Твоя заря

- Ну что? - еще ближе наклонилась Тамара.

- Не нахожу.

- Надо зеркальце! - и она опрометью бросилась к машине. Еще в детстве слышала, что в таких случаях прикладывают зеркальце к губам, по нему будто бы можно определить, есть ли у человека дыхание.

Когда прибежала с сумочкой, торопливо доставая из нее зеркальце, Заболотный, не оборачиваясь, отстранил ее.

- Не нужно. Он жив.

И, словно в подтверждение его слов, из груди механизатора вырвался еле слышный, будто из подземелья стоп.

- Да, да, он жив! - вскрикнула Тамара,- Как же с ним быть?

Заболотный, подложив под плечи пострадавшего ладони рук, очевидно, ждал помощи от Дударевича.

- Бери же, помоги... Его нужно в больницу.

- Да ты что? Ты в своем уме? - оторопел Дударевич.- Тут уголовщина! Он у нас умрет по дороге!

- Да будь же человеком... Бери!

- Все, все ляжет на нас,- суетливо нервничая, выкрикнул Дударевич.- Мы будем виноваты, только мы!

Ведь никаких свидетелей!... Мы и он. Безумцем нужно быть, чтобы встревать в такое!

- Ты прав, сто раз прав,- прервал его Заболотныи.- Но что ему от твоей правоты?

- А что мне от этой уголовной истории?

- Ну хватит, помоги же...

- Я сказал! Нс будет этого!

- Будет! - выкрикнула, бросившись вперед, Тамара.

Швырнув сумочку мужу, она наклонилась над сбитым и стала неумело возиться у его ног, пытаясь как-то сподручнее взять, чтобы помочь Заболотному. Ноги были огромные и тяжелые, как колоды... Одна ступня босая, на другой еле держится на пряжке разбитая, невероятных размеров сандалия. Ну как их взять? Они были неподатливы, никак не удавалось их обхватить, приподнять как следует. Надают расслабленно, разъезжаются, казалось даже, что они сломаны, совсем раздавлены, может быть, по ним проехал тяжеловоз. Приподнимая их, Тамара старалась делать это крайне осторожно. Наконец им удалось совладать с неуклюжим, безжизненным телом, которое так некстати подбросила им дорога, и они молча, вроде бы даже сердито - Заболотный обхватил под мышками, а Тамара поддерживала ноги пострадавшего - с трудом потянули-поволокли его к машине.

Сам он, Дударевич, до сих пор продолжавший с каменным лицом стоять в стороне (он все, видимо, ждал, не появится ли из-за холма спасительный мотоцикл автоинспектора), теперь, метнувшись вперед, еще раз попытался урезонить споих бестолковых спутников:

- Поймите же, все падет на пас! Мы будем виновны, только мы! Надо же им будет на кого-то свалить...

Они тем временем молча делали свое, волоча потерпевшего по обочине дороги к машине.

- Да опомнитесь вы! Не терзайте несчастного, оставьте его в покое!..

Убедившись, что никакими аргументами их не проймешь, Дударевич первым подскочил к своей сертификатной и, нырнув телом в дверцы, стал что-то там устраивать в салоне,- предусмотрительно расстелил плащ-болонью, чтобы не запятнать сиденье, если у механизатора начнется кровотечение. Молча, с чувством скрываемого даже от самого себя отвращения он наблюдал, как они изо всех сил стараются поднять и втиснуть в машину эту многопудовую безвольную массу тела, грязного тряпья, пропитанного пылью и кровью. Незнакомец не подавал признаков жизни.

Тело никак не слушалось, не влезало в машину, ноги свисали, штанины закатились, оголив волосатые, темные от пыли икры. Тамара пыталась как-то пристроить их, однако но могла с ними справиться. Дударевич глазам своим не верил: как это она, такая чистюля, которая за экватором вечно всего остерегалась, избегала пользоваться водой из каналов Джакарты, хотя местные вовсе не боятся ее, надежно перекипяченной па тропическом солнце, как эта его Тамара, у которой всегда были наготове махровые прокипяченные салфетки, такие горячие, что их и рукой не ухватишь, здесь безо всякого отвращения копошится у чьих-то грязных ног, с неумелой старательностью силясь впихнуть их в машину? Что с ней творится? Откуда этот приступ ложного, показного сострадания, никому не нужной филантропии? К тому же неизвестно, чем эта сердобольность для вас обернется, мои дорогие! Посмотрим, как будете выкручиваться, пытаясь доказать свое алиби... Да только вряд ли поверят вам, если очутитесь в капкане, ничьим слезам не верит ночная трасса! Вот рядом более умные, слепя фарами, шпарят мимо вас туда и сюда, те, которые не хотят влипнуть в эту историю, а вы? Собственно, кем он приходится вам, этот неизвестный? Да и вообще, кто он?

Может, пьяный был? Может, сам угодил под чьи-то колеса, по глупости выскочив с поля на трассу?

Впрочем, как бы то ни было, а пострадавший уже в машине.

Тамара, боком примостившись возле потерпевшего, поддерживала его разбитую, мокрую от крови голову у себя на коленях, испуганным голосом повторяя:

- Едем, едем!

Заболотный без слов оказался уже за рулем. Дударевич, поколебавшись какой-то миг, сел рядом с ним, сердито хлопнув дверкой.

- Вы безумцы,- сказал он тихо, членораздельно, когда машина тронулась,Увидите, чем все кончится. Это же суд! Уголовное дело... Труп везем!.. Не забудь спросить первого встречного, где здесь ближайший морг...

Заболотный, не отвечая, набрал скорость.

Свернув с трассы, они напропалую мчали на огни далекого города, на его гигантское, грозно растущее зарево.

Тут для Заболотного уже не существовало никаких правил. Обгонял машину за машиной, обходил слева и справа, ослеплял фарами, летел, казалось, так, что неизбежно столкновение. Багровые сполохи впереди над степью росли, разрастались па глазах, ночь от них становилась светлое, а город вроде бы и не приближался, он оказался значительно дальше, чем Тамаре сперва казалось. На каком-то ухабе машину подбросило и потерявший сознание снова застонал. Тамара почувствовала облегчение от услышанного стона. Не преждевременно ли? Когда механизатор переставал стонать, не слышно было даже его дыхания, тогда создавалось впечатление, будто оп уже умер. Умер у псе на коленях в их собственной новенькой машине - это ун"асно, и что им предъявят где-то там, куда они его привезут? Сгоряча, в потрясении Тамара поддалась первому гуманному порыву души, бросилась помогать Заболотному, пе задумываясь о последствиях, а теперь в душу закрадывается сомнение: так ли уж безошибочно они поступили и так ли уж но прав Валерий в своих предостережениях, в призывах к здравому смыслу? Кого-нибудь бы разыскать, позвать со стороны, где-то же здесь наверняка дежурит милиция, это самое ГАИ или "скорая помощь"? Конечно, совершенно иначе сложилась бы ситуация, если бы служебные лица осмотрели все на мосте, обмерили или как это у них там делается в подобных случаях...

А что, если бедняга и в самом деле не выдержит?

Возможно, он в эту минуту уже слышит, как говорится, пение ангелов, и никакая помощь ему не нужна. Стараются, рискуют, а привезут лишь бездыханное тело! Кто поверит в их лучшие намерения, в то, что они совершенно случайно па него наткнулись, а не сами сбили его? Разве не логично допустить, что привезли свой собственный грех, что в данном случае преступление само передает себя в руки правосудия, лишь бы только уйти от наказания?

Странно, что Заболотный не захотел считаться с таким вполне вероятным толкованием этого трагического случая, хотя Тамара ведь знает, не из тех он людей, которые руководствуются в своих поступках лишь велением собственных эмоций,- таким в джунглях дипломатии нечего делать... Чувство совести в нем развито, это так, человеку на помощь он идет безоглядно, но ведь нельзя же не считаться и с железной логикой обстоятельств! А здесь, на ночной трассе, они, пожалуй, сильнее и строже, чем где-либо, и в коночном итоге могут обернуться против тебя, против самых благородных порывов твоего сердца... Учитывать приходится все, и в то же время дико хотя бы на минуту допустить, что они, уважающие себя люди, могли не подобрать несчастного, позволили бы себе проскочить мимо него, пе остановившись. В конце концов, все эти трассы, скорости, гонки, дорожные происшествия, они ведь со всей строгостью проверяют нас самих, подобные мгновения испытывают человека на его нравственную прочность, окончательно определяют, кто есть кто.