Страница 87 из 98
Отец посмотрел исподлобья - явно догадался, что ему дают понять: некоему полковнику известно, где находятся питерские журналисты... страхуются, суки.
- Извините, - сказал Обнорский, убирая телефон. - Мы бы хотели встретиться и поговорить с вашим помощником.
- Запретить я вам не могу. Но навряд ли это возможно сейчас.
- Почему?
- А он сейчас в Симферополе, - сказал Отец и взял в руки третий карандаш. Повертел и поставил обратно в стакан.
- Когда вернется?
- Не знаю... может, через неделю. Может, через две.
- А связаться с ним можно? - спросил Зверев.
- Нельзя, - ответил Отец.
- А почему так? - удивился Зверев.
- Роуминг дорог, Гена им не пользуется, - с откровенной издевкой сказал Отец.
- А другие каналы? Домашний телефон, например?
- А я его не знаю.
- Это нетрудно узнать через справочное.
- Узнайте... Будете звонить - Гене привет, - сказал Отец.
Обнорский улыбнулся, сказал:
- Обязательно передадим. Лично.
- Полетите в Симферополь? - спросил Отец.
- Почему нет? У нас в Симферополе есть свой интерес.
- Любопытно: какой?
- Там седьмого ноября убили некоего Грека. Незадолго перед смертью он рассказал, что был в Тараще и принимал участие в захоронении некоего безголового тела...
Отец мгновенно стал красным. Взял в руки карандаш.
- Вы, Леонид Семенович, были знакомы с Греком? - спросил Зверев. Карандаш хрустнул.
- Возможно, - сказал Отец. - Возможно. Обнорский выключил диктофон, помолчал немного. Потом произнес:
- Леонид Семенович, Слепой и Грек - это ведь ваши люди... Ничего не хотите сказать?
- Что именно?
- Они явно причастны к исчезновению, а возможно, и к убийству Горделадзе... оба с уголовным прошлым. Очень странные контакты для депутата Верховной Рады? Ничего не хотите сказать? Отец посмотрел на часы и ответил:
- Я ничего не хочу сказать... А сейчас - извините, у меня есть дела.
Обнорский и Зверев вышли. Когда дверь за ними затворилась. Отец смахнул со стола обломки карандашей, выругался и взялся за трубку телефона.
* * *
Обнорский и Зверев вышли на майдан Незалежности. Светило солнце, поскрипывал снежок, шел на площади бесконечный митинг: "Украина без Бунчука!".
- Чего мы добились? - спросил Зверев.
- Не знаю, - честно сказал Обнорский. - Возможно, мы вынесли смертельный приговор Слепому... возможно - нет.
Реяли на ветру "жовто-блакитные" флаги, колыхались плакаты с требованиями отставки Бунчука. В стороне стояли милиционеры в касках, со щитами и дубинками... Сегодня все было мирно, но уже прошли стычки протестующих с милицией, уже были раненые. В воздухе висели бациллы насилия, недоверия, ненависти.
- Да и хрен с ним, - сказал Зверев. - Все равно он ничего бы нам не сказал.
- Грохнут - точно не скажет.
- Не грохнут, - успокоил Зверев.
- Если Хозяин прикажет - грохнут.
Пьяный мужичок высморкался, зажимая одну ноздрю пальцем и заорал:
- Бунчук - палач!
* * *
Обнорский позвонил в Симферополь Сергею и попросил навести справки: нет ли в Симферополе Слепого? Сергей пообещал узнать... Часа через два он от-звонился и сказал, что нет, в Симферополе про Слепого никто не слышал. Говорят, у вас, в Киеве.
* * *
- Ты знаешь, Саня, - сказал Обнорский, - мне очень не понравились аквариумы.
- Да? А чем они тебе не понравились?
- Нет, сами по себе аквариумы, конечно, хороши. Пираньи? Ну пираньи это дурной тон. Выпендреж... я, однако, о другом. Эти аквариумы могут служить наглядной иллюстрацией нашей работы: темень... за стеклом, в толще воды, происходит нечто... Мы стараемся разглядеть, понять - нет! Ни черта не видно. Скользят тени, тени, тени... Мы ищем кнопку, чтобы включить свет, чтобы заглянуть в темень. Но как только мы находим эту кнопку и высвечиваем один какой-то уголок аквариума, кто-то мигом ее блокирует. В аквариуме снова темно, снова скользят пираньи. И даже сейчас, когда мы просмотрели последовательно все закутки, заросли и гроты в нашем аквариуме и, кажется, составили себе общее представление о том, что происходит, кто-то все равно держит руку на кнопке... Как только мы включим мощный прожектор, чтобы осветить все пространство и показать всем, что творится внутри, этот "кто-то" тут же ее вырубит.
Обнорский произнес свой монолог, усмехнулся... Встал и прошелся по номеру, остановился у окна. За окном были сумерки, правый берег Днепра горел тысячами огней, работающий телевизор рассказывал о митингах и демонстрациях, сотрясающих Украину. Андрей повернулся к Звереву, сказал:
- Я не знаю, что делать... Найти Слепого, наверно, можно. Но ведь он ничего не скажет.
Зверев стряхнул пепел с сигареты, собрался было ответить, но у Обнорского запиликал телефон... Звонил полковник Перемежко.
- Андрей Викторович, - сказал он, - извини, что не смог раньше работы полно. Справочку про твоего Слепого я подготовил...
- Спасибо, - сказал Обнорский.
- Но это еще не все... помнишь, ты интересовался одним человеком? Гвоздарский его фамилия.
- Это который в бегах?
- Был в бегах. Теперь, благодаря тебе, мы его взяли.
- Поздравляю.
- Особо не с чем. Плохо взяли... Этот гад изменил внешность, ребята замежевались и засомневались: он - не он? А этот сучонок схватился за гранату.
- Ну? - спросил Обнорский.
- Граната, к счастью, не взорвалась.
- Так слава Богу!
- Так-то оно так, но урод все равно в больнице... - сказал Перемежко.
- Почему? - изумился Обнорский. Перемежко помолчал немного, потом сказал:
- Ребята сгоряча, на нервах, помяли его... в общем, сам понимаешь.
- Понятно, - протянул Обнорский.
Он действительно понимал, что при задержаниях бывает всякое, что нервов опера сжигают очень много, и преступника, который схватился за гранату, могли не только искалечить, а и убить.
- Состояние у него тяжелое. Врачи говорят: может и помереть.
- Сожалею, - сказал Обнорский.
- Жалеть его, урода, не стоит, - ответил Перемежко. - А ты знаешь, почему я тебе это говорю?
- Почему, Василий Василич?
- Он хочет встретиться с вами, Андрей Викторович. С нашими следаками говорить не хочет, а с Обнорским, говорит, мне есть о чем потолковать... перед смертью.
- Это он так сказал? - спросил Андрей.
- Да, это он так сказал. Вы согласны?
- Согласен ли я? - спросил Обнорский, удивляясь самой постановке вопроса. - А что - такая встреча возможна?
- Я, Андрей Викторович, звоню тебе не по своей инициативе... Инициатива исходит от руководства.
"Вот оно что, - подумал Обнорский. - Ребята напороли с задержанием, а раненый (возможно - умирающий) бандит представляет для них какую-то ценность... Что-то они хотят у него получить. Но он не идет на контакт. Заявляет, что будет говорить только с неким приезжим журналистом... Что движет им - раскаяние? Страх?"
- Андрей Викторович, - напомнил о себе Перемежко.
Задумавшийся Обнорский откликнулся:
- Да, да, Василий Василич... я слушаю вас.
- Так вы готовы?
- Конечно.
- Очень хорошо. Но вы, наверно, догадываетесь, что будут некоторые условия...
- Диктофонная запись разговора?
- Да, - ответил Перемежко. - Мы позволим вам сделать эксклюзивное интервью, но на двух условиях. Первое вы уже знаете: диктофонная запись, которая поступает в распоряжение следствия. Второе условие конфиденциальность. Та информация, которую сообщит вам Гвоздарский, не может быть обнародована без согласия МВД.
Андрей задумался, потом сказал:
- Василий Васильич, мою предстоящую беседу с Гвоздарским вы сами назвали эксклюзивным интервью... Понятие интервью предполагает право журналиста на обнародование.
- Это исключено, - жестко ответил Перемежко. - Вы отлично понимаете, что беседа с Гвоздарским возможна только на наших условиях: диктофон и неразглашение... Если вы не согласны, то...