Серебряный леопард

В военном отношении в отрядах крестоносцев произошли большие изменения; они касались как тактики, так и вооружений. Теперь их эскадроны стали не такими тяжеловесными и более подвижными. Их освободили от лишнего груза, привели в порядок обозы, убрав оттуда невоенных лиц и слабодушных, вроде краснобая Стефана из Блуа, который отправился домой. Крестоносцы поставили под седла самых лучших и самых крупных лошадей, захваченных у арабов. Франки больше не упорствовали: во время переходов они уже не надевали кольчуги, слишком жаркие и слишком тяжелые. Лошади не смогли бы постоянно нести такой вес. Щиты, кольчуги и шлемы взваливались теперь на упряжных животных.

Выступавшие из Антиохии рыцари Серебряного Леопарда были облачены в развевающиеся белые одежды с красным крестом на плече и в остроконечные шлемы. Так что если не принимать во внимание их большой рост, его воинов легко можно было принять за сарацин. Они научились носить поверх кольчуг легкие накидки из хлопка, что значительно уменьшало воздействие солнца.

Теперь сэр Этельм, Железная Рука, Арнульфо из Бриндизи и другие везли бурдюки из козьих шкур, наполненные водой и прикрепленные позади седла. Примечательно, что из первоначального состава отряда выжили все три византийских сержанта; они продолжали скакать под серебристо-голубым вымпелом сэра Эдмунда де Монтгомери. Бывший граф Аренделский упорно отказывался заменить свой штандарт из-за его связи с Дорилеумом и Битвой Копья.

Остались в отряде и два итало-норманнских сержанта, а также норвежец Рюрик. Теперь уже «сэр» Рюрик, благодаря доблести, проявленной во время осады Антиохии. Из ратников только двое саксонцев и трое норвежцев все еще ехали, свесив длинные ноги с захваченных жеребцов и обмениваясь на марше солеными шутками.

Среди ветеранов отряда появились новые лица, преимущественно армяне и сирийцы – христиане с ястребиными чертами лица и горцы. Все они были людьми крупными, поскольку Железная Рука не стал бы вербовать кандидатов более легких, чем самые тяжелые сарацины. Как точно предвидел сэр Эдмунд, их знания местности были неоценимы.

Далеко справа от дороги, по которой двигались иерусалимцы, плескалось Средиземное море, необыкновенно голубое и прохладное ранней весной. Прибрежная дорога вилась по зеленеющей сельской местности, где среди фиговых и померанцевых рощ были разбросаны жалкие, крытые соломой хижины. Земля пестрела маками, анемонами и другими цветами, которые чудом появлялись из растрескавшейся земли, когда выпадало хоть немного дождя.

Почти каждую возвышенность или холм венчали беспорядочные руины либо форта, либо наблюдательной башни, построенных давным-давно финикийцами, греками, македонцами, египтянами, персами или римлянами.

Ниже Маргата сирийский берег был совершенно лишен деревьев и другой растительности. Его населяли одни только опасливые и осторожные кочевники, одетые чаще всего в коричневые плащи из верблюжьей шерсти.

Особая миссия отряда, возложенная на него графом Танкредом, состояла в том, чтобы обнаружить мусульманский порт. Слабо защищенный, он все же был способен принимать и обеспечивать разгрузку время от времени поступающего снабжения из Генуи и Пизы. Но не из Венеции. Венецианцы остались непреклонными союзниками Алексея Комнина.

По словам сирийских участников отряда, существовало несколько таких портов, а именно Ботрун,

Джиблит и дальше по берегу древняя Яффа, утратившая свое значение из-за более удобно расположенных Газы и Акры. Такие укрепленные порты, как Триполи, Тир и Сидон, невозможно было взять без осады.

Найти удобную гавань было совершенно необходимо, так как во время осады Антиохии из Английской земли, как континентальные франки называли Англию, с грузами прибывали суда.

Иерусалимцы располагали небольшим флотом, который остро нуждался в базе для своих операций.

Однажды в середине марта, к вечеру, отряд наткнулся на руины большого, когда-то обнесенного стеной города. И Железная Рука, повернувшись в седле, вопросительно поднял брови.

– Мы проехали довольно много, – сказал Эдмунд, вытирая загорелый лоб.

Он отдал приказ двинуться обратно к армии франков, осадившей город Арка. Это был аванпост знаменитого порта Триполи. Последний со всех сторон был окружен водой, и путь к нему пролегал по дамбе, оборонительные сооружения которой выдержали все натиски крестоносцев. Сельская местность вокруг была очень богатой. Вот уже несколько недель тридцать тысяч направлявшихся к Иерусалиму франков жили просто превосходно.

Барон Дрого из Четраро временно устроил свою жену в небольшой крепости, расположенной близ медленно текущего ручья с прекрасным садом, созданным стараниями его арабских хозяев. Но Дрого, однако, с презрением отказывался считать это приятное местечко своим постоянным владением в Святой Земле.

Именно там, в этой маленькой крепости, на некоторое время обосновался и пылкий молодой сэр Робер из Сан-Северино. Он поправлялся от раны, полученной в Битве Копья. Молодой человек с трудом отрывал взор от высокой и стройной фигуры женщины, которой он увлекся еще в Италии. Однако ему пришлось заставить себя забыть о Розамунде. Она была женой Дрого.

Несколько раз сэр Робер говорил об отъезде второго отряда вассалов из Сан-Северино. Сэр Тустэн, однако, сообщал, что судовладелец из Пизы обещал доставить это новый отряд в Палестину лишь в мае. Причина такой задержки заключалась в том, что сицилийские моряки, которые первоначально согласились перевезти эти подкрепления, приняли более щедрое предложение поступить на службу к византийцам.

Поступило также и сообщение от леди Аликс. Она передавала, что в каждой молитве упоминает Эдмунда де Монтгомери, к которому надеется присоединиться, если того пожелает Бог, еще до взятия Иерусалима.

Многие прохладные весенние вечера, когда приходилось разводить огонь внутри помещения, Эдмунд, Робер, Дрого и Розамунда говорили об Аликс и о доблестном военачальнике графе Тюржи.

– Так и не удалось узнать, кто направил в ту ночь оруженосца искать меня? – поинтересовался однажды Эдмунд.

Сэр Робер заколебался, взглянув через комнату на Дрого, методично точившего перед очагом свой кинжал. В этот момент ломбардец поднял глаза и пристально посмотрел на брата Аликс.

– Нет, мерзавец, который это сделал, так и не обнаружен.

Из прихожей раздался взрыв смеха Хлои и басовитый хохоток Герта Ордуэя. Молодой саксонец любил поддразнивать эту милую, большеглазую девушку, но, по ее мнению, не замечал ее чувств. Честно говоря, саксонец полагал, что только ум и удача пока помогали Хлое избегнуть гибели и насилия.

Как всегда, внимание молодого саксонца было приковано к баронессе из Четраро, хотя Розамунда, подобно немногим благородным дамам, получила разрешение от практичных прелатов носить в походах мужскую одежду. Только при остановках, подобных этой, леди облачалась в блестящие, многоцветные платья, в прошлом принадлежавшие сарацинским женщинам. Европейские одежды давно износились и разорвались, а под рукой не было портних, которые бы могли сшить новые.

Врожденное благородство Розамунды стало еще более заметным. Красоту ее только подчеркивали легкие морщинки вокруг рта и глаз – свидетельства страданий и печали в связи с потерей ребенка. Как правило, Розамунда всегда была занята добыванием продовольствия для своего домашнего хозяйства. В свободное время она утешала больных и раненых, о выздоровлении которых просила в своих молитвах.

Дородные франки, расквартированные во владении Дрого, часто с признательностью отзывались о части туркополов под командованием графа Льва Бардаса, которая осталась от всего превосходного византийского войска, обеспечившего захват Никеи. Эта часть прикрывала левый фланг. Она также привозила пищу и фураж и вынуждала опасливых местных христиан больше помогать войскам.

С наемниками, как стало известно, все еще находилась графиня Сибилла. Эта странная, молчаливая женщина во время переходов сидела на горбах верблюда на шелковых подушках.