В командировке

- Так, значит, вы нефтяник? - спросила Нина.

- Да, но не совсем... Я теоретик, занимаюсь оптимальной разработкой...

Глянув на Нину и обнаружив, что эти его слова она не поняла, Марданов заволновался, остановился и полез в карман за карандашом.

- Сейчас, сейчас, - говорил он при этом. - Сейчас все будет ясно. Вот месторождение, - он нарисовал нечто вроде круга с размытыми краями. - Вид сверху. А это скважина, - он расставил в кругу несколько точек. - Так вот, в зависимости от того, сколько скважин и какие пробурены, из одного и того же пласта можно извлечь больше или меньше нефти за большие или меньшие сроки. Понятно?

- Понятно, понятно, - успокоила его Нина. Они стояли посреди тротуара. Мимо шли люди, но никто не обращал на них внимания.

- Отойдем в сторону, - сказал Марданов. - Мы мешаем людям.

Они отошли к краю тротуара, и Марданов, расстелив свой листок на стенке дома, еще некоторое время рассказывал Нине что-то, на что она утвердительно кивала головой...

В магазине она попыталась было сама заплатить за чулки, но Марданов обиделся и долго уговаривал ее позволить именно ему компенсировать свою вчерашнюю неловкость...

- Ну, что будем делать? - спросил Марданов этаким легким, светским тоном, когда они вышли из магазина.

- Вы знаете, - сказала Нина, - знаете, спасибо вам за чулки, очень интересно вы рассказываете, но мне обязательно нужно поехать в одно место, уже три дня откладываю, вчера вот с чулками так получилось, а сегодня надо позарез.

- Я понимаю, - сказал Марданов. - Очень жаль, не повезло... Но, может быть, отложите. Очень прошу...

Он, действительно, все понимал: чулки уже куплены, на вечер перспектива выслушать еще несколько лекций по теории разработки нефтяных месторождений (и это вместо ресторана-то?!), сам лектор похож на станок-качалку, а в то же время есть ведь и другие мужчины, на том же телеграфе, например. Все это было Марданову очень понятно, ему рассказывали о коварстве и корыстности женщин те, кто их знал поближе, Рахманбеков, Керимов и другие, и поэтому он воспринял ее желание уйти спокойно, не унижаясь до обличений, но кое-какие попытки переубедить ее "н все же предпринял.

_ Жаль, - сказал он. - А я только собрался предложить вам пойти в ресторан какой-нибудь, из самых лучших. Вы не думайте, я хоть фруктами не торгую, но время бы мы провели не хуже других.

- И мне жаль, - сказала Нина, она не почувствовала сарказма в последних словах Марданова, - но что поделаешь? Никак нельзя не поехать.

Голос ее звучал довольно искренне, и Марданову стало легче.

- А может быть, завтра встретимся? - спросил он, уверенный, впрочем, в отказе.

- Завтра я уезжаю... Я проводницей работаю. Москва - Владивосток. Завтра в рейс.

- Я понимаю...

- Но если хотите, можно сегодня попозже встретиться, я управлюсь с делами и приеду. Поздно, правда, будет, часов в десять.

- Ничего, - уверил ее Марданов, - не поздно.

- А хотите, едемте со мной, я только возьму посылку и назад, это двадцать минут от Киевского вокзала.

Конечно, Марданов хотел, и они поехали вместе к какому-то из ее начальников за посылкой, которую кто-то должен был встречать во Владивостоке.

В город они вернулись к десяти часам, и опять перед Мардановым встал вопрос: что делать дальше?

В ресторан их не пустили - не было мест, да и посылка оказалась тюком величиной с Марданова, так что будь места - их все равно не пустили бы.

Но на всякий случай Марданов ворчал.

- Что за народ, - говорил он, - некуда пойти вечером. В ресторанах мест нет, закрываются в двенадцать, а в одиннадцать свет тушат - насильно укладывают людей спать.

- А как в Баку?

Как в Баку подобные дела обстоят, Марданов толком не знал, но ситуация требовала того, и он врал:

- В Баку всегда есть куда пойти, и днем и ночью, было бы желание.

Чуть позже они стояли в подземном переходе, Марданов радовался тому, что здесь не очень холодно, и говорил время от времени: "Что же можно придумать?", понимая в то же время, что придумать что-то новое он не сможет, а то, что ему было известно из рассказов коллег, - посещение ресторана - оказать

лось неосуществимым. Можно было еще, конечно, пойти куда-нибудь к друзьям, как это делал в подобных случаях Рахманбеков, но друзей у Марданова в Москве не было, и поэтому он снова и снова повторял: "Что же можно придумать?"

- Может, ко мне пойдем, - предложила вдруг Нина.

К этому времени Марданов уже знал, что отец Нины проводник (Москва Алма-Ата) и находится в рейсе. Но еще он знал, что у нее есть брат-школьник, и о нем он спросил, чтобы выяснить, насколько происходящее сейчас совпадает с тем, что рассказывали ему сослуживцы.

- Я его предупредила, чтобы он сегодня к бабушке поехал, - рассеяла Нина последние сомнения Марданова в смысле своего

приглашения.

Теперь уже Марданов хорошо знал, что надо делать, все стало на свои места, и далее, следуя опыту своих коллег, он действовал как в хорошо изученном шахматном дебюте.

Они пошли в гастроном и купили к ужину все, что, по представлению коллег Марданова, полагалось покупать в таких случаях. Это было так приятно, Марданов ходил по отделам, и все названия, которые он извлекал из памяти, были ответными ударами на те уколы, которые наносили ему его сослуживцы, возвращаясь из командировок и отпусков и рассказывая об этих самых приготовлениях к ужину наедине.

Потом они взяли такси и ехали долго, прежде чем добрались до двухэтажного деревянного дома, в котором она жила, - за то же время Баку можно было пересечь не меньше пяти, а то н шести раз, - на цыпочках прошли по скрипучим лестницам,, мимо дверей, за которыми жили хорошие соседи, мимо дверей плохих соседей и мимо дверей соседей-сволочей.

Теплая и красноватая от нависшего над столом огромного матерчатого абажура комната Нины покорила Марданова своим уютом.

Нина проворно распаковала и расставила на столе все купленное в гастрономе, и ему пришлось покинуть большой диван, знакомый еще с довоенных лет своими вышитыми подушечками и гобеленом, чтобы подсесть к столу.

- Ну, что ты сидишь, как в театре, - сказала Нина. - Скоро двенадцать, разливай.

Наступила трудная минута сомнений, Марданову, конечно,, хорошо было известно, что им следует сейчас распить бутылочку, мало того, он знал, что должен и Нину склонить к этому, необходимому для естественного развития событий мероприятию, и поэтому он разлил водку по маленьким граненым стаканчикам, положил себе и Нине понемногу всякой еды, взялся даже правой рукой за свой стаканчик, но от мысли, что он должен вылить содержимое стакана в себя, ему стало тошно. Но и того, как он откажется, тоже представить себе не мог и поэтому поднял стаканчик и сказал:

- Ваше здоровье, Нина.

От резкого запаха водки внутри Марданова что-то начало лихорадочно сжиматься (словно заработал маленький насосик) и гнать вверх, навстречу запаху, все содержимое желудка.

Поэтому, пока Нина пила, он сидел, стиснув зубы, и поспешно пытался придумать хоть сколько-нибудь достойное объяснение своему нежеланию пить. Но как только она подняла на него свои глаза, Марданов повторил: "Твое здоровье, Нина" - и выпил.

- Второй раз в жизни пью водку, - сказал он после того, как съел все, что было у него в тарелке и самочувствие его стало преотличным. - Первый раз на хлопке было, на первом курсе еще учился. Все пили, ну и мне сто пятьдесят граммов налили.

Он вспомнил подробности своего первого знакомства с водкой, и ему стало смешно.

- Что ты смеешься? - спросила Нина. - Ешь лучше, а то развезет тебя.

- Хочешь, расскажу, хочешь, расскажу?

- Ну, валяй.

- Выпил я эту водку, полежал немного в своем углу, нас в школьном физкультурном зале поместили, и как запущу сапог в лампу. Посреди зала горела единственная керосиновая лампа, с таким стеклом длинным, похожим на стройную тыкву, ну, видела, наверно, во время войны, длинное такое стекло.