Невская битва

ИКОНУ И ОГОНЬ!

Архиепископу Спиридону казалось, будто Алек­сандр не съехал со скалы по опасной тропинке, а спрыгнул с нее, пролетел по воздуху по дуге, призем­лился на лед озера и дальше поскакал по льду, таким стремительным был рывок светлого князя. Теперь Спиридон один остался на Вороньем Камне в окружении двоих своих спутников — монаха-молчальника Романа и священника Николая. Оба они в позапрош­лом году были при Александре во время битвы со све-ями на Неве, оба и теперь притекли сюда, где на сей раз Александр бился с тевтонцами. Роман вот уже чет­вертый год хранил обет молчания, данный им во спа­сение Руси от нашествий иноплеменных. А отец Нико­лай временно был лишен права служить в храме за кровопролитную драку, которую он учинил с одним маловерным в Новгороде год тому назад. Две противо­положности стояли подле Спиридона: справа — кипу­чий и неумолчный Николай, слева — само смирение и кротость, молчаливый Роман.

—   Благослови, владыко, мне тоже возыметь меч и идти на подмогу войску нашему! — горел взором отец Николай.

—   Не благословляю, — спокойно отвечал ему ар­хиепископ, продолжая внимательно смотреть на то, что происходило на льду. Зрением он был не так остр, как князь Александр и его присные, но, и не отличая одного витязя от другого, а порой и русского от немца, он все равно мог судить, как развивается битва и кто в ней кого оборевает. И он видел, как после львиного прыжка Александра сильно ударили наши в левый бок немецкой свинье и стали медленно поворачивать ее, одновременно рассекая надвое.

—   Гляньте, гляньте! — не утихал отец Нико­лай. — Они уже режут! Режут кабана римского напо­полам! Спаси, Господи! Слава Тебе, Иисусе Христе, Сыне Божий! Владыко, ты зришь, яко наша берет?

—   Помолчи, ненаглядный, прошу тебя, — сердито отвечал Спиридон, хотя вместо «ненаглядный» соби­рался назвать Николая «неугомонным». Но тот мол­чать не мог:

—   Прости, владыко, умолкаю, молчу. И впрямь, что-то меня разбирает. Но все — молчу и молчу, и ни слова более не произнесу. Помоги мне, Царица Небес­ная, хранить такое же благое молчание, аки брат Роман! И что во мне и впрямь язык такой, словно ботало коровье, прости, Господи!..

—    Да уймешься ли ты? Вот ведь — как хорошо с Романом!

—    Молчу, владыко, молчу!

Спиридон тут понял хитрость отца Николая, стре­мящегося болтовней добиться того, чтобы архиепис­коп все же благословил его взять оружие и вступить в битву. И он стал стараться не обращать внимание на его бурные речи, дабы не потакать никаким ухищре­ниям. Он продолжал наблюдать за битвой, которая, кажется, неуклонно двигалась к торжеству русского воинства. Видно было, что немецкое блистательное построение рушится, падают их стяги, голова и плечи свиньи тонут, окруженные с двух сторон нашими вои­нами, а задняя часть уже начинает пятиться назад.

…И вдруг он увидел все это — как на иконе! Вмиг огромное и страшное зрелище убийства одних людей другими, распахнутое на несколько верст в окружнос­ти, обрело совершенно иной вид. И он увидел отчетли­во икону, в середине которой на золотисто-буланом своем Аере скакал Александр, подобный Георгию По­бедоносцу, поражающему змия. Но только у ног коня не змий извивался, а огромный вепрь с окровавленной оскаленной мордой, ощерившийся длинными клыка­ми, огненноглазый, покрытый черной, лоснящейся щетиной. И Александр поражал его сверкающим длинным мечом, вспарывал ему бок, поворачивая и заставляя пятиться в предсмертном хрипе. А там, у задних ног черного вепря, уже раскалывался лед, чтобы сраженный зверь мог провалиться в преиспод­нюю, откуда и вышел, приняв свиной облик, подобно тем бесам, которые говорили Христу: «Имя нам леги­он», но Спаситель вогнал их в свиное стадо и сбросил в пропасть.

Чудесное видение длилось недолго, и архиепископ тихонько застонал от досады, когда явленная его взо­ру икона стала медленно, но неумолимо таять, вновь уступая место земному зрелищу. Спиридону стало страшно и помыслить о том, что, возможно, именно так, в образе этой иконы, видит происходящее здесь и сейчас Господь Бог, и ему, грешному архипастырю, в награду за его попечения дано было ненадолго по­смотреть на битву глазами Бога.

— Господи, прости меня, грешного! — тихо про­шептал он, многажды осеняя себя крестными знаме­ниями, боясь впасть в грех гордыни.

Роман и Николай, следом за архиепископом, тоже взялись осенять себя многочисленными крестными знамениями, видимо, решив, что Спиридон увидел ре­шающий миг сражения и молится о скорейшей победе.

И он понял их и действительно стал молиться о на­шей победе. Потом медленно повернулся к Николаю и Роману, стоящим справа и слева за его спиной.

—    Что, владыко? — вмиг загорелся отец Нико­лай. — Благословляешь меня взять меч? Благослови, отче!

—    Да нет же! Не то! — сердито топнул ногой архи­епископ. — Икону и огонь! Теперь же отправляйтесь вниз, к обозу. Там возьмите икону Георгия Победонос­ца. И ты, Николай, понесешь ее вместо меча, о кото­ром просишь. Еще возьмите лампаду и зажгите ее от

Благодатного Огня, что горит в Александровой лампа­де, — отыщете у слуг княжьих. Ну — вы знаете! За­жгите, и ты, Романе, понесешь ее. Она будет твоим оружием. Потом идите прямо по льду на другой берег да старайтесь обходить стороной немцев. Потом тем берегом, держась подальше от врагов, спуститесь до Узмени и там вновь пересеките озеро. И тогда уже — нашим берегом — возвращайтесь сюда. Поспешайте, но будьте осторожны.

—    Крестный ход?! — возликовал отец Николай. Роман тоже так и светился радостью, что на такой по­двиг благословляет их владыка Спиридон. Видно бы­ло, как он едва сдерживается, чтоб не нарушить обет молчания.

— Ступайте, дети мои. Во имя Отца и Сына и Свята-го Духа! — и архиепископ от всего сердца благословил их — сначала Романа, потом Николая. Первый, при­кладываясь к благословенной руке архипастыря, про­ронил слезу. Второй облобызал руку горячими губами и оросил ее еще более горячими каплями слез своих.

И покуда они оба спускались вниз с Вороньего Кам­ня, Спиридон продолжал крестить их в спины, смущен­ный, что придумал такое, и сильно устрашенный — как бы не погибли! Но он также понимал, что не сам дошел до мысли, а мысль эта снизошла на него, и не должны погибнуть Роман и Николай в этом крестном ходе. Бог оградит их, сделает незримыми для врагов.

А когда они скрылись за камнями, он вновь обра­тил взор свой туда, где шла битва. Солнце во второй раз за сегодняшнее утро выглянуло из-за туч. Близил­ся полдень, становилось все теплее и теплее. Шел са­мый решительный час сражения на льду Чудского озера.

АНДРЕЙ ПОСПЕШНЫЙ

Князь Андрей с тремя тысячами понизовского вой­ска стоял в запасном полку на далеком левом крыле. Полк его, в основном спрятанный за лесом, не должен был быть виден со стороны немцев, лишь несколько отрядов общей численностью до двухсот человек вы­двинулись на лед, дабы немцы видели, что у нас есть левое крыло, но маленькое. Сам Андрей со своими от­роками, а также с суздальским воеводой Ратиславом и муромским Мефодием находились на невысоком мысу, с которого нетрудно было наблюдать за тем, как развивается битва. Отсюда же вдалеке виднелась вер­шина Вороньего Камня, на котором ожидалось подня­тие Александрова знамени, и только тогда Андрей по­ведет свои полки в бой.

А доселе приходилось мучиться долгим и томи­тельным ожиданием и, чтобы не выслушивать благо­глупостей Никиты Переяски, говорить что-то самому:

—    В бою самое тяжелое — ожидание боя. Сам бой — радость, веселье. Бьешься, забывая о страхе, любуешься собственным бесстрашием… Время летит в бою незаметно. Пролетает — как единый взмах меча. Чудесно! Но ожидание битвы — вот истинная мука.

Стой вот сейчас и смотри, как они без тебя там раде­ют… В запасе стоять — хуже некуда. Уж лучше в са­мом челе находиться и главный удар на себя взять.