Я - Шарлотта Симмонс

Всю весну и все лето Дьюпонт был для нее какой-то абстракцией, вознаграждением, почетным призом всей жизни для девочки из затерянного в горах маленького городка, в общем — воздушным замком. И вот Шарлотта оказалась у стен этого замка, и здесь ей предстояло прожить, по меньшей мере, ближайшие девять месяцев. Что же ее тут ждет? Ее соседкой по комнате должна была быть девушка по имени Беверли Эймори из города Шерборн в штате Массачусетс, имевшего население 1440 человек. Больше о Беверли Эймори Шарлотта ничего не знала. Оставалось утешать себя тем, что соседка тоже из маленького городка, а не из мегаполиса. А значит, скорее всего у них будет много общего… О совмещенном общежитии и о правилах поведения в нем Шарлотта знала еще меньше. Единственное, в чем она могла признаться себе, так это в том, что это выражение при всей своей нейтральности настораживало, если не сказать — пугало ее.

Шарлотта и ее родители выбрались из пикапа, и папа направился к заднему борту кузова, на который он перед поездкой даже не поленился водрузить фибергласовый кожух с двумя крошечными окошечками, гордо именовавшийся в семье Симмонсов кемпером. Едва отец открыл багажник, как около пикапа словно из-под земли вырос молодой человек с тележкой и сказал:

— Добро пожаловать! Будем заселяться?

— Ну, типа того, — осторожно ответил отец Шарлотты.

— Могу я вам помочь?

Молодой человек добродушно улыбался им, но выражение папиного лица оставалось непроницаемо-серьезным.

— Нет, спасибо.

— Вы уверены?

— Я же сказал.

— Ну ладно. Если передумаете, зовите любого из нас. — С этими словами парень взялся за тележку и покатил ее к следующей машине.

Обернувшись к маме, отец наставительным голосом сказал:

— Чаевые бы пришлось давать.

Мама многозначительно кивнула, гордая той проницательностью, с которой ее супруг встретил очередную провокацию враждебного и порочного мира, начинавшегося сразу за перевалами Голубых гор.

— Вряд ли, папа, — возразила Шарлотта. — Мне кажется, это просто студенты.

— Какая разница, — отрезал отец. — Вот увидишь. Сейчас поднимемся в твое общежитие, и там эти «студенты» будут ждать, пока люди роются в карманах и ищут чаевые. А потом, у нас и вещей не так много, чтобы нужна была помощь. Сами управимся.

Отец открыл фибергласовый «кемпер» и откинул задний борт. Багаж у Шарлотты и в самом деле был довольно скромный — большая дорожная сумка, два чемодана и коробка с книгами. Пластиковую крышку папа надел не столько для того, чтобы защитить вещи от непогоды (судя по прогнозам, в ближайшие дни дождей не ожидалось по всему Восточному побережью), сколько для того, чтобы обеспечить хоть какое-то подобие крыши над головой, если им с мамой вдруг по каким-то причинам пришлось бы остаться здесь ночевать. В глубине кузова лежали спальные мешки, а в самом дальнем углу был закреплен большой термос-холодильник с запасом бутербродов и воды.

Отец, никогда не бросавший слов на ветер, взялся лично перенести в общежитие два самых тяжелых места их багажа. Большую сумку он повесил на плечо и каким-то образом умудрился подхватить другой рукой тяжеленную коробку с книгами. Как ему это удалось? Да кто его знает, но если учесть, сколько физической работы этот человек переделал в своей жизни, то неудивительно, что он стал силен как бык. В брошюрке, присланной из Дьюпонта, было сказано, что приезжать в университет рекомендуется в одежде, подходящей «для заселения», и отец Шарлотты воспринял эту рекомендацию буквально: сегодня он красовался в старой выцветшей фланелевой рубахе с короткими рукавами, которую надел навыпуск поверх столь же заслуженных, неоднократно порванных и заштопанных брюк, в которых обычно ходил на охоту. Шарлотта тотчас же оглядела ближайшую часть парковки и с облегчением обнаружила, что отцы первокурсников по большей части одеты в таком же духе, как и папа: обычные повседневные рубахи, далеко не новые брюки, а в некоторых случаях и шорты… хотя некоторая разница в одежде с ее отцом все же была. Конечно, присмотрелась девушка и к тому, как одеты другие первокурсницы. Первый беглый осмотр немного успокоил ее. По правде говоря, Шарлотта опасалась, что остальные студентки явятся в университет при полном параде, хотя и надеялась на обратное. Почти все девушки были в шортах — как и сама Шарлотта. Собственно говоря, на ней были джинсовые шорты с высокой талией и хлопчатобумажная блуза без рукавов с цветным рисунком — «блузой» ужасно старомодно называла этот предмет одежды мама; с точки зрения мамы, этот «ансамбль» должен был выгодно подчеркнуть не только длинные и по-спортивному сильные ноги дочки, но и ее тонкую талию. Что касается обуви, то Шарлотта тотчас же отметила, что большинство девочек носят шлепанцы или кроссовки. Ее белые кеды не должны были казаться чем-то из ряда вон выходящим на фоне кроссовок. Другое дело мама: никто из матерей первокурсниц не мог сравниться с ней по оригинальности наряда: на ней была футболка, а поверх нее — джинсовый балахон длиной ниже колен. От полосатых кроссовок навстречу подолу балахона поднимались спортивные гольфы. За всю свою жизнь Шарлотта так и не набралась духу, чтобы высказать некоторые… ну, что ли сомнения… относительно маминых предпочтений в одежде. Подвергнуть сомнению мамин вкус было равносильно тому, чтобы оспорить ее главенство и авторитет в доме. Мама — она и есть мама, и это все, что можно сказать о ней в такой ситуации.

Мама взяла один чемодан (тот, что побольше), а Шарлотта другой. Оба они были довольно тяжелые, но то, за что взялся папа, было сродни если не подвигу, то уж, по крайней мере, рекорду. Попадавшиеся навстречу люди глазели на него — скорее всего, подумала Шарлотта, удивляясь тому, что один человек может тащить такую тяжесть; Шарлотта испытала что-то вроде гордости, но тут же получила щелчок по носу: ее взгляд упал на руку отца, которой он держал коробку с книгами. Тяжесть заставляла папу напрягать все мышцы, и при этом становилась еще заметнее, чем обычно, проклятая вытатуированная русалка… К напряженным мускулам сильнее приливала кровь, и чертова русалка вдруг покраснела, словно от смущения. А может, как раз на эту картинку они все и смотрят? Шарлотта мысленно отругала себя за то, что позволила себе усомниться в отцовском вкусе и устыдиться чего-то в его облике, в частности — русалки, однако ничего не могла с собой поделать. Чувство неловкости не покидало девушку.

Вместе с целым караваном тележек Симмонсы прошли через высокий арочный вход и каменный коридор в пятнадцать футов высотой и очутились в Малом дворе, который оказался, несмотря на свое название, квадратной площадью размером с футбольное поле, представлявшей собой сплошную зеленую лужайку, тут и там украшенную клумбами с крупными красно-оранжевыми маками в обрамлении лавандово-голубых незабудок и обсаженную кустами и старыми деревьями. Соединяя корпуса друг с другом, по лужайке раскинулась целая сеть узких пешеходных дорожек и тропинок, проложенных аккуратно, как будто они всегда были тут. Присмотревшись повнимательнее к зданиям, окружавшим площадь со всех сторон, Шарлотта обнаружила, что построены они в разное время и в разных стилях. Больше всего это напоминало старинную крепость, плац в центре которой каким-то волшебным образом превратился в уголок райских кущ со всеми полагающимися атрибутами в виде мягкой травки, разнообразных цветов и даже чистенькой, будто подметенной рощицы. Грохот, скрип, звон, скрежет и лязг перегруженных багажных тележек — все эти звуки словно рикошетом отражались от стен, из-за чего становились еще громче. Молодые люди в лиловых футболках тянули, толкали и тащили на себе груды, нет, целые горы самых разнообразных вещей. На входе в Эджертон-Хауз эти же парни грузили вещи первокурсников в лифт. Естественно, отец Шарлотты решил обойтись без этой услуги, посчитав ее провокацией. Он втащил свою ношу сам, не позволив никому на себе нажиться. Папа весь вспотел, и теперь красотка-русалка не только разрумянилась, но и залоснилась.

Шарлотта перехватила взгляды двух молодых парней в дьюпонтовских футболках, явно заметивших татуировку. Один негромко сказал другому: «Вот чувак дает. Клевая наколка». Второй студент не без труда удержался от смеха. Девушка готова была провалиться сквозь землю.