Страница 79 из 89
Далее из этого тезиса Гитлер сделал следующий вывод: «В данном случае нужно было сделать надлежащие выводы и прежде всего — как можно скорей послать к черту Австрию. Благодаря союзу с Австрией Германия теряла все лучшие богатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот, ее отношения с Россией и даже с Италией становились все более напряженными. Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и усиленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни малейшего повода для борьбы с Россией. Только худшие враги обе их наций заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала».
Что ж, в здравомыслии фюреру тут отказать трудно, да и русофобией здесь не пахло. Скорее — напротив! Ведь Гитлер был готов, пусть и теоретически, пожертвовать отношениями Германии с его родиной — Австрией — ради подлинного, прочного великого будущего Германии, пошедшей на союз с Россией.
Конечно, в 1920-х годах это был, что называется, «после-игровой разбор» итогов уже закончившейся Первой мировой войны.
Однако по-прежнему насущным оставался старый вопрос: с кем и против кого? Им задавался Гитлер, но им же задавался и любой мыслящий и любящий Германию немец…
В «восточной» главе Гитлер писал: «Нам предстоит еще большая и тяжелая борьба с Францией (кстати, в действительности она оказалась на удивление легкой. — С.К.). Но эта борьба будет иметь смысл лишь постольку, поскольку она обеспечит нам тыл в борьбе за увеличение наших территорий в Европе. Наша задача — не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами и которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины».
Итак, все-таки поход на Восток?
Однако здесь важны две детали. В начале тридцатых годов уже не политический писатель, а практический политик, рейхсканцлер Германии Гитлер поступал прямо противоположно собственным старым идеям и активно пытался договориться с бывшей Антантой о «полюбовном» предоставлении Германии ряда колоний. То есть, отказываться при необходимости от устаревших взглядов политического писателя Гитлера государственный лидер Гитлер умел. Это во-первых.
Во-вторых, непосредственно к Германии примыкали земли Чехословакии и Польши, а не СССР. Гитлер нигде не говорил о Польше, но географию Европы он знал.
Во все той же «восточной» главе Гитлер писал: «Нам нужно прежде всего уничтожить стремление Франции к гегемонии в Европе, ибо Франция является смертельным врагом нашего народа, она душит нас и лишает нас всякой силы (на помню, что это написано в 1924 году, через пять лет после Версаля. — С.К.). Вот почему нет такой жертвы, которой мы не должны были бы принести, чтобы ослабить Францию. Всякая держава, которая, как и мы, считает непереносимой для себя гегемонию Франции на континенте, тем самым является нашей естественной союзницей. Любой путь к союзу с такой державой для нас приемлем. Любое самоограничение не может показаться нам чрезмерным, если только оно, в последнем счете, приведет к поражению нашего злейшего врага и ненавистника».
В определённой мере это было прямое приглашение для России. Не с Данией же или с Чехословакией (не говоря уже о напрочь профранцузской Польше) могла блокироваться Германия против своего «смертельного врага»!
Была ещё, конечно, Англия… Но если бы политический писатель Гитлер имел в виду только ее, то он так и написал бы! Ведь он писал свою книгу не для того, чтобы скрыть свои мыс ли и планы, а для того, чтобы донести их как можно более широко до всего немецкого народа.
Так что даже с Германией Гитлера у России «мирный» шанс был. Тем более он был реальным с веймарской Германией. Вначале так и выходило…
Однако, забегая далеко вперёд, сразу сообщу, что Советский Союз, внешнюю политику которого с начала тридцатых годов направлял нарком иностранных дел Литвинов, так же как Россия Витте, Александра III и Николая II, не надумал ни чего лучшего, как дружить даже против веймарской Германии со всё той же Францией.
Но если бы СССР решительно отказался от обеспечивающего войну с Германией союза с Францией, если бы мы решительно порвали с гибельными для России профранцузскими традициями Александра III, Николая II и Керенского, то даже Гитлер вполне мог пойти, по его словам, на «чрезмерное» самоограничение.
А выиграть хотя бы пять с лишним лет мира для СССР означало выиграть ВСЁ! При наших темпах мы очень быстро — уже к 1942–1943 — годам стали бы настолько непобедимы в чисто оборонительной войне на своей территории, что сунуться к нам никто и помыслить бы не мог!
Франция все время сталкивала нас с немцами, и уже по этому она была нашим скрытым врагом.
Гитлер же рассматривал в XIV главе два варианта: будущая война Германии в союзе с Европой против России, и война Германии в союзе с Россией против Европы! Он писал: «Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с целью ущемить Германию. Однако перед самым началом войны (Первой мировой. — С.К.) у нас все-таки была еще вторая до рога: можно было опереться на Россию против Англии». И тут же прибавлял: «Ныне же положение вещей в корне измени лось. Если перед Первой мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи».
Гитлер пояснял, в чем видит изменение ситуации. Причем явный резон был в такой мысли будущего фюрера: «С чисто военной точки зрения война Германии — России против Запад ной Европы (а вернее сказать в этом случае — против всего мира) была бы настоящей катастрофой для нас. Ведь вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не смогла бы даже рассчитывать на серьезную поддержку со стороны России.
Вооруженные силы немецкого государства ныне столь ничтожны, что как раз наши наиболее индустриальные области подверглись бы концентрированному нападению, а мы были бы бессильны их защитить».
Рассуждение для начала двадцатых годов было верным. Ни на какую серьезную наступательную войну Россия в то время не годилась — ни как союзник, ни как единоличный субъект.
Прав был Гитлер и в другом: «Между Германией и Росси ей расположено Польское государство, целиком находящееся в руках Франции. В случае войны Германии — России против Западной Европы Россия, раньше чем отправить хоть одного солдата на немецкий фронт, должна была бы выдержать победоносную борьбу с Польшей (с которой за несколько лет до написания „Майн Кампф“ СССР провел неудачную войну. — С.К.)».
Продолжая рассматривать выгоды (точнее — очевидные невыгоды) союза с Россией, Гитлер приводил такие доводы, которые были справедливы лишь для двадцатых годов: «Говорить о России, как о серьезном техническом факторе в войне, не приходится. Всеобщей моторизации мира, которая в ближайшей войне сыграет колоссальную и решающую роль, мы не могли бы противопоставить почти ничего. Сама Германия в этой важной области позорно отстала. Но в случае войны она из своего немногого должна была бы еще содержать Россию, ибо Россия не имеет еще ни одного собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик. Что же это была бы за война? Мы подверглись бы простому избиению. Уже один факт заключения союза между Германией и Россией означал бы неизбежность будущей войны, исход которой заранее предрешен: конец Германии».
Так-то так… Но всего через десяток лет после написания первой части «Майн Кампф» РККА — Рабоче-Крестьянская Красная Армия — представляла собой серьезную силу и была неплохо, по тем временам, моторизована. Во всяком случае, моторизована получше вермахта — нацистского преемника веймарского рейхсвера.
Поэтому у читающего всю «восточную» главу, а не только лишь два «криминальных» ее абзаца, мог возникнуть естественный вопрос: «А как посмотрит на союз с Россией Гитлер в случае, если мы будем сами делать не только „живые“ грузовики, но и „живые“ танки, самолеты, пушки»?