Страница 29 из 50
Этот орган сословно-представительной монархии действовал в сложных внутри- и внешнеполитических условиях. Собор 1566 г. не только заслушал правительственные декларации, как это было в 1549 г., но и выступил с суждениями по жизненно важному внешнеполитическому вопросу. Одни, охваченные торговой лихорадкой после присоединения Нарвы, другие в жажде новых земельных приобретений в Ливонии, третьи из соображений престижа, четвертые с оглядкой на царя — словом, все единодушно высказались за продолжение войны. Особенно решительны были помещики пограничных районов Великих Лук и Торопца, наряду с новгородцами и псковичами выносившие основные тяготы войны: «Мы, холопи его государевы, за одну десятину земли Полотцкого и Озерищского повету головы положим… за его государское дело с коня помрем». Купцы и гости выразили готовность положить «за государя» не только «животы» (имущество. — Авт.), но и головы, «чтобы государева рука везде была высока».
Борьба за Прибалтику отвечала интересам царя — главы государства и крупнейшего поставщика экспортных товаров, бояр и монастырей как поставщиков пушнины и воска, шедших за границу, дворянства, для которого открывалась возможность наделения землей на новых территориях, верхушки посада, участвовавшей во внешней торговле, и, наконец, ремесленников, в первую очередь тех, которые были заняты металлообработкой. Таким образом, Ливонская война с ее целью выхода на Балтику отвечала общегосударственным интересам.
Многие участники собора полагали, что в качестве платы за согласие на продолжение войны можно потребовать ликвидации ненавистной опричнины. С подобной петицией обратилась группа дворян, возглавленная костромичом князем В. Ф. Рыбиным-Пронским. Итогом была новая волна репрессий. Были казнены В. Ф. Рыбин-Пронский и другие челобитчики, а Кострома в 1567 г, передана в государев удел. Остальные участники выступления были подвергнуты торговой казни (публичному телесному наказанию). Половина бояр, заседавших на соборе, в последующие годы сложила свои головы.
Земский собор 1566 г. на полтора десятилетия определил политику русского правительства вовне и внутри страны.
Расцвет нарвской торговли, казалось бы, оправдывал решение собора 1566 г. В 1559 г. Нарва открылась как русский порт. Нарвским жителям было предоставлено право свободной торговли в России и беспрепятственных отношений со «Священной Римской империей», подданными которой были все северонемецкие ганзейские города. Русские купцы получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения «в Любок, Антроп (Антверпен. — Авт.), и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю». В Нарву спешили ганзейские, голландские и французские корабли, нагруженные фландрскими и английскими сукнами, французской, испанской, португальской и немецкой солью, медью, оловом, свинцом из Гарца. Из России они увозили пушнину, лен и коноплю, сало и ворвань, поташ и воск. Нарва, по подсчетам шведского историка А. Аттманна, поставляла 81 % всего балтийского экспорта пушнины, 23 % воска, 42 % льна и конопли, 94 % сала. Торговля через Нарву открыла широкие возможности для экспорта русского сырья и пушнины и снабжения русского ремесла необходимыми для развития литейного дела металлами. Развитие русской торговли по морю подрывали шведские и польские каперы, грабившие суда, покидавшие Нарву. Для борьбы с ними Иван Грозный сделал попытку организовать собственный каперский флот.
«Нарвскому плаванию» пришлось встретиться и с большими трудностями, нежели морское пиратство. Державы, ставшие великими за счет древнерусских владений в Карелии и Ижоре и бывших земель Ливонского и Тевтонского ордена, претендовали на монополию торговли по северным морям Европы. Они не собирались поступаться в пользу России. Шведский король Густав I Ваза и польский король и великий литовский князь Сигизмунд II Август обратились за помощью к римскому папе, английской королеве Елизавете и другим европейским государям, настаивая на прекращении торговли в Нарве, поскольку, по словам польского короля, «московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей».
ОПРИЧНАЯ ДУБИНА
Осенью 1567 г. в соответствии с решением собора был объявлен новый поход на Ливонию. Когда войска были стянуты в район Орши, царь, собственной персоной выступивший в поход, спешно вернулся в Москву, куда его призывали более важные дела, чем война с Литвой или Ливонией, — война с собственными подданными. Еще летом 1567 г. четверо виднейших московских бояр — И. Ф. Мстиславский, М. И. Воротынский, И. Д. Вельский и И. П. Федоров получили письма Сигизмунда II с предложением перейти «под королевскую руку»; им были обещаны почести, достойные их знатности. Резкие и суровые ответы, принадлежащие, скорее всего, перу самого Грозного, должны были положить конец переписке. Поговаривали, будто бояре продолжают сношения с польским королем и задумали измену. Царя якобы должен был сменить Владимир Андреевич. Разнообразные и сбивчивые слухи, изложенные в сочинениях иностранных авторов, не дают возможности восстановить ход дела. Скорее всего, сам Грозный, ища виновников неудачного похода осени 1567 г., решил «открыть измену» в действиях И. П. Федорова, на которого возлагали вину не только другие бояре, но и Владимир Андреевич, по словам Г. Штадена, давно опасавшийся за свою жизнь. И. П. Федоров-Челяднин, выходец из среды старомосковского боярства, долгое время был «конюшим», т. е. фактическим главою Боярской думы, имевшим право выбирать царя в случае отсутствия наследника престола. Впрочем, чина он был давно лишен. Осенью 1567 г. Грозный вызвал его во дворец, заставил занять трон и якобы сказал ему: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место». После этого, по словам Шлихтинга, он собственноручно заколол престарелого и верного слугу. В опричнину была передана часть Белозерского уезда, где располагались крупнейшие вотчины И. П. Федорова.
Расправа с И. П. Федоровым сопровождалась столкновением Грозного с митрополитом Филиппом, избранным в июле 1566 г. Это был один из самых драматических эпизодов борьбы, которую вела сначала великокняжеская, а потом царская власть за подчинение церкви государственному аппарату. Союз с представителями церкви на Руси существовал лишь до тех пор, пока он был необходим государям в их борьбе за установление единодержавия. Идеологи сильной церкви, оказавшей большие услуги государственной власти, склонны были отводить монарху подчиненную, по сравнению с духовными иерархами, роль. Поэтому во время царствования Грозного вопрос о взаимоотношениях царской власти с церковью не терял своей актуальности. Попытка подорвать экономическое могущество церкви при Избранной раде натолкнулась на сопротивление церкви, а рост реформационного движения не позволил правительству принять решительные меры против своего союзника.
К опричнине руководство церкви отнеслось резко отрицательно. В мае 1566 г. в отсутствие царя митрополит Афанасий сложил с себя сан. Следующий митрополит, Герман Полев, противник опричной политики, был низложен.
Новый митрополит, Филипп, происходил из старомосковского боярского рода Колычевых, как правило активно поддерживавших правительственную политику. Энергичный настоятель Соловецкого монастыря, рачительный хозяин, изобретательный строитель (он придумал сеялку с 10 решетами, веялку на основе ветряной мельницы), Филипп не изменил своего характера и став митрополитом. Условием своего согласия на избрание упрямый и суровый старец поставил отмену опричнины. Он несколько раз публично выступал против разделения страны на две части и против казней: «До каких пор будешь ты проливать без вины кровь верных людей и христиан…». Весной 1568 г. в ответ на одну из проповедей в Успенском соборе, куда царь явился со всеми опричниками, в том числе Малютой Скуратовым и Василием Грязным, с оружием наголо, Грозный тут же в соборе заявил: «Что тебе, чернцу, до наших царских советов дело. Того ли не веси, мене мои же хотят поглотити…».