с вами, - медленно сказала Розали, вы всегда были так добры ко мне, мсье Пуаро. А я так часто обходилась с вами безобразно грубо.
- Вежливость совсем не обязательна между друзьями.
Она вдруг снова стала подозрительной.
- Наверное, вы расскажете о нашем разговоре? Вам ведь придется объяснить, почему я выбросила за борт эти проклятые бутылки?
- Нет, вовсе не придется. Вы только ответьте мне: когда это было? Десять минут второго?
- По-моему, да. Я не помню точно.
- Так, теперь скажите, мадемуазель, вы видели мадемуазель Ван Скулер?
- Нет, не видела.
- По ее словам, она выглянула из двери своей каюты.
- Наверное, я не заметила. Я оглядела палубу, а потом повернулась к реке.
- Значит, вы не видели ничего - совсем ничего, когда были на палубе.
Наступило молчание, долгое молчание. Розали нахмурилась, казалось, она серьезно обдумывает что-то. Наконец, она решительно проговорила:
- Нет, я никого не видела.
Эркюль Пуаро медленно покачивал головой. Он был печален и очень серьезен.
19