Страница 3 из 29
У нас еще могут родиться дети, с каким-то неестественным отвращением подумала Мэгги.
Она вдруг отчетливо осознала, что мертва и ничто уже не может причинить ей боль.
Эрик отложил гитару, и цедил кофе маленькими глотками, и не переставая рассказывал о своих несбыточных планах. Мэгги подала ему коньяк, он выпил его залпом, даже не распробовав. Руки его беспрерывно двигались. Длинные пальцы барабанили по столу, разминали одну сигарету за другой. Это были те же руки, которые не раз тянулись к ее телу.
Он коснулся ее руки, но Мэгги убрала ее. На нее вновь нахлынула тоска. Далекими казались прежние чувства, мечты, надежды. Мэгги вдруг подумала, что никому из мужчин, должно быть, не приходило в голову, что женщины тоже иногда тоскуют по свободе. Никто, вероятно, даже не допускает мысли, что женщина может сказать: «С меня довольно!».
Мэгги не знала, как начать разговор о галерее и деньгах, обо всем том, что тяготило ее так долго и столь же долго нарочно или из-за неусидчивой натуры не замечалось Эриком.
Чашка опустела, на ее дне чернела густая кофейная гуща. Мэгги взяла чашку и заглянула внутрь. Она не раз видела, как ее мать читала эти причудливые узоры-предсказания, но рисунок был нем. Что-то в нем напоминало голову большой собаки, что-то было от крыши дома.
– Мне кажется, я вот-вот совершу какую-нибудь глупость, – вполголоса, как будто самой себе призналась Мэгги.
– Совершишь? Значит, ты еще не сделала этого? Тогда я могу быть спокоен. – Эрик потешался над ее пустыми и надуманными, как ему казалось, тревогами.
Если бы сейчас, после этих слов, Эрика обвинили в равнодушии к жене, он бы сопротивлялся и протестовал, потому что в его понимании брак – это не способ вручить свою жизнь другому человеку. Супруги – партнеры во всем, в домашнем хозяйстве, в воспитании детей, в сексе. Но, по его глубокому убеждению, решить проблему может только тот, кто ее создал. Мэгги, как и ее мать, умела создавать себе проблемы из воздуха. Взять хотя бы эту галерею. Убыточный бизнес. Никому не нужны картины второсортных художников, а знаменитых перехватывали у Мэгги из-под носа более крупные галереи в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Эрик предупреждал ее, но она ничего не хотела слышать, а сейчас не хотел он. В душе он, конечно, прятал настоящую и единственную причину такой позиции: гордость мешала ему признаться в финансовой неспособности потворствовать маленькой прихоти своей жены.
– Не совершила только потому, что не знаю что… – говорила Мэгги. – Я совершенно потерялась. Мир оказался неожиданно зыбким, понимаешь меня?
Эрик закрыл ей рот ладонью и натужно засмеялся:
– Хватит, хватит. Ты сейчас опять заговоришь о своей галерее. Можешь меня ненавидеть, но я рад, что все так вышло. Когда старик передал тебе галерею, ты забыла обо всем, забросила меня и дом. Цель женщины, такой женщины, как ты, Мэгги, состоит в том, чтобы воспитывать своих детей, а не торговать чужими картинами.
Мэгги отшатнулась от него и выронила чашку. Тонкий белый фарфор мягко стукнулся о высокий ворс ковра, остатки кофе окрасили небольшой участок размером с ладонь в бурый цвет.
– Неужели только в этом ты видишь мое истинное предназначение? – пробормотала Мэгги, скрепляя сердце остатками добрых чувств по отношению к этому безучастному человеку.
– Думаю, что да.
Мэгги обозлилась еще больше.
– Кому, как не тебе, знать, что я всегда хотела рисовать, но ради тебя и детей сменила краски на воскресные обеды и походы в детский центр. Галерея отца – это последнее, что еще связывает меня с искусством, с моей мечтой. Роль домохозяйки не может удовлетворить мое беспокойное сердце. Я должна заполнять свою жизнь чем-то, что сделает меня счастливой…
– И чем же ты ее собираешься заполнить теперь, когда твоя галерея обанкротилась?
Мэгги приводила в бешенство его жестокая усмешка. Она была готова дать Эрику пощечину и сказать, что другие тоже имеют право хотя бы на частицу того, чем в избытке обладает он. Но ей достало сил и достоинства смолчать. Мэгги повернулась к нему спиной и стала нервно переставлять книги на полке. Эрик подошел сзади и положил руку ей на талию.
– Ты уже придумала, как спасти свою мечту?
– Придумала, – сказала Мэгги сквозь зубы.
Эрик вскинул руки, призывая в свидетели кого-то свыше.
– Вот оно как!
Он всегда играл неправдоподобно – и сейчас, неправдоподобно играя, изображал разочарование.
– Если уж ты сама все решила, зачем тебе моя помощь и мое мнение? Ты уже достаточно взрослая, чтобы знать, что ты должна или вернее хочешь делать. Мне достаточно того, что я обеспечиваю наших детей.
Мэгги заглянула в глубоко посаженные темно-карие глаза своего мужа, смотревшие на нее без всякого выражения. Затем, вздохнув, она взяла с полки книжку со сказками и пошла в детскую.
Эрик даже не заметил, что уже два часа ночи, и в это время детям положено утопать в сладких сновидениях.
– Поцелуй их за меня, – попросил он уходящую жену и потянулся к пульту телевизора.
Потом настала ночь. Мэгги знала: впереди еще много таких ночей. Эрик казался вполне счастливым, и дети, если бы им не полагалось спать в столь поздний час, не отходили бы от отца. Они были бесконечно рады его возвращению. И только одно звено выпадало из этой цепи – сама Мэгги.
Но я все вынесу, убеждала себя она. Мое счастье, мои чувства, даже моя судьба не имеют никакого значения. Судьба женщины никогда не имеет значения для мужчины.
3
Чтобы не разочаровать детей, Мэгги встала пораньше и поехала в супермаркет. Детские магазины еще не открылись, а вот в супермаркетах перед Рождеством открывали целые игрушечные отделы. Неспособность мужа помнить о существовании собственных детей не всегда раздражала Мэгги, раньше она приписывала эту забывчивость особенностям творческой натуры Эрика. Но с годами ничего не менялось, в иные моменты невнимание мужа доходило до абсурда. Он забывал о годовщине свадьбы, не являлся на дни рождения детей, а после вечеринок с друзьями называл Мэгги чужими женскими именами.
После того как подарки «от папы» были куплены, Мэгги отвезла их домой и тайком подсунула в дорожную сумку Эрика. В галерею ехать было еще рано, да Мэгги и не хотелось. Долговая книга, которую с некоторых пор вела Мэгги, занося туда имена всех своих кредиторов, приводила ее в уныние. Впервые в жизни она была настолько растеряна, что чувствовала себя человеком, которого готовятся выпороть на главной площади города.
Возле открытой двери кафе Мэгги вспомнила, что не успела позавтракать. «У Джимми» подавали великолепный кофе со сливками и свежие булочки. И Мэгги шагнула в ароматный рай свежесмолотых кофейных зерен и горячей сдобы.
Из шести столиков только один был занят. В углу рядом с музыкальным центром беседовали двое – молодой мужчина и женщина лет пятидесяти с высокой прической. Мужчина выглядел озадаченным и время от времени сдвигал к переносице широкие брови. В глазах его собеседницы прыгали чертики.
Это особа, решила, Мэгги, относится к тому редкому типу стареющих женщин, которых не портят морщины и серебряные нити в волосах. Благодаря врожденному шарму и яркой сексуальности они до глубокой старости остаются привлекательными для мужчин. Но эти двое явно не супруги и не любовники. И дело не в возрастном различии между ними. Женщина, безусловно, прилагала все усилия, чтобы очаровать своего собеседника, но цель ее была далека от соблазнения.
Заинтересованная странной парочкой, Мэгги села по соседству с ними, чтобы подслушать, о чем они говорят.
– Ах, Джордж, вы даже не понимаете, от чего отказываетесь, – приглушенным голосом говорила женщина.
– Но, миссис О’Доннел…
– Можно просто Изабелла, – кокетливо поправила она.
– Хорошо, Изабелла, вы потрясающая женщина и отлично разбираетесь в живописи, но я еще раз повторяю вам, что не могу дать ее адреса. – Джордж склонил голову к уху своей соебседницы. – Миссис Фаринтош любит уединенный покой и горную тишину. Если я дам вам ее адрес, она уволит меня. А быть агентом такой художницы, как миссис Фаринтош, скажу я вам, дело редкого везения.