Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 57 из 94

Скорее знакомство с реальной Европой и реалиями ре­волюции и французской диктатуры «излечивало» от утопи­ческого стремления делать «как в Европе». Ведь что видели офицеры и Суворова, и Ушакова? Нищее, замордованное население. Не только в Южной Европе, в Италии, Греции, но даже в Швейцарии и Голландии уровень жизни про­стонародья был не выше, чем в России. Жестокие нравы европейской деревни были не лучше, а то и похуже, чем в России. А дворянство было беднее русского и часто хуже образовано.

Война? Это разорение, принесенное войной, озлобле­ние и одичание. Трупы на обочинах дорог и на ветках при­дорожных деревьев, голодные дети, отчаявшиеся люди, у которых отняли последнее. Национальный и групповой эгоизм, упорное желание, по сути, всех таскать каштаны из огня чужими руками.

Революция? Офицеры, воевавшие в Европе, видели го­рода и деревни, ограбленные революционной армией, го­ворили со свидетелями чудовищных жестокостей, видели вывоз во Францию сокровищ культуры и истории. Они ви­дели, как по-хамски обращаются революционеры со свя­щенниками, как они гадят в церквах и раскуривают трубки от страниц священных книг.

Участие в войне было скорее «прививкой» от револю­ции.

При этом Павел I прекрасно знал и по рапортам Суво­рова, и по докладам ближних к нему лиц, что Британия и Австрия просто используют Россию в своих целях. Если бы он вышел из коалиции, это было бы политически оправ­данно и было бы только популярно в России.

Намного хуже была новая опала Суворова. Пока он был в чести, Павел пожаловал ему титул князя Италий­ского и звание генералиссимуса, приказал поставить ему памятник в Санкт-Петербурге. Но «своевольный» Суворов долго не удержался в зените славы. Переход через Альпы не прошел даром для великого полководца; все же Суворову было уже 70 лет. Вернувшись в Петер­бург 20 апреля, он умер 6 мая. За его гробом запрещено было идти придворному обществу и гвардии. Шли только армейские полки. А Суворов был культовой фигурой для дворянства и всех служивых людей. Передавали слова Массена: узнав о смерти Суворова, он произнес, что отдал бы все свои победы за один его швейцарский поход.

Еще хуже был союз с Британией...

По приказу Павла I российские войска были выведены из Европы. Ушаков передал все занимаемые позиции Ан­глии... Но это совершенно не помешало ей «прихватить» и важный стратегический пункт, Мальту.

После заключения дружбы России и Франции Брита­ния вполне мотивированно отказалась вернуть Мальту России. Получается, что Бонапарт Мальту подарил, а Бри­танцы подарок захватили.

Без русских войск Наполеон громит и турецкие и ав­стрийские войска. В мае, одновременно со смертью Су­ворова, армия Моро наступает в Баварии, а Бонапарт лично ведет войска в Северной Италии. После битвы у Маренго Австрия подписывает в Алессандрии с Первым Консулом соглашение о прекращении боевых действий в Италии.

Совсем выйти из войны Австрия не может: она, как наркоша на игле, сидит на британских субсидиях. Только после того, как в сентябре 1800-го генерал Макдональд занимает Швейцарию и Тироль, Мюрат идет на Неаполь, Брюн наступает в Ломбардии, после того как в декабре 1800-го Моро разбивает эрцгерцога Иогана при Гогенлиндене, взяв 25 тысяч пленных, Австрия просит о мире. Война окончилось полной победой Франции.

А Бонапарт, гениальный стратег и великолепный пси­холог, не забывает о новом союзнике! По Люневилльскому договору Ионические острова остаются под про­текторатом России. А зависимая от Франции Испания урегулирует пограничный конфликт с Россией в Кали­форнии.

Более того... Бонапарт предлагает России секретный план с предложениями о разделе Турции. Бывшая Визан­тия достается России, Ближний Восток — Франции, и о со­вместных боевых действиях в Индии.

Об индийском походе говорили и говорят очень раз­ное — вплоть до объявления его мифом и выдумкой «врагов императора Павла».

Но секретный проект Российско-французской коали­ции по захвату Британской Индии был. Очень возможно, именно он стоил жизни Павлу I. Во всяком случае, его не довели до конца именно из-за убийства Павла I.





По секретному плану должны были двинуться два пе­хотных корпуса, французский (с артиллерийской под­держкой) и российский, каждый по 35 000 человек, не считая артиллерии и казацкой конницы. Наполеон настаи­вал, чтобы командование французским корпусом было по­ручено генералу Массена. По плану французское войско должно было перейти Дунай и пройти через Южную Рос­сию, останавливаясь в Таганроге, Царицыне и Астрахани.

Объединиться с Российским войском французы долж­ны были в устье Волги. После этого оба корпуса пересека­ли Каспийское море и высаживались в персидском порту Астрабад. Все перемещение из Франции в Астрабад по подсчетам занимало восемьдесят дней. Следующие пять­десят дней занимал поход через Кандагар и Герат, и к сен­тябрю того же года планировалось достигнуть Индии.

Этот индийский поход должен был походить на Египет­ский поход Бонапарта — вместе с солдатами отправлялись инженеры, художники, ученые. По всем законам коло­ниализма, европейские армии вели с собой европейскую науку и культуру.

Реально? Совершенно реально. Этот план должен был вызвать панику у британцев: уж они-то знали меру «люб­ви» народов Индии к Британской Ост-Индской компании. Грандиозное восстание было совершенно гарантировано. Британцев «мочили» бы в сортирах — в деревянных тропи­ческих будочках даже там, где не появился ни один фран­цузский или русский солдат.

Этот план уже начал реализовываться!

В январе 1801 года казачий атаман Василий Орлов по­лучил приказ вести конницу к границе с Индией. Атаман Матвей Иванович граф Платов был освобожден из Петро­павловской крепости и поставлен во главе казаков.

Через месяц войско из 22 500 казаков должно было достигнуть Оренбурга, а оттуда через Хиву и Бухару до­браться до Инда. Немедленно после смерти Павла в марте 1801-го казакам был отдан приказ прекратить поход и воз­вращаться на Дон.

Так реализовался один из политических законов Рос­сийской империи: ограниченность самодержавия удавкой. Чтобы удавка пошла в дело, надо было затронуть инте­ресы дворянства. Они и оказались затронуты: торговля с Британией была слишком выгодна для владельцев земель и крепостных. Как Австрия долго не могла выйти из вой­ны — очень уж задолжала Британии, так и русские дворяне сидели на игле британских денег.

По официальной версии, разрыв экономических кон­тактов с Британией очень сильно ударил бы по экономи­ческим интересам России. Если считать дворянские име­ния «Россией», то все верно. И если иметь в виду только кратковременную выгоду. Почему дворянство не считало для себя выгодным (в том числе и экономически) навязать Британии политическую волю России и Франции? Ответ может быть только один: они не отождествляли себя и свое благосостояние с могуществом Российской империи. Народ российский? В своем представлении они и были этом народом.

Павел I был задушен в собственной спальне в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Михайловском замке. В заговоре участвовала верхушка столичного дворянства: адъютант гренадерского батальона Преображенского полка, Арга­маков, Н.П. Панин, вице-канцлер, Л.Л. Беннигсен, коман­дир Изюминского легкоконного полка П. А. Зубов (бывший любовник Екатерины), Пален, генерал-губернатор Петер­бурга, командиры гвардейских полков: Семеновского — Н.И. Депрерадович, Кавалергардского — Ф.П. Уваров, Преображенского — П.А. Талызин), а по некоторым дан­ным —  флигель-адъютант императора, граф Петр Васильевич Голенищев-Кутузов, сразу же после переворота на­значенный командиром Кавалергардского полка.

О том, что именно произошло, судить трудно: докумен­ты, написанные непосредственными участниками загово­ра, уничтожены.

Александр уничтожил воспоминания Палена и Зубова.

Николай с трудом нашел и сжег записки Беннигсена.

Видимо, какие-то документы уничтожал и Павел: мы до сих пор не знаем, от кого он узнал о заговоре. В качестве доносчиков называют генерал-прокурора П.Х. Обольянинова, бывшего шефа Санкт-Петербургского полка В.П. Ме­щерского. Все это — слухи. Достоверно известно только то, что царь узнал о заговоре. И что он безошибочно вызвал к себе тех, кто в заговоре не участвовал: Линденера и Арак­чеева. Но фактически это лишь ускорило исполнение заго­вора: опираться было не на кого, помочь некому.