Страница 95 из 132
Здесь точно сказано - "тогда знаменитый", ибо Тютчев был в центре внимания всего лишь несколько лет, до начала шестидесятых годов; потом его, как свидетельствовал тот же Толстой, "вся интеллигенция наша забыла или старается забыть: он, видите, устарел...".
Но если иметь в виду не внешнее, шумное признание, не "популярность", тютчевская поэзия вовсе не была забыта. И об этом ясно говорит уже хотя бы отношение к ней самого Толстого, который на протяжении всей своей жизни в различных выражениях повторял мысль о том, что "без Тютчева нельзя жить".
Глубокое - подчас почти не заметное на поверхности- воздействие тютчевской поэзии было исключительно мощным и многосторонним.
Прежде всего книга Тютчева, вышедшая в 1854 году, в полном смысле слова открыла новую поэтическую эпоху. Здесь, в жизнеописании поэта, невозможно подробно рассматривать сложные историко-литературные проблемы, связанные с этой эпохой*. Наметим лишь основные моменты.
Во-первых, книга Тютчева оказала вдохновляющее воздействие на творчество целой группы поэтов старшего поколения, которых уместно назвать "тютчевской плеядой". Речь идет как о поэтах, вышедших из круга любомудров, - Хомякове и Шевыреве, так и о Федоре Глинке, Вяземском, Бенедиктове и др. Их книги - в большинстве случаев первые книги, хотя они начали свой путь давно, - вышли вслед за тютчевской, во второй половине пятидесятых- начале шестидесятых годов, и вместе с ней как бы представили своеобразную и очень ценную область в мире русской поэзии.
С другой стороны, книга Тютчева сыграла первостепенную роль в окончательном становлении поэтов младшего поколения, вступивших в литературу в столь неблагоприятные для поэзии сороковые годы, - Некрасова, Фета, Полонского, Алексея Толстого, Майкова и др.
Но главное даже не в этом. Воздействие тютчевской поэзии имело плодотворнейшее значение для развития русской литературы в целом и прежде всего - центрального ее жанра, достигшего высшего, всемирно значимого расцвета в конце 1850-х - начале 1880-х годов - романа.
После явления "Евгения Онегина", "Героя нашего времени" и "Мертвых душ" надолго, почти на два десятилетия, развитие романа, по сути дела, прекратилось. В деятельности так называемой натуральной школы (сороковые годы) и писателей пятидесятых годов господствующей формой были различные жанры очеркового - в том числе и "документального" - характера; слово "очерк" - вообще ключевое для литературы данного периода. Искусство слова в то время шло как бы исключительно вширь, стремясь всесторонне освоить социальную жизнь страны, проникнуть во все ее сферы и слои. И это было совершенно необходимо для дальнейшего развития отечественной культуры.
Центральными произведениями русской литературы в то время, когда вышла книга Тютчева, были произведения именно очеркового типа - "Записки охотника" Тургенева, кавказские и севастопольские "рассказы" (вернее, очерки) Толстого и его же хроника "Детство", "Отрочество" и "Юность", "Очерки из крестьянского быта" Писемского, "Губернские очерки" Щедрина, "Семейная хроника" Сергея Аксакова, "Очерки народного быта" Николая Успенского и т.п. Это были, конечно, замечательные книги, но все же в литературе недоставало творений, основу которых составил бы целостный и монументальный поэтический образ мира, как это было в "Евгении Онегине" или Мертвых душах".
Такие творения начинают создавать с конца пятидесятых, а особенно- в шестидесятые-семидесятые годы Толстой, Достоевский, Тургенев, Гончаров, Лесков и др. И нет сомнения, что неоценимую роль в рождении их подлинно поэтического эпоса сыграла поэзия пятидесятых годов, прежде всего творчество Тютчева, а также испытавшее его глубокое воздействие творчество Некрасова, Фета, Полонского. Если высказаться наиболее кратко и просто, величайшая эпоха русского и одновременно мирового романа как бы слила воедино открытия "очерковой" литературы сороковых-пятидесятых годов и высокий творческий пафос новой поэтической эпохи, вдохновленной книгой Тютчева.
Толстой и Достоевский не раз говорили о том громадном значении, которое имела для них поэзия Тютчева и его младших сподвижников. Можно с полным основанием утверждать, что никого из своих литературных современников Толстой и Достоевский не ценили столь высоко, как Тютчева, отдавая также должное Некрасову, Фету, Полонскому.
Словом, появление книги Тютчева было поистине великим событием в отечественной литературе. Толстой вспоминал о своей, прошедшей под знаком острого, отчасти даже нарочитого скептицизма, молодости: "Когда-то Тургенев, Некрасов и К° едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато, когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта". Позднее Толстой скажет даже, что "Тютчев, как лирик, несравненно глубже Пушкина".
Между прочим, Достоевский, находившийся во время появления тютчевской книги в ссылке в Семипалатинске, встретил ее поначалу с еще большим сопротивлением, чем Толстой (которого "едва могли уговорить"). Книга дошла до него с запозданием, и 18 января 1856 года он написал Майкову: "Скажу вам по секрету, по большому секрету: Тютчев очень замечателен; но... и т.д.... Впрочем, многие из его стихов превосходны". По-видимому, Достоевскому издали, как и Писемскому в Чухломе, казалось, что о Тютчеве слишком "кричат", и это, в частности, рождало сопротивление. Но впоследствии Достоевский увидит в Тютчеве "первого поэта-философа, которому равного не было, кроме Пушкина".
Сложными, глубинными путями книга Тютчева как и наиболее значительные его стихотворения, появившиеся в последующие годы, вошла в плоть и кровь русской литературы, устремляя ее ввысь, побуждая ее к проникновенному и целостному видению и вополощению человека и природы, России и Мира.
Среди всех, кто был так или иначе причастен к тютчевской книге, едва ли не спокойнее и даже равнодушнее всех отнесся к ее выходу в свет... сам Тютчев. Нам неизвестно ни единое слово, сказанное им о своей книге...
Впрочем, 24 октября 1854 года, как раз в тот момент, когда в Крыму шел тяжелейший бой под Инкерманом, Тютчев написал строки, в которых, наверно, имел в виду и свою вышедшую за несколько месяцев до того книгу:
Теперь тебе не до стихов,
О слово, русское, родное!
Да, не будем забывать, что утверждение Тютчева в литературе совершалось накануне и во время Крымской войны, которой он, как мы видели, был весь поглощен. Нет сомнения, что в свете надвигающейся катастрофы интерес к своей книге представлялся Тютчеву чем-то "ребяческим"...
В 1847 году, в возрасте сорока четырех лет, поэт так выразил свое глубокое убеждение: "Я отжил свой век и... у меня ничего нет в настоящем". Но затем совершилось подлинное возрождение - жизнь словно начиналась заново: в 1849 году, после почти полного десятилетнего молчания, поэт вступает в новую и, пожалуй, наивысшую свою творческую пору; в 1850-м его захватывает едва ли не самая властная и глубокая в его жизни любовь.
И нет сомнения, что между тем и другим была органическая внутренняя связь, или, вернее, то и другое было выражением одного единого обновления души. Нельзя не заметить, что сами многочисленные стихи о последней любви всецело принадлежат (об этом уже шла речь) к новому периоду тютчевского творчества: они и не могли бы родиться без того духовного переворота, который со всей очевидностью выразился еще в стихах 1849 года.
По-видимому, далеко не случайно любовь поэта к Елене Денисьевой началась лишь на пятый год их знакомства, между тем как предшествующие его избранницы покоряли Тютчева чуть ли не при первой встрече. Он должен был увидеть, открыть в этой девушке нечто недоступное его взгляду ранее, должен был почувствовать то упоение "одной улыбкой умиленья", которое оказывается "сильней", чем весь упоенный "избытком жизни" "цветущий мир природы".
Если высказаться несколько прямолинейно, любовь к Елене Денисьевой была неразрывно связана с тем подлинным открытием родины, которое совершилось накануне начала этой любви в душе и поэзии Тютчева. Трижды поэт отдал свою любовь женщинам Германии - Амалии Лерхенфельд-Кеферинг, Элеоноре Ботмер, Эрнестине Пфеффель (названы их девичьи фамилии).