Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 23



Всю ночь до рассвета мы с Жорой рыскали на машине по степи, прежде чем нам удалось найти Адиля. Первое, что он нам сказал: "Уедем отсюда сейчас же". И мы уехали. В то утро - в совхоз "Северный", а через несколько дней - в Баку. С ленинградкой он не попрощался - сказал, что ему стыдно...

Я порадовался про себя своей предусмотрительности, благодаря которой мы с Адиком жили в одном номере, и решил с этой минуты не оставлять его в одиночестве. Номер, занимаемый товарищем Тагиевым, был очень похож на мой, если не считать отсутствия двух деталей - рояля и шикарного вида, - окна ;комнаты, в которой мы собрались, выходили на обычную городскую улицу.

Валера включил радио, и я услышал свой голос. Передача началась с "Цветов добра". Потом вкрадчивый женский голос начал рассказывать о нашем оркестре. Я плохо понимал, о чем говорит диктор, потому что немного растерялся от неожиданности. Я в первый раз услышал себя по радио. Я даже не сразу сообразил, что передается запись, которую сделали в Баку перед самым отъездом. Передача продолжалась минут пятнадцать. Товарищ Тагиев слушал с недовольным видом и по окончании сказал, что запись сделана не очень качественно, плохо прослушиваются солирующие инструменты.

Первый концерт мы дали в небольшом киноконцертном летнем зале. Несмотря на завлекательную передачу по радио и развешанные по всему городу красочные афиши с нашими фотографиями, народу пришло немного - от силы треть зала. Мы пришли за час до начала, если не считать сторожа, отперевшего входную дверь, первые полчаса мы были единственными обитателями всех помещений, включая репетиционные, сцену и зал. За минуту до начала концерта Давуд Балаевич в последний, десятый или пятнадцатый, раз поглядел в глазок, прошелся взглядом по нашим физиономиям и, не найдя на них ни малейшего признака радостного ожидания и праздника, уместных в связи с началом гастролей, пожевал губами, после чего обратился к нам с краткой речью.

- Все идет по плану, - сказал Давуд Балаевич. - Вы мне поверьте! Возможно, на этом он закончил бы, если бы не Сеймур: Давуду Балаевичу показалось, что тот усмехнулся, - позже, в антракте, Сеймур утверждал, что это был нормальный грустный вздох. - Ничего смешного! - рассерженно сказал Давуд Балаевич. - Вы что думали, все сразу бросят дела и побегут на ваш концерт? Вас никто еще не знает. Вот если после пятого концерта в кассе останется хоть один билет, вот тогда я скажу: грош нам цена, и вам всем, и мне, старому дураку.

Он отошел за кулисы и сел рядом со мной. Ребята стояли на сцене перед закрытым занавесом, каждый на своем месте. Сеймур, не поднимая головы, обеими руками медленно и с усилием нажимая на клавиши, брал беззвучные аккорды, с того места за кулисами, где я стоял, трудно было разглядеть точно, какие ноты он берет, но я был уверен, что догадался верно, он без единого звука играл моцартовский "Реквием". Ребята смотрели на него. Ждали. Даже Давуд Балаевич почему-то повернулся к роялю, хотя объявляющий стоял рядом с ним, и тоже молча посмотрел на Сеймура.

Глыба поднял голову от клавиатуры, лицо у него было очень бледное, он с удивлением огляделся, как будто не сразу понял, как мы все здесь очутились, и спросил:

- Начали?- никто не ответил. - Начали! - сказал Сеймур и, как всегда, энергично кивнул головой.

Мы обедали в кафе на втором этаже "Ореанды". Ярко и вместе с тем нежарко светило солнце, ласково рокотало голубое море, гортанно кричали веселые белоснежные чайки, по гранитной набережной беззаботно прогуливалась нарядная толпа, а между столиками проворно сновали приветливые жизнерадостные официантки. Во главе единственного большого стола, созданного заведующей кафе, дважды побывавшей на нашем концерте, путем лишения суверенитета и слияния территории двух столиков, сидел Давуд Балаевич и вел с нами неторопливую изящную беседу на темы музыкального и кулинарного искусств. Все ели с аппетитом, сильно проголодавшись после растянувшейся на четыре часа утренней репетиции. И в это время пришел Валера. Он прошел мимо своего постоянного места за нашим столом и остановился перед Давудом Балаевичем. Тот прервал беседу и посмотрел на Валеру, потом вытер губы салфеткой и посмотрел на безмолвного Валеру еще раз и уже не сводил с него взгляда.

- Аншлаг, - в наступившей за столом тишине негромко объявил Валера.

- Золотко, - окликнул официантку Давуд Балаевич. - Золотко! - Его дрогнувший голос со второй попытки восстановил присущий ему тембр. Пожалуйста, коньяк. Стакан, конечно, - слегка раздраженно добавил он, потом занялся Валерой: - Мог бы сразу сказать! А то стал... Ну, что я говорил?!

- Вы говорили о пятом концерте, а первый аншлаг на седьмом вывешен.

- Дай бог мне всегда так сильно ошибаться, - сказал Валере Давуд Балаевич, бережно принимая из рук официантки стакан. - По такому случаю я обязан выпить, - ни к кому, собственно, не обращаясь, негромко пробормотал он, мне послышалась в его тоне легкая извиняющаяся интонация, я вспомнил при этом, что выпивающим вижу его впервые. - Ребята! - сказал он. - Я вас поздравляю. У нас сегодня хороший день. - Он не поморщившись выпил коньяк, пил медленно, от этого зрелища у меня мурашки по коже забегали, поставил пустой стакан и, не закусив, ровным голосам продолжил: - Все будет хорошо, все будет нормально, лишь бы... Всю жизнь неожиданностей боялся.

После обеда мы пошли побродить по набережной. Нам это не казалось - мы часто ловили на себе любопытные взгляды прохожих, в Ялте нас начали узнавать.



- Он начал за собой следить, - сказал Адиль, глядя на сидящего на скамейке у парапета Давуда Балаевича. Он и впрямь выглядел неплохо - в модном сером костюме, коричневых туфлях и легкой широкополой шляпе. Нас удивляла его энергия, он просыпался раньше всех, успевал до того, как мы проснемся, сходить в управление, до которого от гостиницы было минут пятнадцать ходьбы, непременно присутствовал па всех репетициях и даже умудрялся забежать к нам в номер, послушать как я распеваюсь. Сегодня утром он сказал мне, что хочет познакомить меня с кг^ким-то Николаем Федоровичем, его сокурсником по Ленинградской консерватории, Давуду Балаевп-чу хотелось, чтобы он меня послушал.

- От этого может быть для тебя только польза! - важно сказал Давуд Балаевич, я был единственный член нашего коллектива, с которым он разговаривал на "ты". - Николай Федорович прекрасно разбирается во всем. Очень влиятельный человек.

ДО его скамейки нам оставалось пройти еще несколько шагов, когда Давуд Балаевич встал. К нему подошли двое знакомых - женщина и мужчина. До нас очень ясно доносились их голоса.

- О-о! - сказал Давуд Балаевич. - Какая встреча! Рад вас видеть!

Голос я узнал сразу. Лица я не видел. Я часто раньше думал, в те времена, когда ни о чем другом больше не мог думать, что я почувствую, когда увижу ее снова, что скажу, если увижу ее когда-нибудь... Сейчас все выглядело по-другому, этот вариант я не предусмотрел. Она не знает, что я стою совсем рядом и слышу каждое ее слово. Меня этот вариант встречи очень устраивает. Только кончики пальцев онемели и перехватило в горле, но и это нормально, обычная физиология, организм реагирует на неожиданность.

Адиль с тревогой посмотрел на меня.

- Уйдем? - предложил он.

- Почему же "уйдем"? - небрежно сказал я. - Мы же гуляем, так идем себе дальше. Все в порядке, Адик. Ты не беспокойся.

- Конечно, все в порядке, - с облегчением согласился Адиль, когда мы прошли несколько шагов по аллее. - Столько лет прошло!

Действительно много. Вот только бы самому определить точную дату начала отсчета. Можно начать с утра того дня, когда я готовился пойти в консерваторию сдавать экзамен по специальности. Это было хорошее утро. Приятно вспомнить. Я утюг отнес на кухню, тетка была там, готовила завтрак.

- Уже погладил? Так быстро?

Все-таки не выдержала, пошла в комнату. Сняла со спинки стула рубашку, оглядела, только головой покачала, сказать-то нечего. В следующий раз я, чтобы ей сделать приятное, хоть одну морщинку оставлю. А то жалко ее, придраться не к чему - рубаха вся как из белого металла, ни складки, ни пятнышка, я сам отсинил ее и открахмалил, а дальше пустяки, когда пике чуть влажное, гладить его - сплошное удовольствие. Я н брюки решил чесучовые надеть, все-таки самый главный экзамен летней сессии - специальность, тем более что у меня есть предчувствие, что я его благополучно сдам. Насчет гармонии я наперед знал, что завалю ее, вот и пошел на экзамен в парусиновых брюках. Вообще-то я чесучовые стараюсь пореже надевать, добился этим, что второе лето хожу в приличных брюках.