Гиацинтовые острова

— Конечно, я — самое маленькое млекопитающее на земле, я всюду пролезу и всюду спрячусь, так что мне грех жаловаться…

— Я, между прочим, тоже не жалуюсь, — спохватился жук Дровосек. — По крайней мере, мне от своих уважение…

— Вот бы мне немножко уважения, — вздохнула Белозубка.

— А мне бы немного незаметности, чтобы не постоянно быть на виду. Иногда на виду, а иногда — не на виду, когда нужно спрятаться.

Так они нашли общий язык — Дровосек-титан и Карликовая Белозубка, самый большой среди маленьких и самая маленькая среди больших.

Когда Улитка сказала Хамелеону, что он ползет, как черепаха, а Хамелеон, обидевшись, возразил, что нет, это она, Улитка, ползет, как черепаха, Черепахе ничего не оставалось, как вступиться за свое доброе имя и звание.

— Сейчас посмотрим, кто у нас ползет, как черепаха, — сказала Черепаха. — Ну-ка, становитесь на старт! Внимание!.. Приготовились!.. Поползли!

Улитка помчалась вперед, припадая на одну ногу, — не потому, что она хромала, а потому, что у нее была только одна нога. У всех брюхоногих одна нога, а Улитка, чего там скрывать, была брюхоногая.[23]

Пока она преодолевала первый сантиметр, Хамелеон все еще находился на старте, но уже успел поднять одну переднюю ногу и перенести ее так далеко, что она опередила даже Улитку. И он еще дальше тянул эту свою ногу, как будто Улитка соревновалась не с ним, а только с его ногой, потому что сам Хамелеон все еще оставался на старте.

«Пользуется тем, что у него четыре ноги», — думала Улитка. Конечно, имея четыре ноги, можно одной ногой обгонять Улитку, а другой ногой отставать от Улитки, но ведь одна нога — это не считается, пусть попробует весь обогнать Улитку… А когда одна нога здесь, а другая там — разве это настоящая скорость?

Размышляя так, Улитка изо всех сил нажимала на свою ногу, отчего на ступне ее сокращались мускулы и нога скользила по земле. Правда, она скользила не так, как ветер скользит по земле, потому что Улитка скользила не налегке, а несла на себе свое жилище. Только такие бездомные, как ветер, могут скользить по земле, как ветер, а когда имеешь свой дом, когда по-настоящему привязан к своему дому, тут уж не очень-то поскользишь.

Прошла уже минута. Всего лишь минута — и пять сантиметров позади. Никогда еще Улитка не двигалась так стремительно.

Хамелеон приземлил свою переднюю ногу и теперь поднимал заднюю. Он приземлил свою переднюю ногу значительно впереди Улитки, и Улитка понимала несправедливость такого ползания. Одна нога здесь — другая там! У Улитки не было одной ноги здесь, другой там, у нее была всего одна нога, и Улитка вела честную борьбу, в этом было ее преимущество.

И не только в этом. Улитка замечала, что чрезмерное обилие ног тормозит движение всего Хамелеона в целом: пока одну ногу поднимешь, пока другую ногу поднимешь, а потом еще надо каждую опускать. Улитке не мешали лишние ноги, да и эту, единственную, ей не приходилось отрывать от земли, так что не нужно было тратить время на поднимание и опускание. Улитка скользила, как ветер, — правда, не так быстро, как ветер, потому что у ветра совсем не было ног и ничто не тормозило его движения.

Хамелеон приземлил свою последнюю ногу и теперь отдыхал.

Пускай знает, как тягаться с брюхоногими, размышляла Улитка, обходя одну Хамелеонову ногу за другой. Даже головоногие не могут тягаться с брюхоногими.[24] Что уж там говорить о пресмыкающихся…

И тут она услышала голос пресмыкающейся Черепахи:

— Эй, где вы там? Я уже взяла десятиметровку!

— Ты взяла десятиметровку? — возмутилась Улитка. — Это я взяла десятиметровку… Верней, десятисантиметровку…

— Вот именно, десятисантиметровку. Я опередила тебя в сто раз. Ну, так кто же из нас ползет, как черепаха? — Черепаха гордо подняла голову, — Я одна ползу, как черепаха. Потому что я — Черепаха!

Улитка сошла с дистанции и поползла назад. Впервые ей стало обидно, что она такая брюхоногая. Оказывается, брюхо брюхом, но на одном брюхе далеко не уползешь.

И еще поняла Улитка, что можно не только ползти, как черепаха, но и мчаться, нестись, лететь, как черепаха. Потому что все относительно. В нашем мире все относительно.

Так каким же быть предпочтительней — маленьким или большим?

Вот какие напрашиваются выводы:

— в нашем огромном мире можно быть и маленькими большим, но большим лучше быть по своим достоинствам, а маленьким — по своим недостаткам;

— никогда не обижаться, что тебя не замечают;

— не стремиться добиться величины своим высоким положением, помня, что выше всех птиц летает крохотная птичка Колибри;

— не стараться жить за чужой счет, поскольку это мешает, а не способствует росту;

— даже если вы такие маленькие, как Ночесветка, знайте: в ваших силах сделать так, чтобы в мире стало хоть чуточку посветлей;

— несмотря ни на какие трудности, никогда не терять вкус к жизни (дабы не уподобляться насекомым);

— помня пример мышонка и слоненка, не стремитесь достичь среднего уроня: пусть вам лучше чего-нибудь не хватает.

КОГДА ЗВЕРИ УЛЫБАЮТСЯ

Звери тоже улыбаются, хотя чувства юмора они вроде бы лишены. Почему же они улыбаются?

Звери улыбаются, чтоб показать противнику зубы.

Волк улыбается, чтоб показать зубы, и кролик улыбается, чтоб показать зубы. У волка зубы большие, ему есть что показать, но не станет же волк показывать зубы кролику! Поэтому волк улыбается редко и только тем, у кого зубы не меньше, чем у него.

А у кролика зубы маленькие, и ему приходится чуть ли не каждому улыбаться.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ЗООЛОГИЯ

Как-то, сидя на дереве, старый примат Ревун и молоденький дятел Бормотушка отчитывали Ленивца средних лет за то, что он неправильно использует свои ноги. Начал разговор, как обычно, примат Ревун.[25]

— Смотрю я на тебя, — сказал он, заботливо счищая с Ленивца водоросли и прихлопнув какую-то моль, вы порхнувшую из шерсти Ленивца, — неправильно ты живешь. Где это видано, чтобы сухопутный зверь обрастал водорослями? Где эта видано, чтобы в шкуре живого зверя заводилась моль? А все почему?

— Вот именно: почему? — поддакнул дятел Бормотушка.

— Все это потому, что ты неправильно используешь свои ноги. Посмотри, как использует свои ноги Заяц. Посмотри, как использует свои ноги Олень.

— Или Страус, — сказал Бормотушка. — Правда,

Страус не умеет летать, зато как он использует свои ноги!

Ленивец висел на дереве так, что у него перед глазами всегда было небо. И в этом небе он видел разных птиц, но никогда не видел среди них Страуса.

— Между прочим, у Зайца столько же ног, сколько и у тебя. И у Оленя столько же ног, сколько и у тебя, — напомнил примат Ревун.

— А у Страуса вдвое меньше ног, чем у тебя, ты посмотри, как он бегает! — привел свой пример дятел Бормотушка.

— Бегает! — воскликнул примат Ревун. — Я уже не говорю о том, чтобы бегать. Никто не требует, чтобы Ленивец бегал, пусть он ходит или прыгает, или что там еще можно делать ногами? — Он не сразу вспомнил, что можно делать ногами, потому что вместо ног у него были четыре руки.

— Можно еще плавать, — подсказал ему с берега Тюлень, не принимавший до этого участия в разговоре. — Если ноги превратить в ласты, ими можно замечательно плавать. Я вот свои ноги давно превратил, и теперь поглядите, как я плаваю!

Тюлень нырнул в море и показал, как он плавает. Потом опять вылез из воды, чтобы не пропустить самого главного в разговоре.

— Зачем превращать ноги в ласты, когда их можно превратить в крылья, — возразил дятел Бормотушка. — Если превратить ноги, в крылья… Я не говорю — все ноги, а хотя бы вот эти, передние, ноги превратить в крылья, то можно даже летать…

Разговор зашел о том, во что лучше превратить ноги.[26] Все эти разговоры Ленивец слышал тысячу раз. Откуда они знают: может, он уже пытался превратить свои ноги в крылья? Может, он потому и не ходит, чтобы не стоптать своих ног, которые он еще надеется превратить во что-нибудь более подходящее?

23

А чего, собственно, скрывать? Брюхоногие — зто целый класс в мире животных, в втом классе видов в четыре раза больше, чем в классах земноводных, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих, вместе взятых.

24

Если судить по количеству видов, брюхоногих почти в двести раз больше, чем головоногих. Где уж туг тягаться! Где уж тут голове с брюхом тягаться, когда на одного головоногого — двести брюхоногих!

25

Примат Ревун был обезьяной, но не любил атоео названия. Он предпочитал называться приматом, потому что это сближало егш с людьми. Люди ведь тоже относятся к отряду приматов, И ревуны относятся к отряду приматов. И не просто к отряду приматов, а еще к подотряду человекоподобных приматов. Так что от Ревуна до человека рукой подать. Особенно когда есть чем пшдать: Ревун мог подать не одной, а четырьмя руками.

26

При этом, конечно, умалчивалось, что никто из присутствующих ни во что своих ног не превращал, что все, что они имели, достаюсь им в готовом виде от предков, живших на земле в давние-прведавние времена. Но это понятная слабость — приписывать себе чужие заслуги.