Страница 50 из 132
Конечно, это можно воспринять как юмор, а не реальные подозрения, но все же... По свидетельству П.В.Нащокина, Пушкин тогда же, в мае 1836-го, говорил, что "царь, как офицеришка, ухаживает за его женою". И вот через полгода, 4 ноября, - пресловутый "диплом"...
Состояние души Поэта после того, как он вчитался в "диплом", с полной ясностью выразилось в письме, отправленном им 6 ноября министру финансов графу Е.Ф.Канкрину: "... я состою должен казне ... 45 000 руб..." Выражая желание "уплатить ... долг сполна и немедленно", Пушкин утверждает: "Я имею 220 душ в Нижегородской губернии... В уплату означенных 45 000 осмеливаюсь предоставить сие имение" (курсив мой. - В.К.).
Сторонники "ахматовской" версии пытаются объяснить этот поступок Поэта тем, что ему-де накануне дуэли с Дантесом "нужно было привести в порядок свои дела" (формулировка С.Л.Абрамович). Однако, во-первых, как уже сказано, Пушкин согласился тогда на двухнедельную отсрочку и даже утверждал, что "дуэли никакой не будет". Далее, предложение Канкрину было в сущности жестом отчаяния, а не "упорядочением" дел, ибо имение Кистенево, о котором писал Пушкин, было в 1835 году фактически передано им брату и сестре (это показал еще П.Е.Щеголев). Наконец (что наиболее важно), в письме содержалась предельно дерзкая фраза об императоре Николае I, который, писал Пушкин, "может быть... прикажет простить мне мой долг", но "я в таком случае был бы принужден отказаться от царской милости, что и может показаться неприличием..." и т.д.
Эти слова не могут иметь двусмысленного толкования: ясно, что они означали отвержение каких-либо милостей царя, поскольку есть подозрения об его связи с Натальей Николаевной...
Как уже отмечалось, в первое время после появления "диплома" Пушкин был наиболее откровенен с В.А.Соллогубом, который впоследствии объяснял тогдашнее состояние души Поэта именно подозрением, "не было ли у ней (Натальи Николаевны. - В.К.) связей с царем..."
Ранее говорилось, что сторонники "ахматовской" версии не только искусственно перетолковывают смысл тех или иных фактов и текстов, но и замалчивают "неудобные" для этой версии документы. Так, в составленной С.Л.Абрамович хронике "Пушкин. Последний год", занявшей около 600 страниц, не нашлось места для упоминания о письме к Канкрину, между тем как его первостепенная значимость неоспорима. Ведь из беспрецедентно дерзостного письма к министру (!) с угрозой "отказаться от царской милости" явствует, чт( именно было главной проблемой для Поэта. Вопрос о Дантесе и даже о Геккерне был существенным только в связи с этим - главным.
Мне, вполне вероятно, возразят, что Пушкин - если исходить из написанного и высказанного им тогда - был озабочен не поведением Николая I, а кознями Геккерна (и отчасти Дантеса). Однако писать и говорить сколько-нибудь публично об императоре как соблазнителе чужих жен было абсолютно невозможно.
Вот очень многозначительное отличие двух текстов. Нам известно свидетельство о личном разговоре В.А.Соллогуба с видным литературным деятелем А.В.Никитенко в 1846 году: "... обвинения в связи с дуэлью пали на жену Пушкина, что будто бы была она в связях с Дантесом. Но Соллогуб уверяет, что это сущий вздор... Подозревают другую причину... не было ли у ней связей с царем. Из этого понятно будет, почему Пушкин искал смерти и бросался на каждого встречного и поперечного. Для души поэта не оставалось ничего, кроме смерти..." (А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т.2. С.482).
Но обратимся к воспоминаниям, написанным Соллогубом несколько позднее (но не позже 1854 года) по просьбе биографа Поэта П.В.Анненкова и излагавшим в сущности то же самое представление о свершившемся: "Одному Богу известно, что он (Пушкин) в это время выстрадал... Он в лице (выделено мною. - В.К.) Дантеса искал... смерти..." (там же, с.302).
Можно спорить о том, действительно ли Поэт "искал смерти", но в данном случае важно другое: Соллогуб, излагая письменно то же самое, что ранее поведал устно, не решился упомянуть о царе; он только дал понять, что дело было не в Дантесе...
* * *
Вглядимся внимательнее в ход событий. Утром 4 ноября 1836 года Пушкин получает "диплом" рогоносца и, не вчитываясь из-за охватившего его негодования, посылает вызов Дантесу, давно уже вертевшемуся вокруг Натальи Николаевны. Утром следующего дня к нему заявился перепуганный Геккерн - и дуэль откладывается на сутки, а после второго визита 6 ноября (как раз в день отправления столь многозначительного письма к Канкрину) - на две недели. Тогда же Поэт заверяет Соллогуба, что "дуэли никакой не будет".
И с 5 ноября Пушкин был занят отнюдь не подготовкой к дуэли, но расследованием, имевшим целью выяснить, кто изготовил "диплом". Он, в частности, попросил провести "экспертизу" "диплома" своего лицейского товарища М.Л.Яковлева как специалиста (тот с 1833 года был директором императорской типографии). И вскоре - не позднее середины ноября - Пушкин пришел к убеждению, что "диплом" сфабриковал Геккерн, хотя вместе с тем считал, что инициатором была графиня М.Д.Нессельроде жена министра иностранных дел, о чем сказал Соллогубу. Правда, тот в своих воспоминаниях, написанных не позже 1854 года, когда Нессельроде еще был всевластным канцлером, не решился назвать имя "канцлерши", ограничившись сообщением, что Пушкин "в сочинении... диплома... подозревал одну даму, которую мне и назвал", но многие исследователи полагали и полагают, что речь шла, без сомнения, о графине Нессельроде.
Пушкин, надо думать, считал Геккерна причастным к "диплому" как раз из-за его самых тесных отношений с четой Нессельроде. Д.Ф.Фикельмон записала в дневнике еще в 1829 году о Геккерне: "... лицо хитрое, фальшивое, мало симпатичное; здесь (в Петербурге. - В.К.) считают его шпионом г-на Нессельроде"; очевидно, так считал и Пушкин.
Было бы бессмысленным бросить обвинение самой супруге министра, но поскольку, как был убежден Пушкин, "диплом" непосредственно сфабриковал (это пушкинское слово - "fabriquee") Геккерн, он 16 ноября вызвал его "приемного сына" (как явствует из воспоминаний К.К.Данзаса, "Геккерн, по официальному своему положению, драться не может"), который так или иначе был причастен к фабрикации. Это в сущности был второй вызов, и он имел другое значение: 4 ноября Пушкин вызвал "ухажера" своей жены, а 16 ноября соучастника фабрикации "диплома".
В начале ноября, как уже отмечено, Пушкин отказался от предложения Соллогуба быть его секундантом, ибо "дуэли никакой не будет". И когда 16 ноября он сказал Соллогубу: "Ступайте завтра к д'Аршиаку (секундант Дантеса. - В.К.). Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь", тот, по его признанию, остолбенел...
Новый вызов Пушкина в самом деле разительно противоречил его поведению 5-6 ноября, когда он легко соглашался на отсрочки дуэли из-за "объяснений" Геккерна*. Так, по свидетельству весьма осведомленного П.А.Вяземского, "Пушкин, тронутый волнением и слезами отца (то есть Геккерна - "приемного отца" Дантеса. - В.К.), сказал: "... не только неделю - я вам даю две недели сроку и обязуюсь честным словом не давать никакого движения этому делу до назначенного дня и при встречах с вашим сыном вести себя так, как если бы между нами ничего не произошло"... Между тем 16 ноября Пушкин категорически заявил: "Ни на какие объяснения не соглашайтесь".
Однако дуэль все же не состоялась, ибо, как известно, Дантес 17 ноября объявил, что просит руки сестры Натальи Николаевны, Екатерины. Пушкин воспринял это в качестве полной капитуляции Дантеса и согласился отказаться от вызова. Но он не собирался отказываться от борьбы с тем, кто, по его убеждению, сфабриковал "диплом" (в Дантесе он видел только марионетку в руках Геккерна). И 21 ноября Пушкин сказал Соллогубу: "... я не хочу ничего делать без вашего ведома... Я прочитаю вам мое письмо к старику* Геккерну. С сыном уже покончено. Вы мне теперь старичка подавайте".