Страница 148 из 174
ГЛАВА XVII
Дурной способ издания законов
Римские императоры, подобно нашим государям, выражали свою волю в декретах и эдиктах; но, — чего не делают наши государи, — они позволяли судьям и частным лицам обращаться к ним с письменными вопросами по поводу их тяжб; ответы императоров на эти вопросы носили название рескриптов. Папские декреталии тоже были, собственно говоря, такими рескриптами. Очевидно, что это плохой род законодательства. Те, кто требует издания законов таким образом,— плохие руководители для законодателя; факты у них всегда изложены дурно. «Траян, — говорит Юлий Капитолии, — часто отказывал в этого рода рескриптах, чтобы отдельного решения или особой милости не распространяли на все случаи». Макрин решил уничтожить все эти рескрипты. Он не мог переносить, чтобы ответы Коммода, Каракаллы и других невежественных императоров рассматривались как законы. Юстиниан был иного мнения и наполнил ими свою компиляцию.
Я хотел бы, чтобы те, кто читает римские законы, надлежащим образом отличали этот род гипотез от сенатских определений, народных постановлений, общих конституций императоров и всех законов, основанных на природе вещей, непостоянстве женщин, слабости несовершеннолетних и общественном благе.
ГЛАВА XVIII
Об идеях единообразия
Есть известные понятия единообразия, которые овладевают иногда « великими умами (ибо они влияли на Карла Великого), но неизменно поражают мелкие умы. Последние находят в них некоторого рода совершенство, которое они постигают, так как невозможно его не видеть: одинаковый вес в полиции, одинаковая мера в торговле, одинаковые законы в государстве, одинаковая религия во всех его частях. Но всегда ли это, без исключения, бывает уместно? Зло от перемены всегда ли бывает менее зла от терпения существующего порядка? Не состоит ли скорее величие гения в том, чтобы распознать, в каком случае нужно единообразие и в каком — различие? В Китае китайцы управляются по китайским обычаям, а татары — по татарским. При всем том этот народ более, чем какой-либо другой, ценит спокойствие. Если только граждане подчиняются законам, важно ли, чтобы они подчинялись непременно одинаковому закону?
ГЛАВА XIX
О законодателях
Аристотелем руководила то зависть к Платону, то пристрастие к Александру. Платона возмущала тирания афинского народа. Макиавелли преклонялся перед своим идолом — герцогом де Валентинуа. Томас Мор[142], который говорил более о том, что прочел, чем о том, что думал, хотел, чтобы все государства управлялись с простотой, господствовавшей в греческих городах. Гаррингтон не хотел знать ничего, кроме английской республики, между тем как множество других писателей усматривали беспорядок всюду, где только не находили короны монарха. Законы всегда сталкиваются со страстями и предрассудками законодателя. Иногда они проходят сквозь эти последние, принимая от них лишь некоторую окраску; иногда же задерживаются ими и с ними сливаются.
КНИГА ТРИДЦАТАЯ
Теория феодальных законов франков в их отношении к установлению монархии
ГЛАВА I
О феодальных законах
Я счел бы свое сочинение неполным, если бы умолчал о событии, которое совершилось на свете всего раз и, быть может, никогда уж более не повторится, — если б я ничего не сказал о законах, которые внезапно появились во всей Европе, хотя и не были связаны с законами, известными до тех пор,—о законах, которые причинили бесконечно много добра и зла, которые при передаче поместий сохраняли права их прежних владельцев, которые, предоставив многим лицам различные права на одни и те же вещи и на одних и тех же людей, уменьшили тяжесть прав в их совокупности, которые провели различные ограничения в чрезмерно обширных государствах, которые создали порядок, стремящийся к анархии, и анархию, обнаруживающую склонность к порядку и гармонии.
Все это потребовало бы особого сочинения, но ввиду характера настоящей книги я изложил эти законы скорее такими, как я их увидел, чем такими, как я их истолковал.
Феодальные законы представляют прекрасное зрелище. Перед нами высится древний дуб, еще издали мы видим его листву, подойдя ближе, видим его ствол, но мы не видим его корней, чтобы найти их, нужно углубиться в землю.
ГЛАВА II
Об источниках феодального права
Народы, покорившие Римскую империю, вышли из Германии. Хотя из древних авторов лишь немногие оставили нам описание их нравов, мы имеем двух, значение которых очень велико. Цезарь, который вел войну с германцами, описал их нравы и на этих нравах основал некоторые из своих предприятий. Несколько страниц Цезаря по этому предмету стоят томов.
Тацит написал особое сочинение о нравах германцев. Это сочинение коротко, но оно принадлежит Тациту, который обо всем говорил коротко, потому что все видел.
Эти два писателя находятся в такой гармонии с имеющимися у нас кодексами законов варваров, что, читая Цезаря и Тацита, мы повсюду находим эти кодексы, а читая эти кодексы, повсюду находим Цезаря и Тацита.
Хотя при изучении феодальных законов я и чувствую себя как бы в темном лабиринте с бесчисленными дорогами и поворотами, мне все же кажется, что я держу в руках конец нити и могу двигаться вперед.
ГЛАВА III
О происхождении вассальных отношений
Цезарь говорит, что «германцы не обнаруживали привязанности к земледелию, что большая их часть питалась молоком, сыром и мясом, что никто не имел собственных земель и границ, что государи и начальники каждого племени раздавали отдельным лицам участки земли, как и где хотели, заставляя их на следующий год переходить на новые места». Тацит говорит, что «всякий вождь держал при себе отряд людей, которые были к нему привязаны и за ним следовали». Этот автор дает им на своем языке соответствующее их положению название спутников. Между ними существовало удивительное соревнование в приобретении отличий у своего вождя, и такое же соревнование существовало между вождями в отношении числа и храбрости их спутников. «Быть всегда окруженными толпой избранных молодых людей, — добавляет Тацит, — составляет их достоинство и могущество, украшение во время мира и оплот во время войны. Превосходство перед другими в числе и храбрости спутников дает славу в своем племени и у соседних народов, доставляет подарки и привлекает со всех сторон посольства. Часто известность решает вопрос о войне. Считается постыдным для вождя, если он в бою уступает своим спутникам в мужестве, точно так же считается постыдным для его спутников, если они уступают своему вождю в доблести, вечный позор тому, кто переживет его. Самая священная из всех обязанностей, это — защищать его. Если одно государство пребывает в мире, вожди идут в другие, которые ведут войну: этим они сохраняют себе большое число друзей. Последние получают от них боевого коня и грозный дротик. Не изысканная, но обильная пища служит для них как бы жалованьем. Вождь поддерживает свою щедрость только посредством войны и грабежа. Их гораздо труднее убедить обрабатывать землю и ждать жатвы, чем бросить вызов противнику и получать раны в бою. Они не станут приобретать потом того, что могут добыть кровью».
Итак, у германцев были вассалы, но не было феодов. Феодов не было потому, что у государей не было земли, которую они могли бы раздавать, или, скорее, их феодами были боевые кони, оружие и пиры. У них были вассалы, потому что были верные люди, связанные словом и обязавшиеся вести войну, они несли приблизительно ту же службу, какая впоследствии полагалась за владение феодом.