Пояс Богородицы

Не удалось ордынцам пересечь Угру, и оставили они на четвертый день эти попытки — передых надо было войскам дать, не знали они, что и московские силы все на исходе совсем уже были — каждый день Богородице молились стократно, и помогли молитвы эти — снова настало прежнее затишье — разошлись по разным берегам противоборствующие полки.

Стояние на Угре вступило в последнюю фазу.

26 октября ударил лютый мороз, и Угра останови­лась.

Конечно, не сразу коннице на лед тонкий ступать можно было, но теперь уже ничего не мешало ордын­цам, подождав, пока лед окрепнет, в любом месте раз­резать пресловутый Пояс Богородицы и начать насту­пление на Москву — не было таких сил у противника, чтобы весь берег Угры пушками да пехотой покрыть…

Не получая никаких известий из Литвы и опасаясь, что с минуты на минуту может подойти к Ахмату литовская подмога — морозы-то лютые, а лед все креп­че, — Иван Васильевич, посовещавшись с братьями и воеводами, отдал приказ о скрытом тайном отступле­нии всех московских войск одновременно в тыл до Кременца, а затем и далее до Боровска, чтобы в случае наступления татар держать оборону там.

В ночь на 11 ноября незаметно и бесшумно все мо­сковские полки покинули свои позиции.

Когда 12 ноября взошло солнце, весь левый берег Угры был совершенно пуст…

…Четырехдневные попытки пересечь Угру измотали ордынское войско и нервы хана Ахмата.

Сафат видел, как хан на его глазах стареет, стано­вится немощным и дряхлым по мере неудач, которые стали преследовать его с той злополучной минуты, ко­гда… одним словом, с той самой злополучной минуты…

Но это был еще не конец.

Когда река стала и можно было, дождавшись креп­кого льда, начать, наконец, долгожданное наступле­ние, пришла самая скверная весть.

Вернулся от короля Казимира ханский посланец и сообщил, что литовское войско не придет на помощь хану.

Это был серьезньш удар.

Хан очень рассчитывал на литовцев.

Татарская степная конница не привыкла пересекать множество ручьев и болот, не привыкла воевать в гус­тых лесах и зарослях, где ни из лука не выстрелишь, ни аркан не бросишь, а вокруг невидимые вражеские засады.

Хан рассчитывал, что привычное к этому климату и знающее местные военные обычаи литовское войско, пусть даже небольшое, станет передовым отрядом, расчищающим путь, а уж следом за ним пойдут удар­ные ордынские полки.

Прчти две недели длились напряженные военные со­веты. Одни воеводы настаивали на немедленном наступлении, утверждая, что московское войско ослабело и достаточно одного крепкого удара, чтобы оно пало. Другие требовали немедленного возвращения в степи, в более теплый климат, говорили о нехватке продоволь­ствия и лошадиных кормов, указывали на лютые моро­зы, третьи и вовсе предлагали немедля опустошить, по­жечь и ограбить вместо московских все близлежащие литовские земли в отместку за подлую измену неверно­го союзника.

Но все прекрасно понимали, что все это — досужие разговоры, а настоящее и непререкаемое решение примет только сам хан.

Но Ахмат впал в какое-то странное оцепенение, и Сафату порой даже казалось, что старика охвати­ло чувство бесконечной усталости и безразличия ко всему.

Он даже перестал ежедневно встречаться, как рань­ше, с Азов-Шахом и только иногда приходил в шатер Чулпан, обнимал дочь за плечо, и так они сидели мол­ча, ни о чем не разговаривая, час или два. Потом он вставал и возвращался в свой шатер, чтобы выслушать доклад Тимура о том, что сегодня говорили воеводы на очередном военном совете.

И вдруг на рассвете 12 ноября по всему лагерю пронесся ропот изумления — московское войско ис­чезло с противоположного берега.

Немедленно послали пеших и конных разведчиков во всех направлениях.

Они беспрепятственно пересекли Угру, удалились вглубь на десять верст и не обнаружили ничего, кроме вытоптанного отступающим московским войском без­людного берега.

Это было странно, бессмысленно и нелепо.

И тогда Ахмат решил, что это ловушка.

Они хотят заманить его войско в глубь лесной за­снеженной, морозной территории и там нападут вне­запно со всех сторон и…

Они только и ждут, чтобы он перешел Угру.

Они оставили ему чистый берег и ждут, притаив­шись.

В полдень, когда все разведчики вернулись, не уви­дев ни одного московского воина, хан Ахмат отдал приказ немедленно сниматься и с максимальной ско­ростью отступать на юг.

Сафат понял, что близится его час.

..Даже смерть отца Анница не пережила так тяжело, как ужасную гибель Настеньки.

Все произошло настолько внезапно, неожиданно и бесповоротно, что никто ничего не успел предпри­нять.

Прошло не более четверти часа с тех пор, как во­зок с Настенькой, сопровождаемый охраной и скачу­щим рядом Генрихом, отъехал от ворот Медведевки. Нагнать его верхом было делом еще получаса, и Анни­ца в сопровождении вооруженных Ивашки и Гаврилки Неверовых была уверена, что они вот-вот догонят по-эозку воеводы Образца,

Но прошло полчаса, и они ее не догнали, и тогда Ивашко, глянув на дорогу, вдруг крикнул:

— Анна Алексеевна, возок тут не проезжал, он где-то свернул, надо возвращаться.

Конечно, если бы не было войны и ежедневных пе­редвижений огромного количества людей и повозок по всем дорогам и даже лесным тропам, Ивашко го­раздо раньше заметил бы отсутствие колеи повозки, но дорога была настолько изрыта копытами и изъез­жена повозками, что трудно было сразу сориентиро­ваться, да и подозрений никаких ни у кого не было.

Они вернулись назад, нашли поворот, свернули вниз в заросли и тут наткнулись на бесчувственное окровавленное тело Генриха.

Анница все поняла сразу, и ее сердце остановилось.

Братья-близнецы тоже поняли.

— Анна Алексеевна, — шепотом сказал Ивашко, —

немедленно едем домой, они могут узнать, что это не

вы, и вернуться в любой момент.

Но Анница, не слушая его, рванулась вперед. Ивашко и Гаврилко догнали ее и, стащив с лошади, крепко схватили за руки.

— Анна Алексеевна, — сказал Ивашко, — Василий

Иванович так бы не делал. Он бы вернулся, пригото­

вился как следует и нанес бы такой же тайный и вне­

запный ответный удар. ,

— Да, ты прав, — прошептала Анница. — Отпустите

меня — возвращаемся. Захватите Генриха.

Они быстро вернулись.

Генрих пришел в сознание, после того как им заня­лась Надежда, но не мог ничего толком рассказать — да он и не видел, что произошло. Должно быть, его те­ло просто оттащили с дороги, где он упал,4 и бросили в кусты, чтобы не бросался сразу в глаза.

На место происшествия немедленно отправились следопыт Яков Зубин и его ученик Алеша Кудрин.

Они все осмотрели, нашли колеса, трупы лошадей, изучили следы и, вернувшись через два часа, рассказа­ли обо всем, что видели, довольно точно восстановив картину происшедшего.

Начинало темнеть.

— Эх-ма, — с досадой сказал Гридя Козлов, — а я

ведь видал таких татар — ну точь-в-точь наши — ни­

чем не отличишь… Полукровки они… Да поди ж ты, уз­

най…

— Кто мог догадаться? — оправдательно сказал

Клим. — Мы же все проверили — и грамота в полном

порядке — настоящая… Должно, убили кого и забрали…

Анница молчала, погрузившись в глубокое разду­мье.

— У меня есть план, — сказала она,.— но надо посо­

ветоваться с Левашом. Мне нужна будет его помощь.

Клим, пошли за ним кого-нибудь — пусть немедля

приедет. Алеша, готовься — ночью пойдешь на тот бе­

рег. И для тебя, Яков, у меня будет задание.

 Но никаким планам не суждено было сбыться, по­тому что к тому времени, как они рождались, Настень­ка уже была мертва.

Распоряжение хана было выполнено немедленно, и еще прежде, чем наступила темнота, тело Настеньки доставили в Синий Лог для передачи в Медведевку.

По приказу хана доставившие тело люди подробно рассказали, как все произошло.

Леваша трудно было чем-нибудь удивить, он и не такое видел, но тут даже его сердце дрогнуло. Он лишь сжал зубы, чтобы ничем себя не выдать, когда понял, что татары так и не узнали, что это не Анница. Им же самим казалось, что такая женщина, как славная луч-ница Анница, победившая самого Богадура, как раз и должна была так поступить, чтобы спасти свою честь. Они поклонились Левашу и просили передать семье покойной, что слава о ней и ее героическом поступке будет всегда жить в Орде.