Проснувшись с улыбкой

С тех пор с соседями он только здоровался. Причем глядя куда-то вдаль. Кивнет, проходя мимо, и больше ни слова - будто они все перестали для него существовать.

В Дивичи его послали большим начальником - по Халиде видно, командует двором, как хочет. А от маленького Изика вообще житья нет - каждый день что-нибудь новое придумывает.

Может, Фариз и не знает обо всем этом, человек он занятой. Но если так, почему сестру толкнул? Ну любит сына, понятное дело, кто не любит своих детей? Но как можно из-за мальчишки поднять руку на взрослую женщину? Теперь-то ясно, что она ни в чем не виновата. Наоборот, спасибо заслужила. Что же он в Дивичах своих творит, если даже здесь ни в чем не повинных людей обижает.

А какой был парень! Вместе жмых ели в сорок втором, когда еще в институте учился. А как за Друга благодарил, когда с фронта вернулся, - всем двором мальчишку спасали, подкармливали, как могли, - со слезами на глазах клялся, что никогда этого не забудет. И вот как все кончилось! Другой человек! Будто подменили! Как жизнь меняет людей!

Неужели он думает, что ему все можно, все сойдет с рук? Одного обидел, второго, третьего, но ведь рано или поздно найдется человек, который поведет себя достойно. Не только же Надиры живут на белом свете. Он же умный парень, Фариз, неужели не думает о таких вещах? Ну хорошо, с Надиром ты не считаешься. А сестра? Как могла рука на нее подняться?! Ну, предположим, совесть ты совсем потерял. Но как о страхе-то мог забыть? Страх - не совесть, которую не каждый день проверяют: он в тебе обязательно сидит. Разделил людей на сорта - одних можно бояться, других - нет, и надеешься так жизнь прожить? Ошибаешься. Не получится. Потому что рано или поздно кто-нибудь из тех, на кого ты плюешь, не выдержит и накажет тебя за наглость, И неважно, кто этот человек; он свое дело сделает, а потом выясняйте все вместе, какой он был и почему так поступил?

Не заходя домой, Алик поехал в больницу, где работала мать. Вполне возможно, что она осталась там на ночь; в последнее время она делала это все чаще и чаще...

Сторожа в дежурке у ворот, конечно, не было, опять ушел ночевать в корпус. Кричи не кричи, не услышит; пришлось лезть через забор.

Дверь в новый корпус на ночь обычно запиралась на ключ, но сегодня, несмотря на позднее время, она почему-то еще была открыта. В палатах все уже спали. Мать могла находиться в любой из них - в зависимости от того, кто больше, по ее мнению нуждается в уходе...

На третьем этаже в комнате дежурного врача горел свет; видимо, там же сидела и ночная медсестра. Они-то точно знали, где можно найти мать. Но разговаривать сейчас ни с кем не хотелось. Особенно здесь, где мать работала в последние годы, когда уже совсем рехнулась...

Нашел он ее на пятом этаже, в коридоре. Она спала, сидя на белом деревянном диванчике; клевала носом, и казалось - вот-вот свалится на пол...

Подойдя поближе, он увидел, что одной рукой она держится за докторские весы, возвышающиеся над диванчиком.

- Ты чего здесь сидишь? - сердито спросил Алик, когда она открыла глаза на шум его шагов.

- Дежурю, - мать выпрямилась и придала себе бодрый, деловой вид.

- Зачем? Ты что - врач? Или медсестра? Или санитарка? Ты свое дело сделала - убралась, вытерла полы - и шагай домой.

Мать даже отвечать ему не стала, посмотрела с сожалением, как на больного, и, махнув рукой, встала.

- Куда ты? - спросил он, сбавив тон.

- Женщина у меня после операции. Проверить состояние надо, - она поправила накинутый на плечи белый халат - под ним серел ее собственный, бязевый.

- Ты почему домой не приходишь? - перейдя на шепот, спросил Алик.

- Времени нету.

- Ты посмотри, на кого ты похожа. Совсем не спишь, что ли?

- Почему? Сплю...

- Вижу я, как ты спишь. Как воробей. Где дежурный врач? - он решил немного припугнуть ее.

- К нему нельзя.

- Почему?

- У него гости.

- Тогда пошли домой.

Мать повернулась и быстро, почти бегом припустилась по коридору.

Он догнал ее у двери на лестницу, преградил дорогу.

- Подожди, мама, - раздражение его уже прошло. - Ну, хорошо, хорошо, только не волнуйся...

Слезы подрагивали на кончиках ее редких бесцветных ресниц.

- Как тебе не стыдно? - ей трудно было говорить от обиды. И вдруг так стало жалко ее, что он сам чуть не заплакал.

- Ну ладно, ладно, извини, - он обнял ее, прижал к груди, чтобы она не видела его лица. - Больше не буду, - так он говорил ей в детстве, когда она его ругала за какую-нибудь проделку. - Только ты тоже не права. То, что ты людям помогаешь, ухаживаешь за ними - это хорошо. Молодец. Но домой тоже надо приходить. Все люди работают, дежурят, но живут у себя дома. Я тебя очень прошу. Слышишь меня?

Мать виновато, как маленький ребенок, кивнула головой.

- Когда придешь?

- Завтра.

- Точно?

- Да... Ты что, уезжаешь? - вдруг спросила она.

- Не знаю, - растерялся он от неожиданности вопроса. - А с чего ты решила?

- Чувствую.

Алик удивленно покачал головой:

- А что ты чувствуешь?

Она не ответила и пошла назад к своему диванчику.

- Ты иди, - попросила она, когда он ее догнал, - а то врач тебя увидит.

Сразу же, как она это сказала, на лестнице послышались шаги. Мать беспокойно оглянулась.

- Да не волнуйся ты, у него у самого гости.

В конце коридора появилась мужская фигура в халате. Даже в неярком свете ночника было видно, что это не врач. Алик всех их хорошо знал.

- Кто сегодня дежурит?

- Самед Агаевич, - мать пошла навстречу мужчине.

- Ну как она? Не просила ничего? - голос мужчины показался Алику очень знакомым.

-Больная спит, температура нормальная, оснований для беспокойств нет, -очень серьезно и ответственно сказала мать.

- Спасибо вам большое... Я так вам благодарен... - Теперь мужчина повернулся к свету, и Алик узнал его - это был товарищ Эмиль, руководитель драмкружка из Дома печати.

Но что-то с ним случилось за эти несколько месяцев - очень он изменился. Давно не чесанные длинные волосы свисали клочьями по обе стороны горбоносого лица, опухшие красные глаза слезились и непрерывно моргали.

Алика он то ли не узнал, то ли не увидел, хотя, разговаривая с матерью, несколько раз остановил на нем растерянный взгляд.

Что-то произошло с товарищем Эмилем, не мог он так измениться без серьезных причин. Но почему Майя ничего не сказала сегодня? Неужели не знает?

- Товарищ Эмиль, что с вами? Что случилось?!-Алик шагнул к своему бывшему руководителю.

- Кто это?! - нервно дернул головой товарищ Эмиль и с недоумением уставился на Алика.

- Это мой сын, - сказала мать.

- Я - Алик. Помните? В кружок к вам ходил. Зимой.

- Алик? Какой Алик? - беспомощно спросил сам себя Эмиль.

- Вы кричали на меня все время.

Это помогло - Эмиль начал вспоминать.

- А-а-а, Алик, да, конечно... Здравствуйте, - продолжая вглядываться в Алика, он вдруг весь сморщился и заплакал. - Милю... вы помните Милю? - больше он не мог ничего сказать; прикрыв рот платком, отвернулся к стене,

Конечно же Алик помнил Милю - толстенькую темноглазую жену товарища Эмиля, он - Эмиль, она - Миля, которая перед каждой репетицией кормила мужа обедом: после основной своей работы, где-то за городом, он не успевал пообедать дома. На 'нее он тоже кричал, но она никогда не обижалась, видимо, привыкла.

- Не надо плакать, товарищ, - сказала мать, - состояние больной удовлетворительное.

Он отчаянно замотал головой, не соглашаясь.

- Метастазы по всему организму, - тихо сказала Алику мать, - даже оперировать не стали. Эмиль резко обернулся:

- Только умоляю вас, Алик, никому ни слова. Никто не знает,- он опять поднес платок ко рту, чтобы сдержать рыдания.

А еще несколько месяцев назад это была счастливейшая семья. Эмиль и Миля. Кто бы мог подумать, что жизнь так быстро все изменит?! Как вообще все ненадежно! Еще два часа назад, он, Алик, считал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас?!