Страница 91 из 132
ПОЭЗИЯ, ЛЮБОВЬ, ПОЛИТИКА
Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!..
Петербург, 1850
Поэзия и любовь - это понятно, но при чем тут политика? Так могут подумать многие. Однако для Тютчева - и в этом он в самом деле принадлежит к очень немногим (другой величайший русский писатель такого же склада Достоевский) - политика естественно врастала в наиболее захватывающую и сокровенную глубь переживаний. Так было уже хотя бы потому, что поэт видел в любом существенном политическом событии новое, современное, сегодняшнее звено Истории во всем ее размахе.
До нас дошла замечательная тютчевская фотография начала 1850-х годов. Перед нами лицо, или, пожалуй, уместнее будет сказать, лик поэта-мыслителя, покоряющий зримо запечатленной на нем глубиной и высотой духа. Вместе с тем перед нами прекрасное, исполненное спокойной силы лицо мужчины, мужа в жизненном расцвете (хотя Тютчеву было уже около пятидесяти лет); вглядываясь в него, понимаешь, сколь естественна была вспыхнувшая незадолго до того беспредельная любовь Елены Денисьевой к этому, бывшему в два раза ее старше, человеку. Все более ранние изображения Тютчева явно уступают данной фотографии даже и с точки зрения того, что называется мужской красотой.
Но вглядимся в одну деталь портрета, которую трудно заметить сразу, ибо лицо властно притягивает к себе все внимание. В правой руке поэта газета, от которой он явно только что поднял глаза. Известны стихи Марины Цветаевой, саркастически клеймящие "читателей газет" вообще; поэтесса упустила, что такие люди, как Тютчев или Достоевский, поистине не могли жить без газет, ибо должны были повседневно слушать бьющийся в них живой пульс мировой истории. И, как мы увидим, политика (и в том числе газеты как таковые) неотделима и от поэзии Тютчева, и даже от самой его любви...
Уже говорилось, что в 1849 году, после окончательного возвращения поэта на родину, наступил новый расцвет его творчества. В течение предшествующих десяти лет он почти ничего не написал, и вот для него словно началась вторая молодость. Более того, в 1849-1852 годах его творческое напряжение, пожалуй, было более значительным, чем в конце двадцатых начале тридцатых. К тому же новый период в развитии поэта коренным образом отличался от прежнего.
Отличие это- очень сложное и многозначное, но нельзя не охарактеризовать его здесь хотя бы в самых основных чертах, ибо в нем воплотилось целостное развитие Тютчева как человека, мыслителя, гражданина.
Если попытаться сказать о различии ранней и поздней поэзии Тютчева наиболее кратко, можно сформулировать его суть так: раннее творчество поэта проникнуто мировым, космическим, вселенским духом, а в поздний период на первый план выходят стихии человечности и народности (хотя в то же время тютчевская поэзия вовсе не утрачивает своей всемирности).
В порядке первого приближения к сути дела такое разграничение уместно. Оно, это разграничение, может быть отчетливо подтверждено тютчевским стихотворением, написанным 28 июля 1852 года и обращенным к Елене Денисьевой:
Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен...
Строфы эти явно перекликаются с целым рядом стихотворений конца двадцатых - тридцатых годов, утверждавших всецело одухотворенное бытие Природы, - "Весенняя гроза", "Снежные горы", "Успокоение", "Полдень", "Над виноградными холмами...", "Летний вечер", "Нет, моего к тебе пристрастья...", "Весна" и др. Выше шла речь о своего рода полемическом гимне- "Не то что мните вы...", где о природе сказано:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Самый смысл человеческого бытия поэт в императивной форме определял так (стихи 1839 года):
...ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струей его эфирной
Омой страдальческую грудь
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!
Казалось бы, в стихотворении "Сияет солнце...", написанном через тринадцать лет, опять-таки воспет "сей животворный океан" - "цветущий мир природы", упоенный "избытком жизни". Однако третья, последняя строфа говорит совсем иное:
Но и в избытке упоенья
Нет упоения сильней
Одной улыбки умиленья
Измученной души твоей...
Оказывается, что одна умиленная улыбка одного человека перевешивает весь этот "цветущий мир природы", в котором - "на всем улыбка"... Стихотворение словно прямо противопоставлено одному из самых основных мотивов раннего творчества поэта.
Можно бы предположить, что столь кардинальное преобразование в сфере ценностей определила последняя любовь поэта, ибо стихотворение - о ней. Но это не так. Глубокий переворот в творчестве Тютчева совершился несколько раньше. В свете всего позднего творчества поэта начало этого переворота можно увидеть уже в стихотворении об Овстуге - "Итак, опять увиделся я с вами...", о котором мы подробно говорили. Смысл стихотворения еще двойствен; восклицая:
Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной,
поэт утверждает тот "великий праздник" как ценность, которой вроде бы нечего противопоставить. И все же в движении, в самой мелодике стиха таится неотвратимое вопрошание - а как же быть с "краем безлюдным"?
Стихотворение было создано 13 июня 1849 года в Овстуге - на седьмой день после приезда в родную усадьбу. Тютчев в то лето долго не мог расстаться с Овстугом, что было для него необычно. Многое раскрывает письмо Эрнестины Федоровны брату, написанное в Овстуге через месяц, 13 июля:
"Мы находимся здесь с 7/19 июня и в полной мере наслаждаемся жизнью среди полей и лесов... Ничто не мешает нам чувствовать себя обитателями некой печальной планеты, которая вам, прочим обитателям Земли, неизвестна. И самое невероятное, что вот уже пять недель мой несчастный муж прозябает на этой мирной и тусклой планете, - это он-то, столь страстный любитель газет, новостей и треволнений! Что вы думаете об этой аномалии?"
Трудно переоценить значение тогдашнего пребывания в Овстуге для духовной жизни поэта. Именно там, по-видимому, он написал стихотворение "Русской женщине", названное при первой его, анонимной, публикации (апрель 1850 г.) "Моей землячке". Стихотворение это нередко толкуется только как своего рода "разоблачение"; но надо все же вслушаться в высшую, несказанную красоту поэтического слова и ритма, особенно во второй строфе.
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои...
И жизнь твоя пройдет незрима,
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле,
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле.
Первая строфа говорит о том, что не будет "великого праздника" с его солнцем, пышной природой светским блеском, искусством, цветущей жизнью и любовью... Но во второй строфе - о жизни, которая пройдет незрима в краю безлюдном, - уже отчетливо проступает иное начало, нашедшее свое полное воплощение позднее, в тютчевском стихотворении 1861 года, в сущности, заново претворяющем ту же поэтическую тему, но раскрывающем ее уже как подлинное средоточие высшей ценности:
Я знал ее еще тогда,
В те баснословные года,
Как перед утренним лучом
Первоначальных дней звезда
Уж тонет в небе голубом...
И все еще была она
Той свежей прелести полна,
Той дорассветной темноты,
Когда незрима, неслышна,
Роса ложится на цветы...
Вся жизнь ее тогда была
Так совершенна, так цела