Страница 7 из 27
Слева от коронного помоста, на пятачке, наспех огороженном натянутой между деревянных рогаток веревкой с навязанными на нее белыми тряпочками, должны была находиться обвиняемая, ее утешитель*, роль которого навязали растерянному седенькому клирику, и свидетели защиты, каковых не наблюдалось. Справа на деревянной скамье чинно расселись свидетели обвинения, среди которых особо выделялась худая, но грудастая тетка в темно-зеленом* траурном платке. Тетка усиленно терла сухие глаза, время от времени с неприязнью оглядывая соседей. Справа от бабы в зеленом, старательно от нее отодвигаясь, сидела зареванная девчонка лет двенадцати. Наметанный глаз барда определил, что через три-четыре года она вырастет в настоящую красавицу. Слева маялись двое сельчан постарше и помладше, похоже, отец и сын. Взгляды, которые они кидали на соседку, не отличались нежностью. Своего несостоявшегося приятеля-войта ни на свидетельском месте, ни в толпе Роман не заметил, равно как и курносого Зенека, что обнадеживало. Красотка Гвенда, хмурая, как осенняя туча, но в свежей, расшитой бархатцами кофте и пышной красной юбке стояла в первом ряду. К ней жалась худенькая молодая женщина с огромными карими глазами, озиравшаяся по сторонам, как застигнутый врасплох котенок. Ее нежно обнимал за плечи настоящий великан с решительно закушенной губой. Помост и свидетельские места окружали стражники. Роман с удивлением отметил, что в Белый Мост припожаловало не меньше сотни фискалов. Видимо, дело ведьмы кого-то здорово заинтересовало.
Появился Рыгор Зымный. Он был одет во все лучшее, но помятое желтое лицо говорило о том, что ночь бедняга провел без сна. Обойдя по кругу майдан, войт поднялся на помост и хрипло произнес:
- Данове коронные. Творите суд скорый, честный и милосердный, мы покорны вашей воле, на чем я за всех целую посох*.
Клирик суетливо выскочил вперед и, путаясь в складках своего балахона, взобрался на помост, сунув простенький деревянный Посох и руки войту. Зымный тяжело бухнулся на оба колена и прикоснулся губами к раскрашенному дереву. Сельчане нестройно прижали обе ладони к губам. Старший из синяков встал, оглядел притихшую площадь и возвестил:
- Суд скорый и честный!
"Опустил-таки, мерзавец, "милосердный", - подумалось Роману - Значит, Лупе уже приговорена, и речь пойдет лишь о том, какую виру затребуют с села".
Синяк показал Рыгору место на скамье. Роман, сидящий справа от кругломордого, потерял войта из виду. Да, о таком он не подумал. Заняв место на коронном помосте, он оказался одним из судей. Ловки же его поймали. Теперь он в глазах сельчан заодно с синяками и должен либо подтвердить приговор, либо выступить против него, тем самым проявив свою нелояльность. Проклятый побрал бы этого лысого! По закону судей должно быть пятеро. Так и есть Двое синяков и их мышевидный Гонза всяко составляют большинство, а они с войтом изображают нелицеприятность. Подонки!
Роман вновь попытался найти взглядом жаворонка, но тот улетел. И правильно сделал, нечего на такую мерзость смотреть. Вновь опустившись на грешную землю, либр увидел обвиняемую. Ее чуть ли не на руках волок длинный тощий стражник. Ноги женщины заплетались, на лице застыл страх. Роман решил было, что она боится казни, но, приглядевшись, понял - Лупе была далеко-далеко от невзрачной сельской площади. Ее душа заблудилась в иных мирах и не могла найти обратной дороги. В своих скитаниях Роман повидал всякое, но с подобным сталкивался лишь однажды. Такое лицо было у молодого священника, неудачно изгнавшего вселившуюся в ребенка злобную-бестелесную сущность. Нечистого духа бедняга изгнал, причем столь успешно, что его собственная душа была увлечена астральным ветром, поднятым удиравшим бесом. Либр помнил, какого труда им с Уанном стоило вырвать несчастного клирика из мира адских грез. Неужели эти дураки не видят, что Лупе во власти "черного сна", и собираются ее судить? Олухи проклятые! Именно это они и собираются делать. Плешивый встал и торжественно провозгласил:
- Зрим ли мы перед собой нареченную Лупе, каковая Лупе пришла по доброй воле в вольное село Белый Мост в месяце Волка 2222 года от Великого Исхода?
Лупе, разумеется, промолчала. Она просто не понимала, где находится, кто перед ней и о чем ее спрашивают. Этот же напыщенный дурак оказался не в состоянии уразуметь, что обвиняемая недееспособна. И чему их только в Академии учат? Доносы друг на друга писать, что ли...
Суд между тем катился по проторенной дорожке.
- Нареченная Лупе, злонамеренный отказ отвечать на вопросы суда влечет за собой то, что тебя будут судить как безгласную. Отныне за тебя будет говорить твой Утешитель. Поняла ли ты это?
Подсудимая продолжала смотреть в бесконечность, дрожащий клирик кивнул головой, как цыпленок зерно клюнул.
- Достопочтенные, - трубил синяк, - я даю слово обвинению. Говорит Гонза Когуть, третий управитель барона Кузинга.
Мышевидный поднялся и начал. Говорил он бойко и с таким удовольствием, что Роман с большим трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание удавить доносчика. В изложении Гонзы история выглядела складной и совсем простой. Колдунья Лупе затаила злобу на девицу Аглаю (так, оказывается, звали злополучную Панку на самом деле), всячески ей вредила, отваживая женихов. Несмотря на происки ведьмы, Аглаю полюбил парень из соседней деревни. Свидание было назначено в Ласковой пуще. По дороге Аглая встретила Лупе, каковая Лупе запретила ей идти в пущу. Аглая не послушала, тогда Лупе вызвала демона, который и разорвал девицу Аглаю на куски.
Гонза требовал признать Лупе виновной в убийстве посредством Запретного колдовства, а жителей деревни - в потворстве беспечатной ведьме.
Дрожащий священник получил приказание открыть гроб жертвы. Роман с интересом заглянул внутрь и обомлел. Такого в своей жизни (а родился он не вчера) бард еще не видал. Собственно говоря, никакого тела не было, было какое-то месиво из клочков мяса и обломков костей. Если б не кусочки ткани, нельзя было бы даже понять, что это - тело человека или животного. Отдельно лежала голова, аккуратно разломанная на две половинки. Синяков и Гонзу затошнило, Роман удержался, но сердце сжала тревога. Что бы это ни было, оно имело материальную природу и не являлось демоном, в том смысле, как его понимают клирики.
Если эта тварь была вызвана из каких-то темных бездн колдовством, то сделать это мог только очень сильный маг, но магии Призыва Роман не чувствовал, точно так же, как не ощущался и терпкий экзотический привкус, составляющий ауру существ из иных пластов мировой сферы. Чудище, разодравшее девицу Аглаю, похоже, принадлежало этому миру и действовало самостоятельно. Это могло быть очень опасно. Когда все кончится, надо будет осмотреть место, где было найдено тело.
Последние слова Роман, оказывается, произнес вслух, и оправившийся от потрясения Гонза немедленно начал рассказывать, что там нет ничего интересного, что покойницу нашли пришедшие за лозой отец и сын Варухи, которые ждут на скамье свидетелей. Вернувшиеся синяки (назвать младшего румяным сейчас было бы большим преувеличением) взобрались на помост, и суд пошел своим чередом. Зареванная девочка показала, что Лупе действительно не велела Панке ходить в пущу, корзинщики рассказали, как нашли покойницу в кусте лозняка, худая старушка неохотно подтвердила, что последние два дня Лупе была сама не своя Подсудимая ни на один обращенный к ней вопрос не ответила, зато грудастая баба в трауре, оказавшаяся матерью жертвы, добрую ору расписывала колдуньины злодеяния.
Войт сидел, уставившись на носки своих воловьих сапог, старший синяк дремал на солнышке, младший с горящими глазами дирижировал судилищем, мышевидный подобострастно ему помогал, священник, когда к нему обращались, блеял что-то о милосердии, стражники гоняли мух. Дело стремительно шло к развязке, Роман с тоской понял, что следователи столь безграмотны, что объяснение о вызванном демоне представляется им единственно верным. Вступать с ними в богословские споры было глупо, либр лихорадочно думал, что можно сделать, и даже вздрогнул от неожиданности, услыхав голос младшего синяка.