Пояс Богородицы

И князь Михайло Олелькович одним росчерком пе­ра подписал себе смертный приговор. И еще приказал после этого:

— Наливай!

…На следующее утро, проснувшись с похмелья, князь позвал слугу и велел пригласить на ранний завтрак с легкой выпивкой для поправки здоровья своего люби­мого нового друга Степана.

Однако слуга огорчил его:

— А Степана нет. Ночью вроде прискакал к нему го­нец из родного дома с вестью, что, мол, батюшка его при смерти. Так Степан всем сказал и уехал…

Князь Олелькович очень огорчился и попытался соединить в одно целое смутные обрывки воспомина­ний о каком-то вчерашнем ночном разговоре со Сте­паном, но, так ничего и не вспомнив, плюнул на это дело и отправился поправлять здоровье один.

…Тем временем Степан во всю мочь скакал прямо в Вильно — далеко от Слуцка, но дня за три думал по­спеть.

Он скакал и подбирал слова, чтобы красиво и убе­дительно рассказать доктору Корнелиусу Моркусу, ка­кой огромный секрет государственной важности уда­лось ему добыть на службе братству, и выразить наде­жду на то, что теперь его неудачное начало будет забыто, промах исправлен и ему, наконец, разрешат пройти процедуру приобщения, чтобы иметь полное право с гордостью носить звание брата Первой запо­веди…

Глава третья

УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА

…К концу сентября хан Ахмат стал не на шутку тревожиться.

От короля не было никаких известий, и не появи­лось поблизости никаких литовских войск, готовых соединиться с ордынскими для совместного похода на Москву.

А еще хана насторожило то, что, стоило лишь его войскам выйти, как ему казалось, неожиданно на за­падные берега Угры, на восточных очень скоро появи­лось огромное количество московских пушек и вои­нов, будто они стояли наготове где-то рядом и сразу выдвинулись к реке.

Теперь по всей Угре идут странные бои через реч­ку, ордынцам пришлось отступить подальше от берега и прятаться в кустах, потому что пушки и пищали на­чали наносить ощутимый урон, но они делают вылаз­ки, уничтожают потихоньку московские пушки, одним словом, идет затяжная позиционная война.

Хан послал к королю в Троки своего гонца с про­стым и коротким вопросом «Когда?».

А потом задумался над вопросом «Почему?».

Почему московиты так быстро появились на Угре? Его тайны не знал никто. Он сказал о ней Азов-Шаху только тогда, когда войска уже повернули на Угру.

Даже если допустить, что Азов-Шах тут же прогово­рился и это известие немедленно полетело в Москву, то все равно за такое короткое время войска с пушками не преодолели бы этого расстояния. Значит, они еще раньше были неподалеку. Значит, готовились. Значит, знали давно. Значит, снова Богадур! Ах, сколь­ко ошибок наделал этот глупый мальчишка! Вероятнее всего, он проболтался московитам, что летом они придут снова. Те двое раненых, которых московиты вернули хану, чтобы сообщить о бесславной гибели сына, не слышали ничего такого, но они оба уже нахо­дились без сознания от полученных ран, когда проис­ходил последний разговор и поединок между его сы­ном и той женщиной.

Ахмату все время казалось, что была во всем этом еще какая-то тайна, и единственный человек, который мог ее знать, — женщина по имени Анница Медведева. Он давно знал это имя. Еще тогда, вернувшись без сво­его командира, Сайд сразу назвал его.

Конечно, Ахмат давно мог послать людей, чтобы ей отрезали голову и привезли ему. Но он был выше ба­нальной мести, да и какой прок от мертвой головы — она ведь не скажет ни слова. Хан был достаточно стар, чтобы уже ничему не удивляться в этом мире, и все же эта женщина его удивила.

Богадур был лучшим стрелком в Сарай-Берке, но Сайд подробно рассказал о состязании, и выходило, что Анница оказалась лучше. И тогда ему захотелось посмотреть на нее вблизи и поговорить с ней. Теперь он желал встречи еще больше, потому что разговор с ней, возможно, мог бы пролить свет на жизненно важ­ный вопрос: как и откуда стало известно, что ордын­ские войска придут именно на Угру, а не на Оку, как ходили обычно. У него было необъяснимое, интуитив­ное предчувствие, что Анница должна это знать…

Хан пригласил к себе сына, остался с ним наедине и спросил:

— Скажи, Азов-Шах, как ты думаешь, найдется ли во всем нашем войске человек пятьдесят, которые бы… — хан теперь проявлял особую осторожность и, хотя поблизости не было ни живой души, склонился к уху сы­на, прошептав несколько слов так тихо, что даже тот их едва расслышал.

Азов-Шах удивленно посмотрел на отца, подумал немного и ответил:

— Пятидесяти, может, и не наберется, но десятка два — точно.

— Отыщи всех и собери завтра к вечеру за тем хол­мом, где мы недавно застали за грабежом купца, этого недоумка… как его…

— Азиза?

— Да. Кстати, надеюсь, он наказан?

— Конечно, отец. Он сидит в мокрой яме под аре­стом.

— Правильно — нарушение моих приказов должно строго караться. Итак, завтра на закате я хочу встре­титься с этими людьми. Я желаю, чтобы об этой встре­че не знал никто, кроме тебя, даже они пусть не зна­ют, кого ждут. Ты с охраной останешься по другую

сторону холма. Я поговорю с ними наедине, и никто не должен видеть их вместе со мной.

— Твоя воля будет исполнена, отец.

…Внезапный штурм Сарая-Берке начался на рас­свете.

Все было выполнено, как и задумано. - Столица Золотой Орды располагалась на левом бе­регу широкого рукава Волги — Ахтубы, недалеко от соединения с основным руслом, а русло самой Волги чуть пониже делало крутой поворот, изгибаясь пет­лей. Здесь-то и высадилось с ладей предыдущей но­чью небольшое, но сильное и хорошо вооруженное татаро-московское войско под командованием воево­ды князя Ноздреватого и хана Нордуалет-Гирея.

Смертельно не повезло тем, кто случайно видел эту высадку и последующее продвижение войска, — все, кто попадались на пути — дети, женщины, старики, — убиваемы были на месте беспощадно и хладнокровно. Если бы кто-то успел предупредить город о приближе­нии врага, это могло бы стоить десятков московских жизней, а чья жизнь дороже? Известно — своя.

К вечеру следующего дня город был окружен мос­ковским войском на таком расстоянии от его стен, чтобы остаться с них невидимым, и еще ничего не знал об этом — люди, которые выходили из города, уже не возвращались в него, а те, кто направлялись в город, до него уже не доходили.

Жители мирно уснули, не зная, что это последний сон в их жизни.

После того как более ста лет назад, в 1361 году, Сарай-Берке, тогда огромный, могущественный, с камен­ными стенами, был полностью разрушен и разграблен великим Тамерланом, он едва только начал становить­ся на ноги и, конечно, уже не был так силен и непри­ступен, как некогда.

Восточные и западные ворота без рвов и оград, не­высокие деревянные, местами дырявые стены, отсутст­вие часовых на прогнивших башнях — все свидетель­ствовало о полной беспечности.

Да и кто бы мог подумать, что в ту минуту, когда ве­ликий Ахмат со своим огромным войском идет на Мо­скву, что-то может угрожать его столице.

Невыразимо дорого обошлась эта беспечность не­скольким тысячам жителей Сарая — не прошло и двух часов от начала атаки, и все их души принял к себе Аллах.

Едва рассвело, напали одновременно с двух сторон: Нордуалет со своими татарами с востока, Ноздрева­тый с московитами — с запада.

Пушки почти не понадобились, ворота проломи­лись легко.

Два отряда, почти одновременно ворвавшись в го­род с двух сторон и преодолев сопротивление небольшого количества вооруженных защитников, первым делом начали планомерно уничтожать население.

Большой разницы между татарами Нордуалета и московитами Ноздреватого не было — и те и другие отличались одинаковой жестокостью и хладнокрови­ем в этом деле, маленькое различие обнаруживалось в том, что московиты при каждом удобном случае наси­ловали всех попавшихся под руку женщин, от девочек до старух, татары же предпочитали не тратить на это время, а использовать его для захвата как можно боль­шего количества ценностей.