Страница 23 из 23
Мы еще долго сидели. В столовой уже ни одного человека, кроме нас, не оставалось, а мы сидели, и уходить не хотелось.
Я вошел в свой номер и сразу же остановился на пороге при виде перекошенной физиономии Адиля. Он сидел за столом, мрачно разглядывая неподвижную и, судя по его сосредоточенному виду, очень ценную точку пространства.
- Что-нибудь случилось, неврастеник? - спросил я, вложив в свой голос предельное количество ласки и дружеской теплоты.
Взгляд его задержался на мне лишь на одно мгновение, но и этого мига оказалось достаточным, чтобы насекомое почувствовало, что его разглядывают. Насекомому это не понравилось. Я прошел мимо него в спальню и начал раздеваться, одновременно с этим пытаясь доискаться причин плохого настроения друга и соратника.
- Может быть, украли саксофон? - громко спросил я у себя и сразу же ответил: - Да нет, вот он, развалился на моей выутюженной сорочке... Наверное, невоспитанный Сеймур попросил кое-кого при посторонних дамах сбегать за сигаретами. - Этого он не вынесет, или я не знаю Адиля. Так и оказалось.
- Где ты шатаешься, черт тебя побери?! -сказал он, входя в спальню. - Он уже улегся! Всю жизнь ты был эгоистом!
Я не успел узнать у Адиля, почему я эгоист, - пришли Давуд Балаевич и Сеймур. Давуд Балаевич, в отличие от своего ехидно улыбающегося спутника, был чем-то чрезвычайно взволнован.
- Лежи, лежи, - приветливо сказал Сеймур, хотя я и не собирался вставать. - Мы на минутку, поглядеть на тебя! Уходим, извини за беспокойство! - Он замолчал, но яд продолжал капать с его языка и к концу их визита образовал на паркете небольшую лужицу.
Давуд Балаевич обращался ко мне на "вы" и разговаривал изысканно вежливо. О" сказал, что всегда испытывал большое уважение к правам взрослого человека и никогда на них не посягал, но в коллективе должны существовать элементарные правила дисциплины и этики, да, да, этики, и пренебрегать ими никому не позволено. Если человек уходит куда-то на всю ночь, это его дело, но предупредить об этом он обязан.
- Никуда я на всю ночь не уходил! - давать объяснения из постели оказалось делом непривычным и трудным, но я, по-моему, с этим справился вполне сносно. Вот этот человек,- сказал я, пальцем показав на Адиля, - ввел вас в заблуждение. Я проснулся рано и вышел погулять. Все переглянулись и с осуждением посмотрели на потупившегося Адиля.
- И даже дежурная тебя не заметила? - с некоторым сомнением спросил Сеймур.
- Она спала... так же, как и Адиль.
- Странно, - сказал Давуд Балаевич, - все спали, кроме тебя. - Я заметил, что он снова перешел на "ты", и понял, что прощен.
- Давуд Балаевич весь город обегал, - сказал после их ухода Адиль, - жутко переволновался.
Спать мне расхотелось, я 'встал и пошел за ним в гостиную.
- А теперь объясни, почему я эгоист?
- А кто ты? - он ухитрился произнести эти слова без интонации вопроса, и я почувствовал к нему уважение. - За целую неделю не соберешься дать телеграмму родной сестре.
Последняя фраза представляла собой не что иное, как запрещенный демагогический прием, и на нее можно было бы не обращать внимания, но я с присущим мне великодушием ответил, что давать телеграмму из Ялты никакого смысла не было, я это понял, как только разглядел на конверте почтовый штемпель. Сестра Лена приехала в Тбилиси на неделю, и вернулась в Иркутск за день или два до того, как мы прочли дядино письмо. Может быть, сказанное не соответствовало действительности, но звучало очень убедительно.
- Ладно, - безразличным тоном сказал Адиль. - В конце концов, это твое личное дело. Пойду. С утра ничего еще не ел.
После его ухода я почувствовал, что радостное возбуждение утра покинуло меня окончательно. Мне стало неуютно, и я подумал, что давно уже не испытывал гнусного состояния одиночества. Я пошел в ресторан, но Адиля там не оказалось, и сразу же вернулся. Некоторое время просидел в бездействии перед раскрытым роялем, потом вышел на балкон. Праздничный пестрый поток струился по набережной, глядя на него, мне вдруг показалось, что все люди, составляющие его, каждый человек в отдельности, хорошо знакомы между собой и сейчас все одно временно участвуют в общем веселом разговоре. Все, кроме меня.
Когда пришел Адиль, я сидел за столом и в очередной раз пытался написать письмо. Он молча подобрал с пола разодранные в клочья листы и отнес их в корзину. Вернулся и сел напротив.
- Дорогой дядя... - сказал Адиль.- Нет, так не годится, нехорошо...
Я подумал, что он шутит, но, посмотрев на него, сразу же понял, что это не так, хоть он и улыбался, глаза его смотрели на меня внимательно и серьезно.
- Пиши! - сказал он. - "Дорогие дядя и тетя! Я очень вас люблю и поэтому часто вспоминаю и думаю о вас". Написал? "Мне неприятно, что мы до сих пор живем в разных городах и из-за этого видимся очень редко. Это неправильно. Близкие люди должны жить вместе. А ближе вас у меня никого нет. Мне кажется, что наступило время вернуться в Баку в нашу прежнюю квартиру..."
Я писал под его диктовку, и все предложения, которые получались, казались мне примитивными и неуклюжими. Он кончил диктовать и замолчал. Я перечел написанное. Странное дело, мне не захотелось его разорвать, даже в голову не пришло. Он молча наблюдал за тем, как я подошел к письменному столу и вынул из ящика конверт.
- Подожди, - сказал он, прежде чем я успел заклеить конверт.- А ты передал в своем письме привет... от меня? Ну что? Теперь убедился, что ты настоящий эгоист?
Я точно знал, что он шутит, но мне все равно стало приятно, когда он улыбнулся.