Дворянин великого князя

Если так, то молодец. Похоже, это то, что нужно… А может, врет да приукрашивает, про­талкивая какого-нибудь свояка. Да нет. Не по­смел бы. Дело слишком важное, и если окажется,что человек негодный, несдобровать братцу — ион это знает.

— Сирота, говоришь?

— Полный, государь. Ни братьев, ни сестер.

— И что, — вот так, вовсе — никакой родни?

— Никакой, государь. Даже из дальних родичей

все давно померли. Самолично проверил. — Патрикёев низко поклонился.

— Ну, что ж… Это хорошо. Прикажи, пусть войдет, желаю с ним потолковать.

— Однако, государь… Я не думал, что сегодня когда великая княгиня… ,

Иван Васильевич прищурил глаз:

— Державные дела, воевода, не должны зависеть от здоровья великой княгини. И потом, Патрикеев, — он погрозил пальцем, — народ не зря дал хитрой лисе отчество по твоей фамилии, я отлично знаю, что парень давно ждет за дверью, ты, конечно, обо всем наперед подумал и лиш-хочешь сделать вид, будто немедля достанешь его из-под земли, буде я того вдруг пожелаю!

— Ничто не укроется от твоей проницательно­сти, государь!

А голос-то, голос какой медовый!

— Ну ладно, вели дьяку тотчас приготовить грамоты. Да, и возьми из казны десяток золотых —надо пожаловать нового холопа чем-нибудь стоя­щим… Хотя, обожди, — он остановил боярина на пороге. У меня тут завалялся один, и хватит —негоже смолоду баловать деньгами. Пускай сперва дело сладит, а там поглядим…

Патрикеев вышел, улыбаясь в пышную седую бороду, и бояре, заполнившие проходы и толку­щиеся под дверями в ожидании каких-нибудь но­востей или выгодных поручений, сразу с привыч­ной завистью разгадали, что воевода опять сумел угодить чем-то великому князю — везет же неко­торым: тут месяцами ждешь государевой милости, как манны небесной, и никак не дождешься, а то и, не приведи Господь, в опалу угодить можно, а вот кое-кому все легко дается…

Прошло не больше минуты, как Патрикеев вер­нулся и объявил:

— Василий Медведев, государь.

Спустя много лет великий князь, вспоминая по разным поводам первую встречу с Медведевым, постоянно мучился вопросом: почему она так прочно засела в памяти, что же было особенного в этом даже еще не мужчине — юноше, — то ли его уверенная твердая поступь, когда он прибли­жался к великокняжескому трону, то ли этот по­клон — низкий, почтительный — ни к чему не придерешься — и все же совсем не такой, как у московских придворных, или быть может, запом­нилась нарушающая этикет какая-то наивная естественная свобода, с которой он оперся левой рукой на рукоять длинного меча, выпрямившись после поклона…

Иван Васильевич принял обычную для офици­альных приемов величавую позу и посмотрел в глаза Медведева суровым, пристальным взглядом, от которого обычно опускают взор придворные бояре, однако Медведев спокойно выдержал этот взгляд, а великий князь повнимательнее разглядел смуглое, продолговатое лицо, светлые, будто вы­горевшие на солнце волосы, а в больших серых зрачках обнаружил почти детское любопытство, толику лукавства, но ни тени страха, волнения или притворного восхищения, которые так часто выражают глаза людей, удостоенных чести впер­вые предстать перед самим Государем-батюшкой…

— Мне говорили, что ты хорошо показал себя в

Новгороде.

— Я только выполнял приказы, государь.

— И справился один с пятью изменниками в

купеческом доме?

— Да, государь, только пятеро сопротивлялись.

Остальные- сдались.

— «Только пятеро»?

— Бывало, государь, я стоял и против дюжины.

Хвастун. Мальчишка. Но ум живой и быстрый.

Нeробеет, за словом в карман не лезет. Может,как раз такой и нужен? — Ты, верно, небогат?

— Добрый конь да этот меч — все мое состоя­ние, государь.

Великий князь едва сдержал улыбку, разгляды­вая очень старый меч в потрепанных кожаных ножнах, стянутых почерневшими от времени овальными кольцами из дешевого серебра низкой пробы. Если еще и коню столько же лет…

— Должно быть, твой меч помнит времена мое­го прадеда, светлой памяти князя Дмитрия, про­званного Донским. Нынче никто уже таких не но­сит — уж больно тяжел. Не трудно тебе с ним?

— Нисколько, государь. Этот меч мой дед, куз­нец, выковал сам. Он изобрел какой-то секрет.Лезвие до сих пор не притупилось. В Куликовской битве дед сразил им две дюжины татар. Умирая,он завещал меч отцу, а отец — мне. С этим мечом,государь, я спокойно выхожу против татарской сабли и турецкого ятагана, равно как против тев­тонского меча или фряжской шпаги. .

— Ну что ж, надеюсь, ты с честью сохранишь славу предков и умножишь их подвиги, не затупив столь чудесное лезвие…

Крики со двора отвлекли внимание великого князя, и он выглянул в окно.

Огромная толпа собралась внизу вокруг коло­кола, уже опутанного толстыми веревками — все возбужденно орали, размахивая руками, и напере­бой давали друг другу советы, как лучше снять ко­локол с саней и поднять на высокую звонницу…

Ох уж эти советчики! — всегда-то они лучшевсех знают, как надо, а лишь до дела дойдет…Нет, нет, не надо слушать ничьих советов, по­ступать надлежит, как сам решил, и уповатьна милость Всевышнего.., Только так…

Иван Васильевич повернулся к юноше:

— Однако от сего дня ты больше не служишь в моем войске.

Медведев удивленно вскинул брови и тотчас склонил голову, скрывая смущение,

— Чем я заслужил твою немилость, государь?

— Напротив, Василий, милость. И немалую. Ты хорошо показал себя в борьбе с моими новгород­скими врагами, а я ценю верных, преданных слуг и забочусь о них. Посему решил я пожаловать те­бя и всех потомков твоих дворянским званием, а поскольку ты сирота, беден и неимущ — дам тебе в кормление земли. Иван Юрьевич, принеси, что нужно.

Патрикеев бесшумно вышел, плотно притворив за собой дверь, а великий князь снова направился к окну и, мельком глянув на Медведева, с удоволь­ствием заметил в его глазах сверкнувшую сквозь удивление искру радости, и это было хорошо, это успокаивало…

Он тщеславен, у него есть слабости, а стало быть, ему можно доверять, ибо больше всего насвете следует опасаться людей, которые не про­являют своих слабостей —значит, умеют оченьхорошо скрывать их, а вместе с ними и еще что-нибудь, чего ты не знаешь и о чем не догадыва­ешься, но что в самую неподходящую минуту мо­жет оказаться для тебя смертельно опасным.

Колокол уже висел на толстых веревках, слегка раскачиваясь, и сани медленно выезжали из-под него.

—  Поди сюда, — не оборачиваясь, позвал вели­кий князь. — Узнаешь?

—  Это вечевой колокол Новгорода Великого,государь.

—  Верно. Знак безвластия, раздоров и мятежа.Скольким смутам он был свидетель, сколько крови пролилось под его звон!.. Хотели новгородцы сами собой править — и что же? Издревле рус­ский город чуть не отошел под власть литвинов,за Которыми стоит Польша, а издревле православ­ный народ — под власть короля-католика! Я не мог допустить этого. Отныне вся новгородская земля — моя отчина, а Великое Московское кня­жество выросло вдвое — значит, стало вдвое сильнее! - и теперь вечевой колокол Господина Вели­кого Новгорода будет наравне с другими бить здравицу в мою честь на моей кремлевской звон­нице! Да, татары нас сильно ослабили… Потом вражда, усобицы, каждый за себя… Но уже мой прадед с твоим дедом показали на поле Кулико­вом совместную силу русских княжеств. А нам с тобой, Василий, равно как детям и внукам нашим, дело собирания земли продолжать надо. Надо, сы­нок, надо… Терпеливо, упорно и постепенно: шаг за шагом, село за селом, город за городом, княже­ство за княжеством — курочка по зернышку клю­ет… А уж как соберем поболе… — Великий князь крепко сжал кулак, будто хотел нанести сокруши­тельный удар невидимому противнику, и, не дого­ворив, застыл на секунду, глядя поверх золотых маковок кремлёвских церквей куда-то в ему одно­му ведомую даль, потом медленно разжал пальцы, погладил переносицу и, казалось, решил переме­нить тему: — После покорения Новгорода нам не­кого опасаться с севера и востока, а благодаря та­ким людям, как твой покойный отец, мы крепки на юге.